Экипаж боцмана Рябова
(Рассказы и повести) - Коковин Евгений Степанович - Страница 34

Северный олень!

Сколько песен спето о нём благодарными ненцами!

Сколько сказок и легенд сложено и рассказано об олене — гордом, трудолюбивом, благородном животном!

Чудесен неудержимый, кажущийся крылатым бег — полёт оленьей упряжки по заснежённой тундре. Быстрого карандаша и смелой кисти художника просят запрокинутые ветвистые рога. В тундре тишина, а кажется, что бесшумный рысистый аллюр оленей и лёгкий шелест нартовых полозьев сопровождают скрипки, валторны и флейты.

Так любил говорить об оленях старый сказочник Поморцев. Такие песни пел об оленях заполярный революционер, первый президент острова Иван Хатанзей. На таких быстрых оленьих аргишах вёз тундровой бедноте в давние времена свою стрелу восстания вождь ненецкого народа Ваули-Ненянг.

Для ненца олень самое дорогое, самое красивое животное.

Северный олень — это жизнь тундры, и ненец говорит: «Нет оленя — нет жизни».

Многие часы, многие километры едет по тундре ненец и поёт свою бесконечную песню. Он поёт обо всём, что видит перед собой, обо всём, что думает, о чём мечтает, что было вчера и чего он ожидает завтра. Он поёт, складывая песню на ходу, на один мотив. И чаще всего ненец поёт о своих быстроногих оленях:

«Меня везут быстрые олени, добрые олени, хорошие олени. Они могут довезти меня до конца тундры: на восток — до Константинова Камня Уральского хребта, и на север — до штормового и морозного Ледовитого океана, и на юг — до зелёных высоких лесов. И на большом тундровом празднике вихрями понесутся мои олени, померяются силой и в скорости с другими оленьими упряжками. Они будут первыми, и их хозяин получит на празднике Большой приз весёлого Дня оленя и обильно угостит своих вихревых красавцев. Много-много сильных, быстрых, красивых оленей в тысячных стадах нашего колхоза. Тёплую, очень тёплую одежду дарит мне мой олень. Я сошью новую малицу и новый совик. Я сошью оленьими жилами новую обувь — тобоки и пимы. Тобоки не боятся ни воды, ни снега, и моим ногам тепло в самый сильный мороз. Я подарю моей невесте шкуры самых лучших, самых красивых белых оленей, и она сошьёт себе новую паницу и разукрасит паницу разноцветными узорами. Олень меня сытно кормит, и мясо у оленя жирное, вкусное, нежное. Мать хорошо готовит оленье мясо— отваривает, поджаривает на сковороде и на железном пруте. Я приеду в становище и буду есть сырое, горячее, с кровью, оленье мясо. А потом буду строгать мороженую оленину, буду есть вкусную холодную, ломкую строганину.

Хорошо — саво, весело — маймба мчаться — мирнась на оленях — ты по заснеженной — сыра тундре — вын. — Так то по-русски, то по-ненецки поёт ненец свою бесконечную песню об оленях. — А вот уже показалось родное стойбище! Э-э-хгей! Я вижу свой чум! Нгура — ура! Здравствуй, мать! Здравствуй, отец! Окончен мой путь, окончена моя песня!»

На оленьей упряжке в пути складывает песню и поёт её ненец, и песня его всегда по длине равна его пути — от стоянки до стоянки. Он — автор, он — композитор, он — певец-исполнитель.

…Свой большой ежегодный праздник День оленевода ненцы называют Днём оленя.

Праздник проходит в тундре. Только там можно устроить гонки оленьих упряжек, соревнования в метании топора и броске тынзея — аркана для ловли оленей.

Гостей, как всегда, и в этом году было много. Пришёл теплоход, и приехали гости с Большой земли. И был среди них старший механик Пётр Иванович, отец Наташи.

— Как отдыхала? — спросил он. — Домой пора. Мама беспокоится.

— Сегодня праздник! Папа, сегодня День оленя! Сейчас поедем в стадо.

— В стадо? — улыбнулся Пётр Иванович. — Да я смотрю, ты стала совсем тундровичка. Говоришь, как оленеводы: в стадо.

— Идут! Идут! — закричал Илюша.

Люди стояли на сопке. Вдали показались оленьи аргиши. Они приехали за гостями.

Вскоре все — и хозяева и гости — расселись по нартам и двинулись в тундру, в глубь острова.

