Гончие преисподней - Чекалов Денис Александрович - Страница 27

Мне нравится моя жизнь, и единственное, о чем я жалею, это Стефания.

Я хочу попросить тебя, мой дорогой Гвидо, – позаботься о девочке. Знаю, что сам ты не вправе покинуть подземелья Маурдана, поэтому обращаюсь с той же просьбою к Николасу, он помнит меня еще по тем годам, когда я жила в Асгарде. Надеюсь, он не откажет мне.

Сегодня я случайно узнала, что Стефания приезжает из колледжа на несколько дней. Маргарита сама просила ее погостить, и это меня встревожило. Ты знаешь, между ними никогда не было любви. Нет даже той особой ниточки, которая обычно соединяет мать и дочь, несмотря на их разногласия. Сложно поверить, что они семья. Да и не назовешь этим словом то, что от нас осталось теперь.

Иногда мне хочется, чтобы у меня не было этого дара, возможности колдовать. С какой же радостью я обменяла бы его на то, чтобы рядом со мной были люди, которые любят меня.

Мои мысли путаются, мой дорогой Гвидо, и я чувствую, что вряд ли смогу дописать это письмо до конца, не то что сотворить какое-нибудь заклинание.

Два месяца назад я пыталась призвать белого голубя. Ты знаешь, это одна из самых простых чар, но у меня ничего не вышло. Я слушала, как мои губы шепелявят волшебные слова, и понимала, что астрал больше не слышит меня.

Я долго плакала, и мне даже не с кем было поговорить об этом. Маргарита стояла за стеной, подслушивала, и я уверена, что она улыбалась.

Прости меня, мой дорогой Гвидо, что жалуюсь тебе на жизнь. Близость смерти – странная штука, иногда так хочется, чтобы все закончилось поскорее, а вот сейчас я мечтаю прожить еще хотя бы годик, пусть так, жалкой полубезумной старухой.

Мне нравится выходить на балкон, бросать голубям крошки и смотреть, как они ссорятся из-за них. В эти мгновения в маленьких кусочках хлеба для них – вся жизнь. А разве моя была более значительной?

Я не могу объяснить то чувство тревоги, которое охватывает меня теперь при мысли о скором приезде Стефании. И хотя я знаю, что сам ты не сможешь навестить меня, возможно, один из твоих учеников будет настолько мил, что навестит старую сумасшедшую старуху.

Твоя Констанция.

P. S. Помнишь, как расцветали жемчужные розы? Кажется, это было только вчера…

К.»

Закончив читать, падре Чериньола замолчал, мысленно прощаясь со старым, ушедшим навсегда другом.

Потом он прокашлялся, пытаясь разогнать печальные мысли – они, словно воронье, всегда слетаются к нам в трудную минуту, черпая силы в нашем несчастье и ожидая, когда мы тоже умрем.

– Я попросил о помощи Винченцо, – молвил священник. – Он уже немолод, как и я, и его силы давно истощены временем. Но отшельник кладбища Маегарда знает такое, о чем даже не подозревают мои лучшие ученики. Я догадывался, что там, в Миланде, опыт потребуется ему больше, чем мускулы или астрал. Не знаю, насколько правильным оказался мой выбор.

Долгое время я ничего не слышал о Констанции и Маргарите.

Николас Алеганд был моим старым соперником еще с тех времен, когда хотел возглавить Маурданский университет. Мы с ним не общаемся, и он не счел нужным поставить меня в известность о том, что произошло. Мысль о том, что придется отчитываться передо мной, наверняка показалась бы ему унизительной.

Я отправил в Миланд одного из своих учеников. Он выяснил, что Констанция умерла. В газетах об этом даже не сообщили – Маргарита не сочла нужным дать некролог. Сама она уехала в город Темных Эльфов вместе со своим новым мужем, банкиром Сарнмиром. Тот появился словно из ниоткуда.

Стефания исчезла.

Мой ученик отправился на кладбище Маегарда и пытался найти Винченцо. Я предупреждал, что надо соблюдать осторожность – местные стригои бывают очень опасны.

Все, что удалось узнать моему посланнику, – это то, что разум Винченцо помутился еще сильнее. Бедняга спустился в нижние катакомбы кладбища и прятался там, не общаясь даже со своими собратьями.

