Последний пророк - Вуд Барбара - Страница 5

— Ты слишком долго собираешься! Твой Господин приказал тебе спускаться!

А потом на глазах у всех испуганных соплеменников воин-ягуар поднял топор и резко опустил его на шею дяди, отделив голову от туловища.

Люди на скале испуганно молчали. Сиумана посмотрела на Ошитиву и прошептала:

— Дочь, что ты наделала?!

— Мамочка, это не моя вина!

— Посмотрите туда! — закричал Аоте, указывая рукой куда-то вдаль. Все увидели, как несколько воинов-ягуаров отделились от основного войска и подбежали к подножию скалы.

— Они найдут способ, как забраться сюда, — заговорили все, — они доберутся до нас и убьют нас всех!

— Значит, сейчас нам нужно бежать, — сказала Ошитива. — Нам всем!

Но мама подняла дочь с коленей и с грустью посмотрела ей в глаза.

— Ты должна спуститься. Все обязаны платить дань господам, будь то зерно или наши дочери.

Когда плач Ошитивы стал совсем невыносимым, Сиумана, проглотив свои слезы и вспомнив давний вещий сон, произнесла:

— Послушай меня, дочь. Я должна тебе кое-что сказать. Ты была рождена для особой миссии. Я не знаю, какова эта миссия, но ты не можешь не выполнить ее. Ты храбрая девушка. Я знаю это. (Доказательство храброй натуры Ошитивы лежало в трех вертикальных линиях, пересекавших середину ее лба. Она получила их во время ритуала, связанного с наступлением половой зрелости, когда молодые девушки делали на теле татуировки — отличительные знаки их племени. Во время этого ритуала проявлялась также храбрость девушки. Процедура причиняла сильную боль, и если девушка кричала во время ее проведения, она могла опозорить всю семью. Заточенная кость впивалась в нежную кожу и делала надрез, а затем в рану втирали древесный уголь, смешанный с голубой глиной. Потом, чтобы предотвратить попадание инфекции, на рану накладывали припарку из листьев тополя, смоченных в «нектли» — крепком спиртовом растворе. Когда Ошитива проходила этот обряд, она и глазом не моргнула и звука не издала.) — Дочь моя, ты должна идти!

— Мамочка, как можешь ты заставлять меня делать это? — сквозь слезы спросила она.

— Твоя жизнь здесь закончена, — ответила мать, взяв ее лицо в свои руки. — Теперь твоя жизнь в руках богов. Я буду молиться, чтобы мы снова увиделись.

Но Сиумана понимала, что этому никогда не суждено сбыться. Много лет назад сестра ее матери, путешествуя к святым местам в Центральном Месте, была замечена одним из «пипилтинов», правящей знати. Ее схватили и забрали. Больше о ней никто никогда не слышал.

— Нет! — заплакала девушка. Темный Господин под цветным балдахином — лучше умереть! А потом Ошитива почувствовала на себе взгляд своих соплеменников: их глаза молили ее о спасении от воинов-ягуаров, но было в этих глазах и еще что-то — так смотрели они на бедную Ковку, когда та лежала, выздоравливая от полученных ран.

Теперь Ошитива была макай-йо, «нечистая». Это был запрет. Дни в звездном календаре, которые, как считалось, приносили неудачу, тоже назывались «макай-йо». Некоторая запрещенная для употребления пища, например, мясо пустынной черепахи — духовного тотема племени — тоже называлась «макай-йо». Это слово означало также, что у тебя больше нет ни матери, ни отца, ни братьев, ни сестер, ни родственников, ни друзей, и никто не осмелится стать твоим новым другом, накормить тебя или предложить тебе помощь.

Когда жрец начал нараспев зачитывать слова запретов и ритуального очищения и его голос эхом ответил ему, отскочив от каменных стен широкой комнаты, высеченной в скале, Ошитива зарыдала:

— Но это еще не произошло!

Однако она видела по лицам тех, кто отпрянул от нее, что они так не думают, потому что деяние уже озвучено, а чистота ее уже осквернена.

С комком в горле, пересохшим ртом и сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, Ошитива обняла свою мать и отца, поцеловала своего возлюбленного Аоте и уже намеревалась расцеловать всех своих родственников, но они отвернулись от нее.

