Лягушка - Евгеньева Лариса (Прус - Страница 6

- Как чем? - вроде бы удивился Жора. - Подушками!

В обеих спальнях остались одни лишь ленивые. Если бы кто-нибудь посторонний появился сейчас в коридоре, наверное, он бы умер на месте. В длинном полутемном коридоре металась стая каких-то существ с развевающимися за спинами белыми накидками (это были простыни), во всех направлениях летали подушки, кружился пух и перья, и, главное, вся эта вакханалия происходила в полной тишине. Жора Зотиков, растопырившись у стола, как заправский вратарь, отбивал случайные подушки, которые могли попасть в Севу-вожатого. А Сева, оползая в кресле и вытянув вперед длинные ноги, посапывал со своей тихой улыбкой. Время от времени кто-нибудь из ребят на цыпочках подскакивал к Севе и вполголоса спрашивал:

- Сев, здорово мы их?

- Хорошо, молодцы, - отвечал Сева, не открывая глаз.

Девчонок все время теснили к их спальне, но постепенно ребята стали отступать, исчезая в своей спальне по одному. Девчонки, увлекшись, преследовали их до самой двери, которая была рядом со столом дежурного. Последним исчез Зотиков, шепнув Севе одно лишь слово. В этом и был секрет затеи.

- Подъем! - тихо проговорил Зотиков, а от этого слова, сказанного даже шепотом, Севу подбрасывало, глаза его широко раскрывались, и он с ходу включался в окружающую жизнь.

И вот Сева включился.

Что же он увидел? Ораву красных, взлохмаченных, босых девчонок, прыгающих со своими подушками, а прямо перед собой - Свету Савельеву, закутанную в простыню, словно кокон (у нее была чересчур короткая рубашка), Свету, обеими руками показывающую ему длинный нос.

- Так, - деловито сказал Сева, - ясно.

Было ли ему действительно ясно, знает он один. Девчонки застыли, словно в игре "Замри!", с вытаращенными до предела глазами и в самых нелепых позах.

- Ладно, - махнул рукой Сева, - идите!

Он потряс головой, включил электрический чайник и сыпанул в заварочный сразу полпачки чая. Девчонки вздрогнули, словно их кто-то расколдовал, и поплелись в спальню.

Но обо всем этом Дина знала лишь по рассказам - сама она в подушечном бою не участвовала. Не было настроения. Каким-то все это казалось детским, глупым, неинтересным... Тогда она сказала Свете: "Голова болит", но дело было не в голове. Наверное, она стала взрослой. И как это она будет прыгать перед Маратом в таком виде? Глупости. Марата, кстати, тоже там не было.

Девчонкам попало, однако ребят не выдали. Те заговаривали, как ни в чем не бывало, однако девчонки решили: бойкот. Не разговаривать, не общаться, глядеть сквозь. Вот так! Пусть предателям будет стыдно.

- Его там не было, - сказала наконец Дина.

- Мало ли что! - Света опять уселась на ее постели. - Тут дело принципа.

Дина молчала.

- Лично я ничего в нем не нахожу, - поджимая губы, сказала Света. Чересчур он выставляется. Большим умником себя имеет!

- Что ему, дурачком прикидываться?

- Ну, я не знаю. - Света на цыпочках отправилась к своей кровати, прошептав напоследок: - Будет бойкот насчет Маратика, будут и "звуки животных", ясно?

Какой тут бойкот? Назавтра они начали репетировать сцену из "Отелло". Марат пришел с толстым темно-коричневым томом и спросил:

- Ты вообще-то читала?

- Вообще-то нет, - призналась Дина.

- Ладно, темнота, - махнул он рукой с видом превосходства. - Слушай.

И начал читать. Сказать честно, большого удовольствия Дина не получила. Как-то все эти страсти проходили мимо. А тут еще лезла малышня, жаждущая поиграть в настольный теннис, - на террасе стоял теннисный стол.

- Да ну их, - сказал Марат. - Пошли на природу.

В дальнем конце лагеря стояла хозяйственная пристройка без окон. Скрывшись за пристройкой, они перелезли через забор и пошли в лес. Ушли недалеко, сели на толстом спиленном дереве, и Марат снова стал читать.

Солнце светило сбоку; Дина щурила глаза - ресницы, просвечивающие на солнце, казались золотистыми мохнатыми метелками. Она почти не слушала текст - все было ясно и так, - слушала лишь голос Марата.

Читал он с выражением и даже с мимикой. Жалко, конечно, было Дездемону. Впрочем, не очень: чересчур уж она была безответная. Таких людей и жалеть не хочется. Отелло, конечно, самодур. Короче говоря, с ними все ясно. Однако Дина готова была слушать пьесу еще раз с самого начала, и еще, и еще...

Назавтра начали репетировать. Здесь же, на бревне. Дина сначала стеснялась, краснела, мямлила или, наоборот, частила, словно горохом сыпала, лишь бы быстрее закончить.

- Актерский зажим, - хмурясь, изрек Марат. И приказал Дине пройтись вприсядку вокруг их дерева, напевая "цыганочку".

- Зачем? - удивилась Дина.

- Система Станиславского, - коротко объяснил Марат. - Отвлекает и снимает зажим.

И все последующие репетиции начинались с того, что Дина, напевая "цыганочку", отправлялась на карачках вокруг дерева. Зажим действительно снимался, однако на всю репетицию Дина заряжалась смешливым настроением и фыркала в самых неподходящих местах.

В родительский день между тем отец не приехал. Приехали Римма с Лёкой.

- А чего папы нету? - сумрачно-капризным голосом, обычным при разговоре с Риммой, спросила Дина.

- У него конференция, - быстро и как бы виновато ответила Римма: тоже привычная интонация в их разговорах.

"Зачем она приперлась? - подумала Дина. - О чем теперь с ней разговаривать? Надо ведь хотя бы час с ней посидеть!"

- Папа не смог, но мы решили, что мне надо съездить, - словно отвечая на ее вопрос, сказала Римма. - Подумали - ко всем приедут, а ты будешь одна... И Лёке захотелось к сестричке.

Лёка, сделав дыру в бумаге, деловито ковыряла пальцем, отправляя в рот кусочки пирога.

- Вот пирог испекла, - добавила Римма.

Марат появился как спаситель. Римма и Лёка встретили его словно своего. Особенно Лёка. "Ну и прекрасно, - подумала Дина, - пускай теперь их развлекает. Вот и время пройдет".

Она искоса наблюдала за Маратом, но после того, как Сева-вожатый, проходя мимо, бросил быстрый, но очень внимательный взгляд на Римму - было видно, что она его очень заинтересовала, - Дина невольно перевела на нее взгляд и уже не отводила. Как-то так вышло, что она впервые посмотрела на Римму не своим - обычным и привычным - взглядом, а как бы со стороны. Словно на кого-то чужого и незнакомого, увиденного только что и впервые.