Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" - Страница 48

Также вырисовывались неизвестные подружки, которые хотели знать, где же серая мышка Гилберт такого парня отхватила. Так еще и с машиной.

Но Донован решил об этом не рассказывать.

— Скоро Хэллоуин, у нас тут намечается вечеринка, — парень протянул девушке два пропуска. Елена внимательно оглядела билеты, на которых были изображены ведьмы и тыквы, потом улыбнулась.

— Спасибо, — ответила она, а потом задумчиво добавила: — Наверное, Оскар был бы круче…

— Прости?

Гилберт подняла взгляд на парня, отрицательно покачала головой.

— Это мысли вслух — не обращай внимания. Спасибо за приглашения… Пускают строго по ним?

— Да. Потому что повадилась на наши вечеринки молодежь других колледжей ходить, а мы ее не очень рады видеть…

Елена взяла билеты и внимательно их рассмотрела. Она подумала, что к концу октября Локвуд точно вернется, и тогда вместе с ним можно будет сходить на вечеринку, потанцевать вместе… К концу недели он же точно вернется?

— А если я приглашу кого-то из другого колледжа?

— Приглашения позволяют звать кого хочешь, — заверил Мэтт, наблюдая, с каким интересом Елена рассматривает билеты. — Главное, чтобы количество билетов совпадало с количеством человек, которых ты приведешь.

Парень заметил еще одну перемену в своей давней подруге: уверенность. Со школы Елену пугали вечеринки, вечера и концерты. Попросить ее быть ведущей — это было невозможно, позвать на дискотеку вообще из ряда «миссия невыполнима». И вот теперь Гилберт рассматривает приглашения и даже не раздумывает пойти али нет. Она просто уверенна в своих действиях.

Что на нее так повлияло?

— Спасибо, — ответила девушка, пряча билеты в сумку и вновь принимаясь за рисунки. — Я приду.

— А где твоя подружка? — на выдохе спросил Донован, не зная как продолжить беседу. Елена пожала плечами и ответила, что она не созванивалась с Бонни. А потом, отстранившись от своего занятия, внимательно посмотрела на друга.

Даже во взгляде произошли изменения. И это привлекало, как привлекали давно в школе ее робость и ее застенчивость.

— Ты хочешь о чем-то меня спросить? Если да, то не ходи заячьими тропами.

Вообще не в духе Гилберт. Мэтт был просто обескуражен. Усмехнувшись, он оперся о спинку дивана и внимательно оглядел подругу.

— Твое ледяное сердце кто-то наконец растопил? — спросил Донован без вызова и высокомерия. Он просто понимал, что перед ним сидит уже не ребенок, а красивая девушка… Так резко повзрослевшая за последний месяц.

— Мое сердце никогда не было ледяным, Мэтт, — ответила девушка так же без вызова и высокомерия.

— И как оно? — спросил он, сделав вид, что не понял подтекст реплики Гилберт. Елена что-то нарисовала карандашом на бумаге, а потом стала прятать пенал в свою сумку, отложив альбом в другую сторону. Девушка не спешила с ответом. Теперь ей некуда было спешить, теперь она не ощущала смущения и стеснения. Потом Гилберт выдернула лист, спрятала альбом, а лист сжала в руках. Внимательно посмотрев на первую любовь, Елена пришла к выводу, что эта нежность, царившая между ними, была блеклой и не животрепещущей. С Тайлером все по-другому.

— Ты хочешь узнать о моих ощущениях?

Мэтт кивнул. Елена пожала плечами и ответила:

— У меня еще много вопросов… Но я забываю о плохом, временами я чувствую яркие потоки энергии и слышу взрывы. Так что, это восхитительно.

Сомнений в этом не было. В первый раз всегда эмоции обострены… Когда ты по-настоящему что-то чувствуешь к кому-то.

И Елена была влюблена. Влюблена в парня, для которого важен процесс. В парня, который жил лишь сегодняшним днем. Который иногда исчезал ни с того ни с сего, но который оставался все таким же нужным и важным. И Елена была влюблена в парня, которому вскоре разобьет сердце…

— Ты с ним придешь на Хэллоуин? — спросил Донован, нарушая затянувшуюся паузу.

— Да. Да, с ним. Спасибо за приглашение еще раз. Мне нужно идти.