В то время я особенно проклинал древние чары, которые навсегда заточили меня в подземельях Маурдана и не дают покинуть их. Дважды я посылал за Винченцо, пытался навести справки в Миланде, но никто ничего не знал, тем более что Маргарита уже уехала.

Я думал о тебе, Франческа, и уже хотел просить твоей помощи, как в старые времена, но Винченцо пришел ко мне сам. На него было страшно смотреть – он потерял и облик человека, и силы вампира.

Передо мной стоял безумец, заключенный в полусгнившее тело, и в первую минуту, признаюсь, мне захотелось выгнать его, заткнуть уши, ибо я боялся услышать то, что он собирался мне рассказать.

Все, что произошло дальше, я знаю только с его слов.

ГЛАВА 16

Николас Алеганд стоял возле кровати Констанции. Высокий, ухоженный, с горделивой осанкой, он был похож на надгробный памятник.

Комнату больной женщины наполняли запахи лекарств, которые уже не могли помочь ей. Все здесь было пропитано даже не старостью, но тем, что гораздо страшней ее, – медленным, мучительным умиранием.

«И что ж ты так цепляешься за жизнь, старая? – лениво размышлял гроссмейстер, глядя на то, как темные, морщинистые пальцы Констанции комкают край теплого одеяла. – Можно подумать, в твоем прошлом было хоть что-то. Ты свела мужа в могилу, выпивая из него жизненную силу в надежде продлить молодость. И сильно это помогло тебе? Нет. Ты свела с ума собственную дочь, превратила ее в чудовище и теперь сама боишься ее. Теперь в тот же отравленный омут ты затягиваешь свою внучку».

Алеганд никогда не согласился бы помочь Констанции, в которой видел лишь злобную старуху, никого и никогда не любившую. Прав ли был гроссмейстер, оценивая ее так строго? Или судил о ней по себе?

Он не раз видел, как умирают те, кого он помнил молодыми и полными сил. Сперва это пугало его, напоминая о собственной неизбежной смерти. Но люди приходили на свет и скрывались во тьме могилы, а он, Алеганд, продолжал жить, постепенно убеждаясь в своем бессмертии.

Теперь их судьбы не трогали его. В каждом человеке он видел лишь способ укрепить собственную власть. Вот почему сейчас, бросив дела в городе Темных Эльфов, он по первой просьбе Констанции приехал в Миланд.

Гроссмейстер хотел защитить Стефанию. Если девочка унаследует хотя бы часть дара бабки, она можеть стать ценным союзником или опасным врагом. Кем именно, решалось сейчас.

Была и вторая причина, куда более веская.

Алеганд боялся Маргариту и понимал: бешеную паучиху надо задавить как можно скорее, и лучше всего сделать это руками ее собственной матери.

– Николас, Николас, как же хорошо, что ты здесь, – причитала старуха и все пыталась дотронуться до него холодными, словно лягушачьими, пальцами, которые вызывали у него брезгливость и омерзение.

«Неужели она и правда думает, что я рад ее видеть? – спрашивал себя гроссмейстер. – Или всего лишь, цепляясь за последнюю соломинку, пытается шантажировать меня своей старостью и беспомощностью?»

Он смотрел на нее бесстрастно, со скучающим любопытством, как профессор наблюдает за мучениями маленького зверька, посаженного в колбу с ядовитым газом.

И все же постепенно пугающие мысли стучались к нему, начинали просачиваться сквозь тонкие щели в броне.

«Нет, не приведи бог самому стать таким – уродливым студнем, колеблющимся под пахнущим потом одеялом. Инфаркт, кровоизлияние в мозг – умереть в движении, пусть не в бою, какой к черту бой в мои годы, но только не так».

Звонок, раздавшийся внизу, у входной двери, избавил Алеганда от мучительной сцены. Он развернулся и поспешил открыть, хотя знал, что в доме Маргарита, да и Стефания, вернувшаяся из колледжа.

Уже на пороге он осознал, как отвратительно выглядел, убегая из спальни умирающей старухи, оставляя ее один на один со смертью. Ему стало неловко, хотя за долгие годы он почти потерял способность сочувствовать другим людям.

Стефания и правда уже успела открыть – молодая, полная юных сил, она казалась сияющей звездой в этом унылом царстве смерти, в котором умирала ее бабушка, а ее мать, отравленная злобой и завистью, никогда по-настоящему не жила.