Харизма - Каганов Леонид Александрович - Страница 35

— Что я понял?

— Ты понял, в чем все дело? Ты ведь сначала ничего не испытывал к салфетке, верно? Потом ты стал представлять, что тебе ее хочется съесть, да? И ты мысленно начал ее есть. Но ты воспитан в цивилизованном обществе, в самой читающей в мире стране, очень развитой стране с богатой культурой. В России. Здесь нормальные люди не едят салфеток, верно? Поэтому у тебя возник психологический конфликт — между желанием съесть салфетку, пусть даже вымышленным, асоциальным отвращением. И вместо того, чтобы есть салфетку, ты начал испытывать к ней неприязнь. Неприязнь, верно?

— Ну, неприязнь.

— О! Вот так вот и с кровью! Нормальный человек относится к крови без эмоций. А если ты вампир и у тебя внутриподавленное желание пить кровь, то снаружи ты демонстрируешь противоположную реакцию. Кричишь, как тебе противно пить кровь и вообще мерзость и блевать. Правильно? Логично?

— Не знаю, — говорю. — Вроде логично. Наверно, ты прав, что-то я действительно как-то уж очень кровь ненавижу.

— О! — говорит Ник. — А вот клыками в шею впиться?

— Не приходилось. Извини уж.

— Никогда-никогда?

— Сюрпрайз! Никогда. Никому в шею не впивался и не собираюсь.

— Не зарекайся. И значит, не хотелось даже?

— Представь себе. Не возникало таких мыслей.

— И сама шея как таковая тебя не привлекала никогда?

— Как таковая — никогда. А так — смотря чья…

— Да чья угодно. Шея девушки.

— Ну, девушки — это да.

— Значит, смотрел на шею?

— Ну, смотрел. — Я вспомнил Аленкину шею. — Чего бы не смотреть на красивую шею.

— И не хотелось поцеловать? Прижаться губами?

— Ну, хотелось, допустим…

— Вот, — сказал Ник. — Значит, ты сам признаешь — тебе хотелось прижиматься ртом к шее. Ну, ты в курсе, что это значит?

— Ну, подожди, — говорю, — подожди. Все в мире целуют девушек в шею, что, все вампиры?

— Не понимаешь, — вздыхает Ник. — Тут очень большая разница. Не видишь разницы?

— Не вижу.

— Тогда объясняю еще раз. На простом примере. Сейчас все поймешь. Вот видишь эту салфетку? Возьми ее в руки, не бойся…

— Так, все, хватит с меня! У меня уже крыша едет от твоих глупостей! Не хочу! Убери эту салфетку! Не хочу я ее видеть!

— О! — говорит Ник. — Теперь понимаешь? А знаешь, почему ты так бесишься? Это — бесы. Ну, скажи это сам себе.

Я очень медленно и очень глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.

— Пожалуй, ты прав, — говорю.

— Очень хорошо, что в тебе пока есть силы бороться с этим.

— Что мне делать. Ник?

— Бороться. Ты человек. Ты создан по образу и подобию Божьему. Сатана не может так просто, в один миг, вселиться в Божье подобие. Ему нужно время, чтобы подавить в тебе все божественное. Понимаешь? Это можно остановить.

— Как?

— Вот этого я сказать не могу. Это должен сказать просветленный человек.

— Ариша?

— Даже не Ариша. Ариша только учится. Это может сказать, например, ее учитель, гуру.

— Погоди, Ариша вроде йогой занимается?

— Да, я о нем и говорю.

— А какое отношение йога имеет к Сатане? И к Иисусу Христу?

— Почему нет? Гуру крещеный.

— А где логика?

— Логика простая. Бог — он един. Какими путями к нему прийти — не имеет значения.

— А, — говорю, — да, как-то я не подумал. Действительно, един.

— Ты сам, конечно, некрещеный?

— Почему — конечно?

— Потому что крещеный не мог стать жертвой Сатаны.

— А вот и обломись. Меня мать крестила когда-то.

— Да? — Ник недоверчиво меня оглядывает. — Ну, кстати, почему бы и нет? Вполне возможно. Но ведь ты неверующий?

— Ну… Как-то так… Не сказать, что вера моя сильна.

— Вот в этом все дело. И в этом твоя проблема.

— Вот не люблю людей, который произносят фразу «в этом, твоя проблема», вот не люблю таких людей…

— Не кипятись, — говорит Ник. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет проблем? Это не ты сюда прибежал весь заросший шерстью, на четырех лапах? Это мне приснился, да? Может, это у меня проблемы, а?