— Хорошо, да? — то и дело спрашивала у отца Наташа.

Конечно, поездки на оленях для Петра Ивановича не были новостью, и об этом Наташа знала. Но всё-таки она спрашивала, а отец улыбался и весело отвечал:

— Хорошо! Хорошо!

— А знаешь, как по-ненецки «хорошо»?

И это слово, так часто повторяемое в Заполярье, он знал. Но чтобы не огорчать дочку, он спросил:

— Как?

— Саво! Это значит «хорошо».

Когда олени замедляли бег, то впереди, то сзади слышалось громкое и нетерпеливое «Э-гхей!». И Наташа взглядывала на отца: «Вот как у нас! Хорошо, да? Саво, да?..»

В разговорах незаметно они подъехали к чумам, где жили пастухи и помещался штаб Дня оленевода.

— Раньше в таких чумах жили все ненцы, — поспешила сообщить Наташа, — а теперь лишь те, которые пасут в тундре стада.

Как только упряжки остановились, председатель островного Совета Ефим Валей и ещё несколько ненцев окружили гостей с Большой земли и повели в чумы.

— Нет, нет, сначала поесть, сначала угоститься с дороги, а потом уже говорить, потом — праздник. У нас так! Так, Ефим?

— Так, — подтвердил отец Илюши.

После обильного угощения олениной, рыбой и чаем все вышли из чума. На вольном воздухе начинался праздник. Стояли столы для судейской комиссии и для гостей с Большой земли. Островитяне расположились на нартах. Лёгкий ветер с океана тихо пощёлкивал и шелестел флагами и большим полотняным красным плакатом, растянутым на двух шестах.

Тундра чуть гудела говором и скрипом нартовых полозьев. Упряжки всё прибывали. Вокруг праздничного стойбища бродили, стояли, словно в раздумье, и мирно лежали сотни оленей.

Наташа смотрела на всё это праздничное зрелище и не только не слушала речей, но даже как будто забыла, что рядом с ней сидит отец. Она думала о своём.

Оленьи гонки должны были начинать самые юные. И в этих состязаниях участвовал Илюша Валей. Конечно, она думала об Илюше, она всей душой желала ему успеха. И на его победу можно было надеяться, потому что Илюша умел ловко управляться с упряжкой и с хореем. И всё-таки тревога была. Можно упасть с нарт, не рассчитать торможения хореем на повороте и удлинить дистанцию. Да мало ли что может случиться в бешеной гонке!

Состязания проходили по кругу. Со старта были пущены одновременно восемь упряжек. Гонки действительно казались бешеными. Но на первых пяти минутах три упряжки безнадёжно отстали. А на последнем километре, перед самым финишем, рога в рога, нарты в нарты неслись уже только две. Одна из этих упряжек была Илюши Валея.

Наташа ликовала.

Через минуту-две черту финиша эти упряжки так и пересекли вместе. И судья объявил:

— Два первых места среди подростков заняли упряжки Ильи Валея и Степана Ардеева. Они оба достойны призов нашего большого праздника!..

А потом начались ещё более быстрые, многочисленные и горячие оленьи гонки у взрослых. Состязались оленеводы и охотники в метании топора. Но особенно Наташе понравились соревнования по поимке оленей тынзеем.

Спокойно, с удивительной ловкостью и силой бросал ненец тынзей на рога бегущего оленя. Конечно, в состязаниях с тынзеем участвовали лишь самые опытные, самые сноровистые оленеводы, и потому неудач в бросках было немного.

Бросали тынзей, стоя на месте, бросали на бегу, и бросали с быстро несущихся нарт.

Обо всём этом Наташа слышала ещё в Архангельске от дяди Алёши Осипова. Рассказывал о соревнованиях и Илюша. И всё же девочка не думала, что всё это так интересно, так стремительно, так ярко даже в этой обычно пустынной и малоцветной тундре.

Но всему приходит конец. Окончился и праздник. Нужно было возвращаться в посёлок. А завтра — на теплоход, в обратный путь, в город, домой. И хотя Наташа немножко соскучилась по дому, по маме, расставаться с островом, с новыми друзьями и особенно с Илюшей было очень жалко.

По рейсовому расписанию теплоход, на котором плавал Наташин отец, из Медвежьей губы шёл ещё к одному становищу, а потом возвращался снова в Медвежье, грузился, забирал пассажиров и уходил на Большую землю, в порт своей приписки.