Испуганная и смущенная, Ошитива бросила вниз веревку и начала спускаться. Уже внизу, у подножия скалы, она замешкалась и подняла глаза наверх, чтобы в последний раз посмотреть в лица ее родных, но чья-то грубая рука схватила ее, связав ей запястья веревками, и потащила к Мокииксу, бросив ее к его ногам. Она упала на колени и задрожала, когда высокопоставленный чиновник встал над ней.

— Это ты девушка по имени Ошитива?

Она молча кивнула.

— Ты — навозный жук под ногами Моего Господина, пылинка в лучах солнца, что радует глаз Моего Господина, но тебя избрали боги, чтобы вселить радость в сердце Моего Господина — Тлатоани из Главного Места, Хакала из Места Тростника, Хранителя Священного Пера, Стража Неба.

Голос Мокиикса добрался до вершины скалы.

— Эта девушка, пыль под ногами рабов, доставит радость Моему Господину Хакалу, или она и все ее племя в грядущий день солнцестояния будут принесены в жертву богам на алтаре крови.

2

Онемев от страха, Ошитива, вместе со всей армией Темного Господина, медленно уходила; ее босые ноги не привыкли ступать по твердым камням мощеной дороги, и она шла хромая и спотыкаясь. Скоро маленькая равнина, на которой раскинулась ее деревня, исчезла из виду, и она уже больше не могла слышать крики и стоны ее семьи в доме на скале. Впереди лежала широкая, мощеная дорога, которую построили Темные Господа. Эта дорога, прямая, как стрела, вела через долины, меж холмов, мимо деревень, наскальных жилищ, селений к Центральному Месту и к неизвестной судьбе Ошитивы.

Впереди процессии ехал Темный Господин: он восседал на своем великолепном троне, который несли на своих спинах сорок рабов, тоже облаченных в великолепные одежды. Ошитива могла видеть только спинку трона, на котором сидел господин, а над троном длинные зеленые перья, украшавшие его головной убор. Приближенный Господина Мокиикса тоже ехал на носилках, но они были гораздо меньшего размера, и несли их только шесть рабов. За ним шли гордые и жестокие мужчины — воины-ягуары, одетые в пятнистые шкуры и несущие щиты и копья с кремневыми наконечниками. Замыкали процессию рабы, которые на спинах несли мешки с провизией, привязанные веревками у них вокруг головы. Более тяжелая поклажа была подвешена на шестах, их держали мужчины по двое с каждой стороны.

Когда величественная процессия проходила мимо селений и деревень, мужчины и женщины в страхе бросали свою работу и падали ниц, закрывая голову руками. Исключение составлял лишь брат-кокопилау, однажды повстречавшийся им на пути. Он шел по дороге, согнувшись под тяжестью мешка, и наигрывал на флейте какую-то веселую мелодию. Удача и благословение брата-кокопилау были так важны, что только ему одному разрешалось не сгибать спины перед Великим Господином.

Ошитива не видела ничего, что происходило вокруг: перед ее глазами стояли слезы Аоте, обезглавленное тело ее дяди и боль в глазах ее матери, когда Ошитива отказывалась спускаться вниз. Ее сердце переполняли непривычные ей чувства — смущение, непонимание, страх и грусть. Как могла родная мать заставить ее сделать это?

Произойдет ли это ужасное событие сегодня же ночью? От ужаса и страха ее затошнило. «Я буду просто лежать здесь, — поклялась она себе, — а он пусть делает свое дело».

Но ведь тогда он не получит удовольствие!

А как понять, что Господин получил удовольствие? Что она должна для этого сделать? Хотя Ошитива была девственницей, она знала, как мужчина и женщина соединяются в любви и желании. Но, может быть, Темные Господа другие? Похожи ли они на обычных людей? Она когда-то слышала, что они частично дикие животные. Но какая их часть животная? Она покрылась холодной испариной и снова задрожала от страха и тошноты.

На закате армия остановилась на привал, и Ошитива вдруг ужаснулась, увидев, что на другой стороне дороги раскинулся громадный лагерь из таких же пленников, как и она; люди всех возрастов были связаны вместе, стонали и молились. Воины-ягуары расположились на другом конце лагеря, а Темного Господина отнесли в шатер, какого Ошитива никогда раньше не видела: яркая цветная ткань была натянута на шестах, укрепленных в земле, в ткани был прорезан вход. В этом великолепном шатре и исчез Темный Господин; Ошитива замерла в ожидании.