Мастер и Виктория (СИ) - "Странная Любовь" - Страница 12

Он встал и мягко приказал:

— Ложись на кровать!

Я выполнила приказ, не задумываясь. Это оказалось так просто.

— Руки над головой!

Мягкие кожаные наручники плотно обхватили запястья, такие же поножи — лодыжки. Щелкнули карабины. Снова беспомощная, обнаженная, раскрытая. Но с изумлением поняла, что страха нет. Только возбуждение и тлеющее внизу живота желание.

— Ты ненавидишь, потому что не знаешь себя, Виктория.

Исповедник присел рядом на постель. Выражение его лица было странным. Смесь жалости, желания, нежности. Но серо-голубой глаз все так же сиял ледяным холодом, рассеивая иллюзию.

— Закрой глаза, Виктория. Просто слушай мой голос и чувствуй мои руки.

И его прохладные ладони начали путешествие по моему напряженному до дрожи телу.

Шея, плечи, грудь… Пальцы сжали соски, сначала легко, потом до боли. Воздух со свистом вырвался их моих легких.

— Такая гладкая, шелковистая кожа, — он урчал, словно большой кот, у меня над ухом и щекотал дыханием шею, — и грудь, почти идеальная.

Ладони обхватили ее, будто взвешивая, примеряя к себе.

— Разве можно это ненавидеть? — это был вопрос, не требующий ответа.

Ребра, талия, живот… ниже… мимо… Я снова выдохнула, хрипло, со стоном. Бедра, ноги…

— Такая красивая, нежная. Солнечная девочка…

Там, где меня касалась его рука, под кожей словно пробегали электрические разряды. Это было приятно. Очень. И непривычно.

Ладони двинулись вверх — и исчезли, не дойдя до того места, где сосредоточилась ноющая тяжесть.

И вдруг вернулись, приподняв мои ягодицы и раскрывая меня сильнее. А потом я едва сдержала крик: его язык скользнул между складок, и я дернулась, как от удара током.

— Тише… — выдохнул он, и я опять вздрогнула от его дыхания на самом чувствительном местечке. — Ты такая вкусная.

Я задыхалась. От стыда, жгущего меня, как растопленный сахар, и нестерпимо сладкого удовольствия, которое разливалось по телу, расходясь волнами снизу вверх, до самых кончиков пальцев.

— Отпусти, Виктория.

Мне показалось, что я умерла. Лопнула мыльным пузырем, рассыпалась мелкими брызгами. В моем теле не осталось костей, я была как медуза на горячем песке.

А губы и язык уже завладели моими сосками. И оказалось, что грудь не менее чувствительна, чем то место, которое они только что покинули. Снова меня начала затапливать горячая волна; я металась на подушке, кусая губы, чтобы не кричать.

— Не сдерживай себя, почувствуй свое тело, послушай, как оно поет.

И я выпустила себя. Стонала, рычала, кричала, хрипела, рыдала… Я тонула в невероятных чувствах, в которых захлебнулся мой стыд.

Подушечками пальцев он провел по моим искусанным губам, понуждая их раскрыться. И один палец скользнул мне в рот. Не раздумывая, я обхватила его губами.

— Все правильно, Виктория, правильно. Попробуй, какая ты вкусная.

И я действительно почувствовала вкус своего возбуждения. Сладко-соленый. Палец лег мне на язык, слегка надавив. Мне захотелось пососать его, будто конфету.

— Да, умница.

Палец покинул мой рот, оставив неудовлетворенное желание.

— Открой глаза.

Он был большим. Толстым. Узловатым.

— Попробуй теперь меня! — это был приказ. Легкое сомнение и желание. Я хотела этого, хотя и задрожала от страха.

Осторожно прикоснулась языком. Солено-сладкий. Как и я. Нежно обхватила губами, и он подался вперед, проскальзывая мне в рот глубже, осторожно, но неотвратимо. Я задохнулась, когда он достал до стенки горла.

— Дыши носом. Дыши…

Я дышала, стараясь подавить рвотный рефлекс. Я очень старалась. Он отступил, давая мне передохнуть. И снова двинулся вперед. Я опять обхватила его губами и провела языком по гладкой головке.

Резкий выдох… Он доволен мной! Доволен! Меня охватило радостное возбуждение. Я могу! Могу!

Его стоны, сдержанное рычание… Сильнее, глубже, еще глубже. Дыши… дыши… Он замер — и горячий поток ударил в мое горло. Я захлебнулась, но всё же смогла проглотить.

