Блуда и МУДО - Иванов Алексей Викторович - Страница 96

– Демагогия! – с отчаянием прошептал Костёрыч.

– Думаю, теории на сегодня достаточно, – не ответив, деловито переключился Моржов. – Что нам надо? А надо нам, господа, приготовиться к отчётам. Надо сварганить результаты бурной деятельности. Говоря проще, тебе, Щёкин, и тебе, Розка, вам, Константин Егорович, и вам, Милена, надо съездить в Ковязин и привезти из МУДО всё, что можно. Старые стенгазеты, дневники, коллекции, гербарии, поделки… Как будто бы всё это за прошедшую смену смастерили шестьдесят детей.

– Это мешок целый всего! – возмутилась Розка. – Как я дотащу?

– Берите тачки. Я оплачу.

– А если ревизоры увидят, что это старые экспонаты? – предположил Костёрыч.

– Боже мой! – с пафосом ответил Моржов. – Они что, стенгазеты смотреть сюда едут? Или ваших трилобитов? Им же не суть нужна, а форма! Что-то висит, что-то валяется – значит все были при деле!

– Какое жульничество!… – затосковал Костёрыч.

– И ещё одно жульничество надо совершить, – добавил Моржов. – Заполнить журналы и всякие методические планы. Писанину всю эту отчётно-педагогическую. Причём это жульничество совершать вы должны и без меня. Я просто напоминаю, что надо.

…Спать все расходились какие-то подавленные, заранее уставшие. Но Моржов был доволен. Он остался за столом один, допивал чай, курил, смотрел на луну и думал, кого ему сейчас разбудить и потащить в кусты – Розку или Милену? Или же никого не надо?… Луна сияла своей откровенной наготой, привычная к наготе, как русалка.

Сзади вдруг очутилась Сонечка, и Моржов даже всполошился.

– Ты чего, Соня? – удивлённо спросил он. Сонечка мялась, не глядя ему в глаза. Она была босиком.

– Боря… вы… вы обижаетесь на меня?… Ну… как бы за Диму?…

Моржов еле сообразил, что речь идёт о Щёкине.

– Ну… такие вещи, они… что я не с вами…

– Да с чего ты решила, дитя моё? – с облегчением спросил Моржов, поняв, о чём речь.

– Ну… вы всем дали задание, а мне… Я без задания…

– Сонечка, господь с тобой. – Моржов встал, приблизился к Соне и погладил её по голове. – Какое тебе задание? Ты же только что устроилась на работу. Тебе и привезти-то нечего. Зачем же тогда гонять тебя в город? Вот и вся причина.

– Поняла… – пролепетала Сонечка, но Моржов был уверен, что поймёт она только часа через полтора. – А то я… Ну, Дима, он…

– Я не обижаюсь на тебя, моя милая, – наклонившись, прошептал Моржов Сонечке в ушко. – Правда. Честно-честно. Я очень рад за тебя, что ты счастлива. Всё получилось очень хорошо. Иди спать. Простудишься же, горе ты луковое.

– Открой окно, – попросила Милена.

Моржов выбрался из постели, подошёл к окну и отволок сразу всю створку. В комнату дохнуло горячей пылью и запахом лип.

Милена сгребла все подушки с кровати к стене и села, навалившись спиной на мягкую груду. Одеяло она подтянула до подмышек. Моржов закурил, разглядывая город Ковязин с верхнего этажа гостиницы. Ковязин деликатно отворачивался от зрелища голого Моржова в окне, и Моржов среди зелени скверов видел лишь кирпичные затылки чердаков и красные жестяные лысины крыш. Моржов подумал, что он всё равно любит город Ковязин. Любит за эту соразмерность человеку – и в доброте, и в свинстве.

Моржов дождался Милену в кафе, где его без сахара поил кофе таджикский полуавтоматический трансвестит, а потом повёл Милену в гостиницу. За кофе Моржов заплатил как за сладкий, в гостинице сунул взятку, чтобы ему дали номер (с местной пропиской в гостиницу не селили), потом сунул взятку, чтобы Милену пустили без паспорта (Милена не хотела называть себя), потом ещё дал денег уборщице, чтобы она убралась из номера вон, а не пылесосила ковёр полтора часа в присутствии постояльцев. Моржову страшно надоело переплачивать. Он хотел цены фиксированной и адекватной. Вообще хотел адекватности. То есть соразмерности. В облике города она была. А в поведении людей её не было вовсе.

