Дорога в Сарантий - Кей Гай Гэвриел - Страница 31

Она спустилась вниз. Каршит храпел так громко, что его было слышно из коридора; у нее не было предлога, чтобы задержаться. Моракс, шагая через прихожую, пристально смотрел на нее, пока она спускалась по лестнице, – без сомнения, проверял, не осталось ли синяков, – потом безмолвно махнул рукой в сторону кухни. Пора было начинать готовить ужин. Сегодня вечером постоялый двор будет переполнен. Завтрашний день заставлял людей нервничать, волноваться, им хотелось выпить и побыть в компании. В дверной проем Касия увидела трех жителей деревни, на их столе стояла четвертая чаша. Моракс выпивал с ними.

Деана спустилась чуть позже, осторожно ступая, словно у нее что-то болело внутри. Они стояли лицом друг к другу, резали картошку и лук, накладывали оливки в маленькие миски. Хозяйка следила за ними; все молчали. Жена Моракса била девушек за разговоры во время работы. Она что-то сказала кухарке. Касия не расслышала, что именно. Она чувствовала, что хозяйка не спускает с нее глаз. Опустив голову, она понесла миски с оливками и корзинки с хлебцами из пекарни в зал и расставила их по столам, рядом с кувшинчиками масла. Это был почтовый постоялый двор, что предполагало определенные удобства за отдельную плату. Три крестьянина из деревни завели оживленную беседу, как только она вошла. Ни один не поднял глаз, когда она принесла им оливки и хлеб. Оба очага горели плохо, но теперь это была забота Деаны.

На кухне кухарка разделывала цыплят и бросала кусочки в котел вместе с картошкой и луком, готовила рагу. Вина уже не хватало. Мокрый, холодный день. Мужчины много пили. Повинуясь кивку хозяйки, Касия снова пошла в заднюю часть дома, к винному погребу, прихватив ключ. Она открыла и подняла тяжелую крышку на петлях в полу и достала кувшин из холодного, неглубокого погреба. Она вспомнила, что, когда Моракс год назад купил ее у работорговца, она не могла достать эти кувшины. Тогда ее за это избили. Большой, заткнутый пробкой кувшин все еще был слишком тяжел для нее, и она неловко с ним обращалась. Касия заперла погреб и двинулась назад по коридору. И увидела человека, который стоял один у двери в прихожей.

Позже она решила: все дело в том, что он показался ей похожим на варвара. Пышная рыжая борода, растрепанные волосы, когда он откинул назад капюшон заляпанного грязью плаща. У него были большие, сильные на вид руки, с тыльной стороны поросшие рыжими волосами, а насквозь промокшая, бурая верхняя одежда собрана на талии, поднята выше колен и затянута ремнем, как для езды верхом. Дорогие сапоги. Тяжелый посох. На этой дороге, по которой путешествовали группами купцы и гражданские служащие, офицеры армии в военном платье и имперские курьеры, этот одинокий путешественник напомнил ей одного из крепких мужчин с ее далекой северной родины.

В этом крылась поразительная ирония, конечно, но она никак не могла об этом знать.

Он стоял один, она не видела рядом с ним ни спутника, ни слуги, вообще никого не оказалось рядом как раз в этот момент, как ни удивительно. Он заговорил с ней на родианском. Она его почти не слышала, как и своих ответов, которые ей удавалось выдавить из себя. Насчет ее имени. Она смотрела в пол. У нее в ушах стоял странный рев, словно по комнате гулял ветер. Она боялась упасть или уронить кувшин с вином и разбить его. Ей вдруг пришло в голову, что даже если она его уронит, это ничего не изменит.

– Завтра меня собираются убить, – сказала она.

И подняла на него глаза. Сердце ее сильно билось, как северный барабан. – Увези меня отсюда, пожалуйста.

Он не отпрянул, как Загнес, не уставился на нее с изумлением и недоверием. Он смотрел на нее пристально. Прищурил глаза, голубые и холодные.

– Почему? – спросил он почти грубо.

Касия почувствовала, как подступают слезы. Она боролась с ними.

– День… День Мертвых, – удалось ей проговорить. Ей казалось, что ее рот полон пепла. – Потому что бог Дуба… они…

Она услышала чьи-то шаги. Конечно. Время вышло. Всегда не хватает времени. Она могла бы умереть от чумы дома, как ее отец и брат. Или от голода следующей зимой, если бы мать не продала ее в обмен на еду. Но ее продали. И она здесь. Рабыня. Время вышло. Она осеклась, уставилась себе под ноги, крепко сжимая тяжелый кувшин с вином. Моракс появился из-под дверной арки, ведущей в общий зал.