— Умница, какая умница! Ты справилась.

Теплые пальцы погладили меня по щеке.

Исповедник освободил меня, встал, запахнув свой халат.

— Можешь отдохнуть. Принять душ. У тебя полчаса. Потом я вернусь.

Он ушел, оставив меня сбитой с толку, опустошенной. В голове медленно опадали разноцветные обрывки мыслей. Но теплое чувство от его похвалы сидело в груди пушистым клубочком. Буквально заставила себя прошмыгнуть в ванную, запахнувшись в оставленный им для меня шелковый темно-красный халат.

Теплая вода, стекая по телу, напомнила о его прикосновениях и снова породила тугой комок внизу живота. Вытираясь, я поймала в зеркале свой взгляд и изумилась. Глаза горели, щеки пылали, как в лихорадке, губы полуоткрыты. Я провела кончиками пальцев по губам, все еще ощущая во рту Его вкус. Закрыв глаза, я не заметила сама, как мои пальцы скользнули между ног.

— Виктория! — грозный окрик заставил меня вздрогнуть всем телом. Жесткая рука схватила меня за собранные в хвост волосы и потянула вниз и назад, заставляя упасть на колени и запрокинуть голову. Больно стукнулась коленками о кафель пола, но пронзивший меня стыд от проступка был сильнее боли.

— Ты должна была запомнить правило, — каждое слово как стук молотка, вбивающего гвоздь в крышку моего гроба, — твое удовольствие принадлежит мне! К тому же ты опоздала! Видимо, я слишком с тобой мягок.

Намотав на кулак мои волосы, он протащил меня по коридору в комнату и швырнул на пол. Боясь поднять на него глаза, я тихонько подвывала от ужаса, скорчившись на полу. Опять была четырнадцатилетней девчонкой, только что застуканной отцом за мастурбацией. Ладони заныли от хлестких ударов отцовской линейки. Нестерпимо хотелось ползти и молить о пощаде. Но в памяти всплыло лицо отца, перекошенное от ярости. Когда я скулила и плакала, он только больше злился.

Я резко выдохнула через зубы, справившись с истерикой. Встала на колени. Глаза в пол. Зубы сжаты. Руки за спиной. Я была готова принять любое наказание.

Исповедник стоял прямо передо мной. Я не видела его лица. Но слышала, как он несколько раз глубоко вдохнул, как на занятиях йогой.

— Ты заслужила наказание, — ледяной голос, но гнева больше нет. — Назови число от трех до семи.

— Семь, монсеньор, — спокойно ответила я, понимая, о чем идет речь.

— Ты слишком сурова к себе, — лед в голосе стал на градус теплее. — Достаточно пяти.

— Встань!

Послушалась. Противно дрожали колени. Но я стиснула зубы еще сильнее, не давая им стучать.

— Вытяни руки вперед. Ладонями вверх.

Мой худший кошмар воплощался наяву. Стало по-настоящему страшно. Словно Исповедник побывал у меня в голове. Благоговейный ужас охватил все мое существо, ноги подгибались, но я из последних сил цеплялась за остатки мужества и хотела принять свое наказание достойно.

— Посмотри мне в глаза.

Боже праведный! Меня словно окатило ледяным душем. Но на самом дне его золотисто-карего глаза светилось что-то, что придало мне сил. «Ты умница, Виктория… Кто-нибудь говорил тебе: «Я тобой горжусь?»

— Считай, Виктория!

Свист гибкого стека — и обжигающая боль вышибла слезы из моих глаз. Я сильнее сжала зубы, но взгляда не отвела.

— Один, — больше всего похоже на шипение.

— Громче, считай громче!

Снова удар. Белый всполох боли. Как же больно!

— Два! — выкрикнула и почувствовала облегчение.

Третий удар — и мне показалось, что на ладонях лопнула кожа.

— Три! — то ли крик, то ли хрипение.

Четвертый заставил меня дернуться, как от удара током.

— Четыре! — это уже вой раненого зверя.

Последний был самым ужасным. Может, потому, что был последним.

— Пять! — прохрипела я, сдерживая рыдания из последних сил.

Я не отвела глаз, не разрыдалась, не молила о пощаде.

Исповедник молчал. Я так ждала слов похвалы. Ради них я выдержала эту муку. А он молчал.

Безразлично отвернулся. Отошел к комоду. Выдвинул ящик. Достал что-то.