Grunge Pool Drive 85 (СИ) - Куприянова Марьяна - Страница 66

В спешке догоняя меня, Гектор оступился и упал на колени, хватаясь рукой за край моей рубашки. Я развернулась и оттолкнула его ногой в грудь, не пожалев всех сил, что у меня оставались. Слезы текли ручьем, горючие слезы, воспламеняющие лицо, как подожженные струи бензина.

— Пусть те, кого ты трахал у меня за спиной, подарят тебе любовь, спокойствие и уверенность в себе.

— Сара, мы можем все начать заново. Ты никуда не уйдешь.

— Я тебя презираю, восемьдесят пятый. Жалею, что приехала в Уотербери и встретила тебя.

— Не надо так со мной.

— А ты меня пожалел? Тебе меня не жалко?

— Сара, я ведь люблю тебя, как ты не понимаешь? Все это — пустяки, просто мусор. Ну, подумаешь! Оступился. С мужчинами такое бывает. Со всеми. Без тебя моя жизнь превратится в ад, ты же знаешь.

— Ты этого заслужил. Не трогай меня. Не смей. Мразь.

Гектор остался сидеть на полу — разбитый, подавленный, обескураженный происходящим и той скоростью, с которой враз изменилась наша жизнь и утеряно было все, что связывало нас. Замахнулись и обрубили топором — не иначе.

Что творилось со мной — помнится смутно. Меня словно пытались утопить. Мгновение сделать вдох, а после — снова на дно, в иссиня-черную пучину безумия, отчаяния и страха, прижимает к песку куском скалы — не продохнуть, не пошевелиться, пена хлещет в глаза и уши, во рту — солоно от крови и морской воды, легкие забиты водорослями — не откашляться, грудная клетка трещит и лопается под весом камня и водяной толщи, раскрывая пасть из торчащих наружу ребер в виде зубов. И так — снова и снова, и нет конца этому кошмару.

Не помню, как оказалась у Расмуса дома, и почему именно у него. Но меня приняли, как свою, напоили какао с маршмеллоу, выслушали, пропитали грудью мои безостановочные слезы, пожалели и уложили спать — истощенную и покалеченную горем. Все казалось ирреальным, и, засыпая, я очень надеялась, что-либо проснусь где-нибудь не в этой жизни, либо не проснусь вообще.

Счастье в Уотербери оборвалось, как нить, не выдержавшая натяжения, и ничего не осталось, кроме зияющей дыры. Как же так, спрашивал меня Гектор. Мне самой интересно, как же так? Разве такое бывает в реальной жизни? Чтобы вот так — больно. Лучше бы я вновь обгорела и две недели валялась в больнице с кровяными волдырями, чем все это. Осознавать случившееся было все более невыносимо. Все те люди и вещи, которые делали меня счастливой, оказались нестабильны и внезапно исчезли. Я помнила об этом каждое мгновение последующей жизни.

Пока Соулрайда не было дома, мы с Расселом забрали из квартиры мои вещи и оставили дубликат ключей, так недавно сделанный специально для меня. Встретиться с Гектором еще хоть раз я вовсе не планировала. Знала, что будет еще больнее.

— Неужели ты его боишься? Или настолько ненавидишь? — спросил Расмус.

— Наоборот. Я все еще люблю его. И даже готова простить.

— Так почему бы вам не увидеться?

— Потому что я не собираюсь давать слабину. Я хочу, чтобы его жизнь превратилась в кошмар. Как и моя.

Слезы кончились быстро. Со мною осталось отчаяние, огромное и холодное, как ледники где-нибудь в Исландии. Ощущение после страшного предательства, которое остается с тобой до самой смерти, звенящую пустоту которого ты слышишь внутри себя в течение всей жизни и не можешь от этого спастись. Вот, с чем мне предстояло смириться.

Пришлось перебраться обратно к отцу, вернуться в солнечный Солт-Лейк-Сити, и нельзя сказать, что мне совсем этого не хотелось. Всегда приятно возвратиться к истокам, взглянуть, с чего все начиналось, какой была твоя жизнь прежде. Да и отец несказанно обрадовался. Его бытие вернулось на круги своя, чего нельзя было сказать обо мне. Немного полегчало, когда Уотербери остался позади, покинут мною — безвозвратно.