— Ну, у меня, да. А что ты меня подкалываешь постоянно? Ты помоги мне. Что мне сделать? Может, мне перекреститься?

— Перекрестись.

— Ну, в смысле заново, еще раз, в церкви. Как бы переустановить крещение.

— Это как гуру скажет.

Мы помолчали.

— Слушай, — говорю, — скажи мне вот чего. А часто такое случается, чтобы Сатана в человека вселялся?

— Ну, мне не докладывают, — говорит Ник. — Но в истории такие случаи описаны неоднократно.

— И чем это обычно кончалось?

— Ну, как видишь.

— Что вижу?

— Салфетку видишь?

— Опять ты…

— Стоп. Я не об этом. Салфетку видишь? Стол видишь? Чашки видишь? Кухню видишь? Рассвет за шторами видишь!

— Ну, вижу.

— Значит, этот мир еще существует. Значит, Сатана проиграл.

— А что стало с людьми, в которых он вселялся?

— По-разному, — говорит Ник и хмурится. — Но ты пока не думай об этом. Все будет хорошо.

Часть 4

БЕСЫ

(из дневника Лексы)

Так мы болтали, пока не рассвело. И когда рассвело, я, честно скажу, уже задолбался слушать. Знаешь, так всегда бывает: вроде друг и вроде говорит по делу, и ясно, что помочь хочет в беде, а ты слушаешь, слушаешь — и наконец устаешь слушать. Ну, все сказано уже, все понятно, чего талдычить-то, повторять? Ника я уже много лет знаю, он меня старше намного, и жизнь у него по-иному сложилась, опытный человек, в общем. Доверяю ему на сто процентов. Если есть у меня лучший друг — то это Ник. Но вот он говорит и говорит. А я, уставший такой, сытый уже, сижу с чашкой чая, слушаю задумчиво, уже отшумели, откричали обо всем, сонно так мне, хорошо. И в какой-то момент я понимаю, что потерял нить разговора, а слышу лишь мотив речи. Вот слышу я мотив, слов не слышу, а мотив этот мне не нравится. Потому что в нем, в мотивчике, идет такая джазовая импровизация. Первая тема “послушай меня, умного человека”. С припевом “вот потому у тебя проблемы и случаются”. Словами это не произносится никак, интонациями тоже не выражается, а вот если к мотиву прислушаться — звучит. По первой теме я не спорю — Ник, конечно, умнее меня в десять раз. Не только в компьютерах, вообще. Да вот только зачем об этом напоминать? Я это и так помню. По припеву… Ну, что, ну случаются у меня проблемы, не первый раз в жизни, и не последний, надеюсь. А у кого проблем не случается? Может, у меня проблем много потому, что живу невнимательно, как мама однажды сказала. А может, просто не везет. Ну можно сто раз повторить “это потому что ты такой плохой, вот я хороший, посмотри на меня — у меня все в порядке”. А что толку? Можешь — помоги, не можешь — отойди. Хочет человек показать, какой он умелый, добрый помочь готов, а выходит наоборот.

В общем, говорили мы, пока Ариша не проснулась. Пришла в кухню в халатике, с босыми ногами. Удивилась, конечно, меня увидев. Но мы с Ником вкратце рассказали ей что случилось. Она сразу серьезная такая стала, покивала, да, говорит, надо идти к гуру. Прямо сегодня вечером. Мы так и договорились. А пока Ник мне дал всякой одежды, и я поехал. Куда? На старую свою работу, конечно, пора уже было там появиться.

Вечером мы встретились с Аришей в городе у метро, и она меня повела к своему йогу. Йог жил в центре, в старом доме. Знаешь, из тех каменных домиков в центре столицы, из которых еще не успели выгнать жителей и офисы сделать. Мы открыли старенькую дверь, подошли к лифту — прикинь, лифт совсем старый, с дверями деревянными, которые руками распахивать надо! — поднялись к йогу, значит, на четвертый. Звоним в дверь, открывает — негр! Самый натуральный! В возрасте дядька, но веселый, руки-ноги длинные, по-русски говорит совсем без акцента. Звать Игорем Габриэловичем. Я сначала думал, что это у гуру всякие ученики тусуются, а оказалось, это и есть гуру.

Ну, думаю, приехали. Кто-то из нас сошел с ума. Крещеный йог, да еще негр, куда это годится? Но как-то в процессе беседы я уже стал забывать, что он негр. Очень классный дядька оказался, понимающий. Вроде бы и ничего особенного не говорит, но все понимает. Профессор он, кстати, не хрен собачий, что-то там философия и лингвистика. А негр — потому что родился после фестиваля, а мама у него украинка.