Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 50

Не знаю, почему я именно так поступил, но решение пришло само. В тот миг, когда легковушка, набирая скорость, проносилась мимо куста, я резко шагнул на дорогу.

Больно не было, не успел ничего почувствовать — только хруст, кувыркание в воздухе, то ли надо мной, то ли подо мной мелькнула черная блестящая крыша машины, и вот я уже лежу на асфальте. А дальше организм сам сработал — если что и было переломанным, восстановилось. Глаза тихонько приоткрываю — стоит легковушка неподалеку. А из ворот выскакивают трое автоматчиков и бегут сюда.

Я лежу, признаков жизни не подаю. Дверь машины открывается, выходит человек-шкаф. Причем шкаф — это еще мягко сказано. Может, штангист бывший? Я таких шкафов Даже по телевизору не видел. Подходит ко мне энергично, на поясе кобура расстегнута. Оглядывает внимательно лес, присаживается на корточки рядом и вдруг пальцем оттягивает мне веко. Приходится открыть глаза.

— Товарищ генерал! Жив пока! — кричит шкаф, обернувшись.

А тут уже подбегают автоматчики. Шкаф, не поворачиваясь, бросает им:

— Носилки! Двое — прочесать лее и доложить!

Автоматчики убегают. И тут из машины выходит этот дядька. Честно говоря, я думал, что там военный. А он одет в самый обычный костюм. Лет ему уже немало, роста невысокого, глаза внимательные. Подходит он и смотрит на меня задумчиво.

— Крови нет, — говорит шкаф. — Странно.

— Не трогай его, Зеф, — говорит дядька, голос у него такой необычный, с хрипотцой, но мягкий. — Там, может быть, и переломов куча и внутри все порвано.

— Клянусь, товарищ генерал, он сам под колеса кинулся!

Но дядька не отвечает, внимательно на меня смотрит. Присел вдруг рядом, положил два пальца на шею, нащупал пульс, оттянул веко, взял рукой за нижнюю челюсть, открыл рот, заглянул туда зачем-то, закрыл, похлопал рукой по груди, замер на секунду, глядя куда-то вбок, и затем произносит:

— А вообще очень странное существо…

Так прямо и сказал! Честное слово! Я прямо вздрогнул от неожиданности!

— Эй!!! — говорит вдруг шкаф и хлопает меня по щекам. — Парень! Эй! Ты в сознании? Э!!! Очнись! Я закатываю глаза.

— Отставить, Зеф, — рявкает дядька; — Тут врач нужен. Нам ехать надо. Куда эти бойцы подевались?

Тут из леса выходят автоматчики.

— Товарищ генерал, подозрительного не обнаружено! — рапортует один.

— На носилки, — командует генерал. — И в медчасть. Вашу медчасть, не нашу. И задержите его до моего возвращения. Если вдруг понадобится серьезная помощь или операция — передайте моим врачам. Я позвоню Миняжеву, пусть распорядится.

После этого дядька разворачивается и садится в машину. Шкаф садится за руль, и машина с ревом уносится — на такой же бешеной скорости.

А я остаюсь на асфальте, и что самое неприятное — по мне ползает муравей. Под рубашкой на плече. А почесаться не могу. Рядом стоит солдатик с автоматом, выволакивает сигаретку, мнет ее задумчиво и прикуривает, сплевывая на асфальт. Муравей все ползает, носилок все нет. Я быстро выращиваю на плече под рубашкой небольшое щупальце и пытаюсь поймать муравья. Но муравей не ловится, ползает. Тогда я его начинаю давить щупальцем. А он не давится, вминается в кожу, затем, видно, вскакивает, распрямляется и снова бежит.

Я замечаю, что солдатик прекратил курить и смотрит на меня удивленно. Муравей кусает меня за плечо. Я дергаюсь, мигом убираю щупальце, запускаю вторую руку под рубашку, вылавливаю муравья и выбрасываю его.

— Больно? — спрашивает солдатик.

— А ты думал! — говорю и спохватываюсь. — Ой, где я?

— Лежи, лежи, браток! — говорит солдатик. — Не шевелись. Вон уже врач идет.

И впрямь, подбегают люд и, быстро, но аккуратно кладут меня на носилки и бегом несут в открытые ворота. И через некоторое время я оказываюсь на кушетке в маленькой комнате, и меня осматривает врач. Ну, врач — так, одно название. Молодой, начинающий военный медик.