Моржов выбросил окурок в окно и вернулся на кровать, стащил с Милены и кинул на пол одеяло. Голая Милена сидела, обхватив колени. Моржов нежно расцепил её руки и положил вдоль тела, нажал на колени ладонью и заставил Милену вытянуть ноги. Теперь Милена была покорно открыта его взгляду.

– Хочу наглядеться на тебя, – пояснил Моржов.

– Ещё наглядишься много раз, – тихо пообещала Милена.

– А вдруг нет?…

Моржов медленно вёл ладонью по её едва выпуклой груди, по узкому животу. Милена закрыла глаза.

– Ты не имеешь права меня оставить, – сказала она. Теперь Моржов знал, какова Милена настоящая.

В постели не было бизнес-вумен, успешной леди, эмансипированной феминистки, страстной и агрессивной женщины-вамп, опытной, жадной, охочей и самоуверенной красавицы. Моржова поразил этот контраст преображения. Сонечка была послушной, а Милена – покорной. Моржов даже не понял, хочет ли она его. Милена была как зеркало и отражала всё, что было в его желании. Он хотел – и она хотела; у него лопалось сердце – и она задыхалась.

Он понял, что сказала ему Милена. Он не только снял с неё одежду, а словно убедил её ещё и бросить оружие. Мол, вдвоём они и голые сильнее врага. И теперь, покинув Милену, он не просто оставил бы её одну, а оставил бы одну и без возможности самозащиты. А это уже предательство.

– Я ведь совершенно не знаю тебя, Боря, – сказала Милена. – Кто ты такой? Чего тебе надо? Просто секса?

– Мне надо, чтобы не было конца света, – повторил Моржов свою старую шутку, но Милена даже не улыбнулась.

Ветер вломился в комнату, будто бежал по фасаду гостиницы и провалился в открытое окно. Медные волосы Милены кинуло Моржову на лицо.

– Где ты родился? Кто твои родители? Где ты учился? Был ли ты женат? Есть ли у тебя дети? – отстранённо, как-то механически перечисляла вопросы Милена.

Моржов накрыл её лицо ладонью, словно хотел прекратить поток вопросов. Он начал гладить Милену по закрытым глазам, по калмыцким скулам.

– Родился здесь, – сказал он. – Женат был, но развёлся. Детей нет. Учился на заочке в областном. Родители живы-здоровы, живут в деревне. От Ковязина полтора часа на автобусе. Когда в стране началась эта бодяга, они поменяли квартиру в Ковязине на хороший дом и свалили туда. Они уже пенсы. Им в грядке интереснее. А мне чего в деревне делать? Кур доить?… Но всё это – лишняя информация, Милена. Она ни о чём не свидетельствует. Человек не выводится из суммы фактов его жизни. Биография нужна только для суда, а психоанализ – для зомби. Фрейдизм – психическая юриспруденция. Все законы – это десять телевизоров пикселей.

– Роза – твоя любовница? – прямо спросила Милена.

– Нет, – твёрдо ответил Моржов.

Сейчас (да и всегда) это был единственный приемлемый ответ.

– Почему-то я тебе не верю…

– А я и не мессия, чтобы мне верить, – мягко сказал Моржов.

Милена чуть вздрогнула, когда ладонь Моржова слишком сильно сжала её грудь.

– Мне кажется, я при тебе как лучшая жена в гареме… – призналась Милена.

– Ты спишь с двумя мужчинами сразу, – осторожно возразил Моржов. – Для жены из гарема этот чересчур… по-модернистски.

– Саша хороший человек… – виновато прошептала Милена.

– Со всеми хорошими не переспишь.

– Я… не уверена, что я тебя люблю… Моржов усмехнулся:

– А разве это важно?

– Я не хочу быть к Саше несправедливой… Моржов пожал плечами. Справедливость здесь была ни при чём. На самом деле Милена, успешная и волевая женщина, просто не могла сопротивляться напору Манжетова. И сознаться Моржову в этой своей слабости

Милена тоже пока ещё не могла. Как только она сможет хоть что-нибудь, так сразу Моржов и вышибет Манжетова из жизни Милены.

– Саша правда хороший, – повторила Милена. – Нет ничего дурного в том, что человек хочет плату за свои хорошие дела…

– Я не спорю, – согласился Моржов. – Я и сам бесплатно даже не высморкаюсь. Дело не в этом. Он ломает, твой Саша.

– Он создаёт новое… – возразила Милена.

– Нет. Не создаёт. Он был бы рад сделать тебя директором МУДО и не возиться с Антикризом. Но МУДО – это немодно. На МУДО не дадут столько денег, сколько дадут на Антикриз. Поэтому твой Саша создаёт Центр и уничтожает МУДО. Боливар двоих не унесёт.