Она поднялась, отдав Мэтту листок и направилась вдоль по коридорам.

Мэтт смотрел вслед девушке. Она, как пантера, грациозно шла, уверенно смотря вперед и даже не думая обернуться. Елена всегда смотрела вперед что бы ни случилось. Это спасало ее, наверное, от таких неприятностей как разочарование, неверие, апатия.

Донован усмехнулся. То ли еще будет.

Он перевернул рисунок, и увиденное ввело парня в некий ступор. Нарисовано все было простым карандашом и нарисовано красиво — у Елены всегда были способности к рисованию. Но сюжет! Сюжет вводил в безмолвное изумление.

Война. Елена изображала кровопролитную войну. Сотни искореженных тел, оторванные конечности, солдаты, на чьих лицах застыл ужас, страх и гримасы боли. Даже несмотря на то, что изображение было нарисовано простым карандашом, можно было с легкостью определить лужи крови — их Елена не штриховала. Это были яркие белые пятна. Небо было серым и мрачным. Из-за высоких деревьев его было почти не разглядеть.

И среди этой мясорубки в центре возвышалась красивая и неуязвимая собака. Пули, казалось, облетали это животное стороной. Или по какому-то счастливому стечению обстоятельств просто не попадали в псину. Животное уверенно смотрело вперед, стоя на каком-то полумертвом солдате, который оставшимися тремя пальцами пытался схватить пистолет, чтобы застрелиться.

Собака не видела кровопролитной войны, не видела агонии и смерти, устроившей свое пиршество. Мускулы, шерсть, морда — все было прорисовано до малейшей детали.

И Мэтт вдруг усмехнулся.

Свирепое животное и есть олицетворение самой войны? Тогда возникает следующий вопрос: что вызвало эту войну в душе такой светлой и лучистой девушки? Что порождает в ее сердце такие сумасшедшие чувства? Неужели тот парень, с которым она встречается? Да нет, не такая должна быть влюбленность. Ведь Елена сама сказала, что ее парень заставляет ее забыть о плохом…

Однако есть противовес. И этот противовес порождает войну. Безжалостную войну.

А пес был чертовски красиво нарисован. И для Елены, судя по всему, нет привлекательнее и опаснее собак, чем доберманы.

2.

Она очнулась на следующее утро. Правый глаз заплыл настолько, что невозможно было его открыть. Пальцы были перебинтованы, а все остальные ушибы — продезинфицированы и забинтованы.

Но ощущения значительно отличались от тех, которые испытываешь после какой-то очередной драки. Одно дело драться с равным себе, и совсем другое — быть избитой бугаями, которые только и умеют общаться на кулаках. Бонни не могла пошевелиться — любое движение отдавалась сильным приступом тошноты и огромной порцией боли. Многочисленные гематомы расползлись по участкам тела, словно пятна краски. Цвета были впечатляющими: лиловые, синие, багровые и прочие оттенки тошнотворно-мрачных спектров. Под ногтями засохла запекшаяся кровь вперемешку с грязью. На мизинце правой руки ноготь был настолько коротким, что казалось, этот последний маленький кусочек оторвется в следующие секунды. Болело горло, хотелось пить, и головная боль была настолько мощной, что терпеть ее было просто невыносимо. Беннет попыталась приподняться, но тело ее не слушалось — оно было свинцовым, тяжелым. Сил не оставалась даже на то, чтобы открыть глаза.

Девушка смутно помнила, как она оказалась в машине Локвуда, совершенно понятия не имела, кто осмотрел ее раны и кто перенес в эту кровать. Сейчас она не хотела ничего знать. Дикая слабость сковывала ее тело, и силы покидали с каждой секундой… О еде сейчас было нельзя говорить. Бонни тошнило, и она не была в силах взять вилку в руку. А гордость не позволяла питаться через трубочки.

Никто не сломит Бонни Беннет.

Девушка смогла открыть один глаз и оглядеть уже привычную обстановку. Она обнаружила, что на улице уже утро, хоть шторы были плотно задвинуты, и солнечный свет не проникал в просторы комнаты. Рядом кто-то тихо сел. Изображение расплылось, и девушка закрыла здоровый глаз. Она попыталась поднять руку, чтобы с помощью осязания определить человека, сидящего рядом, но рука не слушалась: упала на кровать.