— Как зовут? — говорит он первым делом. — Шо болит?

— Как зовут — не помню. А не болит ничего. Я упал, да?

Врач меня заставляет пошевелить рукой, ногой, затем — встать, сесть, дотронуться рукой до носа… В общем, гоняет по полной программе. Я все выполняю, только продолжаю твердить, что ничего не помню и что мне дико спать хочется. Врач долго пытается выспросить почему-то, не принимал ли я наркотиков, но я продолжаю твердить — ничего не помню, хочу спать. Приходит второй врач, постарше. Внимательно осматривает мою голову — нет ли дырок в ней? Они меня обсуждают и приходят к выводу, что переломов нет, все в порядке. А сотрясение есть, и надо понаблюдать. После чего вкатывают мне гигантский шприц глюкозы, укладывают спать на кушетку, сидят некоторое время, затем уходят.

Оставшись один, я первым делом лезу в карман и достаю осколки мобильника. Мобильник вдребезги. С трудом выковыриваю из обломков сим-карточку и прячу за щеку — еще не хватало следы оставлять, чтобы они вычислили, кто я, кому звонил последнее время и все такое… После чего начинаю бродить по кабинету и в шкафу нахожу брюки и пиджак! Почти такого же цвета, как у того генерала, и по виду сильно смахивает. Хотя, если приглядеться, понятно, что у того был дорогой костюм, а это — просто пиджачок. Видимо, одежда старшего врача. Может, он бессознательно подражает местному генералу? В общем, не знаю, что бы я делал, если бы не нашел этот пиджак. Но тут решение пришло само. Мне даже напрягаться не пришлось, и никакого зеркала не потребовалось. Зеркало я уже после нашел, глянул — все в порядке. Безо всякого зеркала я просто взял и превратился в того дядьку. Организм сам принял нужную форму, я только представил, что я — это он. И все появилось — и осанка, и седые волосы, и лицо один в один. И даже голос. Я еще ничего не произнес, но уже знал, что голос у меня теперь будет такой, как надо. Вот ты же всегда знаешь, каким голосом ты сейчас начнешь говорить, когда откроешь рот?

А вот что мне жутко не понравилось — поймал себя на одной очень и очень сволочной мысли… Даже не думал, что у меня могут такие мысли появляться. Мысль не дядьки, моя мысль. Догадываешься уже? Ладно, не хочу об этом пока, потом расскажу, напомни мне, ладно?

В общем, надел я пиджак, переложил в карман карточку от мобилки, потом подумал и положил ее внутрь себя. Ну, в смысле, отрастил под кожей на боку кармашек, сунул туда карточку и зарастил, чтоб не выпала. Нашел в углу умывальник, а над ним узкую полоску зеркала — осмотрел себя, все в порядке.

Единственная проблема — оказалось, что дверь медбокса заперта. Но я ее просто плечом толкнул — замок и вывалился. Помню, я еще подумал, что дядька тот, очевидно, очень сильный по жизни, раз мое тело так с дверями обращается.

Выхожу я из домика этой медчасти — вблизи никого. Чистенькие газончики, все подметено, никаких тебе листьев осенних. И только вдалеке рота трусцой бежит, тренируется. Иду по дорожке асфальтовой, удивляюсь, что походка у меня стала такая подпрыгивающая и руки по-военному размахивают.

Иду я, значит, а вдалеке солдатик шел, остановился, честь мне отдал, пробормотал что-то вроде “здравжл” — издалека не разобрать. А я иду к высотному дому, что невдалеке. Обычная башня-новостройка, зачем в лесу башня, место, что ли, экономить? А к ней пристроена бетонная такая коробка этажа в четыре, почти без окон — ну, такие узкие, пыльные, служебные, одним словом. Подхожу ближе — ну, точно, как Ник и говорил, второй забор, внутренняя территория. Забор огромный, бетонный, там уж не просто колючка, там столько металла наверху понаворочено — как проволочная мочалка для мытья посуды. И проходная солидная, аккуратная такая будка со сквозным проходом.

Захожу в нее. Народу — трое бойцов, но не ребята армейские, а взрослые контрактники. Чего им говорить? Но они увидели меня, вскочили, один, видно, старший, в возрасте дядька, удивленно брови вскидывает:

— Вернулись, товарищ генерал?

Немного меня удивило, что с генералом он так по-свойски, но, может, у них так принято?

— Вернулся, — говорю.