Но окончательно избавиться от тени полюбившегося города не удавалось. Слишком многое все еще связывало меня с ним. Друзья из тату-салона, безуспешно уговаривавшие меня не уезжать, остались там. Как и многие приятели с Гранж Пул Драйв. Я скучала по ним. Всем. Черт возьми, я сходила с ума от тоски по всему, что бросила ради своего же блага. Сам стадион, тяжелые мрачные ливни, заброшенный облик города, его архитектура, природа, неповторимые дороги, которые я исколесила на железном коне… Я продолжала любить каждую травинку в Уотербери, каждый камушек у обочины, каждую дешевую забегаловку и даже того приятного булочника — одного из первых аборигенов, с которым я познакомилась.

Вернувшись в Солт-Лейк-Сити, я продолжала быть частью Уотербери, душой оставаясь там, на Гранж Пул Драйв, где текла моя кровь, где счастье было неподдельным, пусть и временным, где все эмоции и люди были настоящими, где я узнала, что такое свобода и скорость…

Постепенно я пришла к выводу, что у меня никогда не получится забыть случившееся в Уотербери. Если сравнивать со всей моей жизнью, я прожила там совсем небольшой ее отрезок, но его я помню лучше всего, что со мной когда-либо происходило. Самое необыкновенное время, еще раз доказывающее, что там, где есть радость, обязательно будет и печаль — и наоборот.

Время шло, а легче не становилось. Первую неделю Соулрайд пытался дозвониться, писал, просил вернуться, чем разрывал мне сердце. А затем — просто замолчал. Будто его никогда и не было. И всего, что мы пережили вместе, говорили друг другу, планировали — тоже не стало. Страшно было осознавать это. Беспощадный ход времени стирал из памяти, из самой реальности сначала какие-то мелкие детали — вроде морщин или расположения родинок на лице Гектора, формы его ногтей; затем — нечто более значимое, вроде специфических фраз или взглядов, которым он меня награждал. А мне не хотелось, чтобы это уходило, исчезало бесследно. Чем же мне тогда жить, как не постоянными возвращениями в прошлое, воспоминаниями о самых счастливых моментах, прокручиванием в голове всего того, что так врезалось в память — снова и снова?.. Я хотела остановить время, чтобы оставить себе все то, что считаю своим по праву. А еще лучше — вернуться в прошлое и пережить его заново. Пусть даже и с известным финалом.

Я ненавидела себя за то, что даже после столь низкого предательства, после вскрытой лжи Соулрайд оставался для меня всем. Я жила воспоминаниями о том, каким он был до того, как я узнала об измене, и по-прежнему любила своего восемьдесят пятого, неповторимого, славного, единственного такого — с акульей улыбкой и рысьим лицом.

По электронной почте я продолжала общаться с Дугласом и Мэттом, не знаю, почему именно с ними. Никто с Гранж Пул Драйв не совершил попытки связаться со мной. Оставалось только гадать, какую версию развития событий представил им Гектор, как теперь ко мне относились… Да и не все ли равно? Я никогда не спрашивала у друзей из Уотербери, как поживает Соулрайд, и мы обходили стороной больные темы, обсуждая что угодно, кроме табу. Это сводило с ума.

Вскоре мне написал — странное дело — Билл. Я даже обрадовалась его письму, впервые за долгое время испытав какое-то подобие положительного чувства, словно на миг вернулась в прошлую жизнь. Хартингтон разорвал все связи с родителями и Гранж Пул Драйв, переехал в Нью-Йорк, открыл свой бизнес и больше никогда не хочет слышать что-либо о гонках. Как и я, он желал забыть Уотербери и все, что с ним связано, как страшный сон. Начать жизнь с чистого листа. Но у него, как и у меня, ничего не получалось. Гранж Пул Драйв — необыкновенное место. Побывавший там однажды останется его частью навсегда, как бы мучительно это ни было.

На мгновение я представила, что я и Билл могли бы… но сразу отбросила эту мысль. Если уж у нас раньше ничего не вышло, то почему сейчас должно? Тем более, он рассказал, что нашел себе девушку на новом месте жительства. Хотя я, конечно, ощущала, что Билл по-прежнему ко мне неравнодушен, и если бы я только изъявила желание… но желания не было. Ни заводить новые отношения, ни жить вообще.

Так и продолжалось мое существование. Отец действительно перестал пить, в этом он меня не обманул, и больше не общался с мужчинами, которые хотели меня изнасиловать. О моей жизни в Уотербери мы говорили мало. Он понимал, что мне больно об этом вспоминать, и вскоре совсем перестал задавать вопросы о Патрике, Гвен, о том мужчине, которого видел, когда приезжал ко мне, о спасенных детях и так далее.