– Давно пора, хозяин, – хладнокровно произнес рыжебородый. – Ты всегда заставляешь клиентов ждать в одиночестве у себя в прихожей?

– Котенок! – взревел Моракс. – Ты, сучка, как ты посмела не доложить мне, что у нас благородный гость? – Глядя вниз, Касия представила себе, как он опытным взглядом оценивает грязного человека, стоящего в прихожей. Моракс перешел на свой обычный тон. – Добрый господин, это имперский постоялый двор. Вы ведь знаете, что нужно иметь особую подорожную.

– Полагаю, что это обеспечит мне респектабельных соседей, – холодно ответил мужчина. Касия украдкой наблюдала за ними. Конечно, он не северянин. У него не тот акцент. Она иногда бывает такой глупой. Говорил он на родианском и сейчас мрачно смотрел на Моракса. Он бросил взгляд за арку, в полный народа общий зал. – Кажется, на удивление много обладателей подорожных оказались в пути в дождливый день поздней осенью. Поздравляю, хозяин. Твое радушие должно быть исключительным.

Моракс покраснел.

– Значит, у тебя есть подорожная? Буду рад принять тебя, если это так.

– Это так. И я хочу, чтобы твоя радость приняла осязаемую форму. Я хочу получить самую теплую комнату на две ночи, чистую постель для моего слуги, там, где вы размещаете слуг, горячую воду, масло, полотенца и ванну, и чтобы все это принесли ко мне в комнату немедленно. Я искупаюсь перед ужином. И посоветуюсь с тобой насчет еды и вина, пока готовят ванну. И я хочу получить девушку, которая меня умастит маслом и помоет. Вот эта меня устроит.

Моракс притворился убитым горем. Это у него хорошо получалось.

– Ох, помилуйте! Мы как раз сейчас готовим вечернюю трапезу, добрый господин. Как видишь, постоялый двор сегодня переполнен, а у нас слишком мало слуг. К моему великому огорчению, мы сможем устроить тебе купание только через некоторое время. Это всего лишь скромный деревенский постоялый двор, добрый господин. Котенок, отнеси вино на кухню! Быстро!

Рыжебородый поднял руку. В ней была бумага. И монета, как заметила Касия. Она подняла голову.

– Ты еще не взглянул на мою подорожную, хозяин. А зря. Прочти ее, пожалуйста. Ты, несомненно, узнаешь подпись и печать самого канцлера Сарантия. Конечно, очевидно, многие из твоих постояльцев имеют подорожные, подписанные лично Гезием.

Лицо Моракса мгновенно из багрового стало желтовато-бледным. Это было почти забавно, но Касия боялась, что сейчас уронит вино. Подорожные подписывали имперские чиновники из разных городов или младшие офицеры из военных лагерей, но не имперский канцлер. Она чувствовала, что во все глаза смотрит на гостя. Кто же этот человек? Она перехватила кувшин с вином снизу. Руки у нее дрожали от тяжести. Моракс протянул руку и взял бумагу – и монету. Он развернул подорожную и прочел, шевеля губами. Потом поднял глаза, не в силах удержаться. Его щеки постепенно приобретали прежний цвет. Монета этому способствовала.

– Ты… твои слуги, говоришь, остались на улице, мой добрый господин?

– Всего один слуга, нанятый на границе, чтобы сопровождать меня до Тракезии. Есть причины, по которым Гезию и императору полезнее, чтобы я путешествовал без помпы. Ты держишь имперский постоялый двор. Должен понимать. – Рыжебородый быстро улыбнулся, потом прижал палец к губам.

Гезий. Канцлер. Этот человек назвал его по имени, у него подорожная с его личной печатью и подписью.

Тут Касия все же начала молиться, про себя. Не обращаясь по имени к какому-то определенному богу, но от всего сердца. У нее все еще дрожали руки. Моракс приказал ей идти на кухню. Она повернулась к двери.

Она видела, как он вернул гостю подорожную. Монета исчезла. Касия так никогда и не научилась улавливать движение, которым Моракс прятал подобные подношения. Он остановил ее, опустив ладонь ей на плечо.