Навсегда
(Роман) - Кнорре Федор Федорович - Страница 35

Человек двенадцать девушек с фабрики и два или три парня, среди которых был Ляонас, стояли у крыльца, когда подбежали Аляна с Катре.

— Посылать за тобой приходится! — сердито сказал Антик, — сама не можешь сообразить в такое время! — Он был в комсоставском, отслужившем срок плаще с кое-где сохранившимися форменными пуговицами. На боку придерживал засаленную брезентовую сумку-планшет.

Через минуту вышел Матас. Вид у него был спокойный и добродушный, как всегда, но он в упор посмотрел на Аляну и, кажется, не узнал.

— Так вот, ребятки, — сказал он. — Через нашу станцию идут поезда. Люди бегут от бомбежек, спасаются от фашистов. Многие еле одеты, голодные. Надо хотя бы наладить им доставку хлеба. Возьмитесь за это. Действуй, Антик!

Антик, никогда в жизни не бывший в строю, отдал честь с хмурой щеголеватостью старого унтер-офицера.

— Слушаю, будет исполнено!

Они быстро дошли до пекарни. Пожилой пекарь с обвисшими усами вышел навстречу из двери, откуда пахнуло запахом горячего хлеба.

— Берите, сколько хотите, — равнодушно сказал он, когда Антик объяснил, зачем они пришли, и сам стал помогать снимать хлебы с полок.

— Нам бы какие-нибудь мешки! — сказал один из комсомольцев, осматриваясь. — А то мы так много не донесем.

И пекарь опять с какой-то безучастной готовностью показал на груду мешков от муки, сложенных в углу:

— Вот там, берите все, что вам надо…

И то, что этот человек с такой готовностью все отдавал, как будто рад был ото всего избавиться, и то, что Матас ее не узнал, показалось Аляне чем-то гораздо более зловещим, чем вчерашние взрывы и сгоревшая мельница.

Они наложили сколько могли поднять хлебов в белые от мучной пыли мешки, взвалили на плечи и по тропинке, прямиком через поле, пошли к железнодорожной станции.

Поезда подходили и останавливались на несколько минут в лесу, невдалеке от станции, — открытые платформы и классные вагоны вперемежку с товарными. Стенки некоторых вагонов были обуглены и доски расщеплены косыми пулеметными очередями с воздуха.

Комсомольцы торопливо подносили хлеб, перебегая от одного вагона к другому. Женщины с осунувшимися, серыми лицами подходили к дверям, брали протянутый им хлеб и, отламывая небольшие куски, раздавали притихшим, ко всему безучастным детям…

В середине дня пришел начальник станции и сообщил, что больше поездов не будет.

Аляна прибежала домой, задыхаясь от волнения и страха опоздать. Ей казалось, что теперь-то уж Степан наверняка ждет ее. И хотя Степана по-прежнему не было, она не могла сидеть без дела, схватилась собирать в дорогу вещи, его и свои. Когда два небольших мешочка с самым необходимым были собраны, она поставила их у двери и снова стала ждать, считая минуты…

Глава двадцать седьмая

Жизнь уходила из города.

Оборвалась телеграфная связь, только узкая лента шоссе еще связывала город со страной, потому что у границы продолжала драться, окруженная с трех сторон, истекающая кровью полевая дивизия, поддерживавшая пограничный отряд.

Толпы людей уходили на восток. Пешком, на велосипедах, на телегах… Ушел последний грузовик с ранеными.

Начинало смеркаться, когда единственная оставшаяся в городе пожарная машина, нагруженная людьми и вещами, остановилась около исполкома.

Начальник пожарной команды Генрикас пробежал через двор, поднялся на крыльцо и, быстрыми шагами пройдя по коридору, толкнул плечом дверь.

Матас и Дорогин одновременно обернулись на стук двери.

— Ты что же дурака валяешь? — с ожесточением крикнул Генрикас. — Что ты тут делаешь?

— Вот, докуриваем… — стряхивая пепел с сигареты, сказал Матас. Они с Дорогиным действительно собирались, докурив, проститься.

— Ты передо мной не красуйся! — нетерпеливо топнув ногой, выкрикнул Генрикас. — Докуривает он!.. Иди садись в мою машину, место есть, только без вещей… — Он бегло взглянул на Дорогина и добавил: — Вас я тоже посажу. Давайте побыстрей. Мы за ночь триста километров сделаем.

— Без вещей, значит?.. — миролюбиво переспросил Матас. — Нет уж, ты поезжай сам, не задерживайся.

— Тебе легко шуточки пошучивать, а у меня семья, дети и жена!

— Ну правильно, конечно, мне легче… У меня все в порядке. Увози скорей ребят, нас не надо уговаривать.

— Вот оно что?! — сказал Генрикас, кусая губы. — Ну и глупо и нелепо. Ты оставаться задумал?

— Не ори хоть тут. Окно открыто, — сердито сказал Матас.

— Плевал я на твое окно… Ведь это глупо, глупо… тебя все кругом знают. Тебя же провалит первый встречный прохвост… Или ты приказ получил?

— Иди, иди отсюда, не задерживай машину, до свиданья, ну, прощай! — Матас, решительно шагнув к Генрикасу, протянул ему руку. — Никаких приказов никто не получал. У меня все в порядке, спасибо, что заехал, а теперь поезжай.

— Так! — еле сдерживаясь, сказал Генрикас. — У меня там в машине двенадцать человек. И дети.

И вот я сажусь и жду тебя и не сдвинусь без тебя с места, потому что ты идиот! Понял?

Он скрестил руки на груди и сел.

Матас пожал плечами, вздохнул и тихо сказал:

— Ну хорошо, я получил приказ…

— Ты врешь! — с ожесточением перебил Генрикас.

— Нет, — еще тише повторил Матас.

— Врешь! Ты не желаешь! Потому что это я! Потому что моя машина! А ты меня презираешь. А я на тебя плевал, я все-таки тебя увезу…

— Дурак ты, дурак, — ласково сказал Матас. — Нашел время. Идем, я с твоими попрощаюсь.

Он вышел из комнаты, а Генрикас некоторое время еще сидел, скрестив руки. Потом неохотно встал и двинулся следом за Матасом.

Подойдя к машине, Матас чмокнул по очереди обоих мальчиков, кивнул двум знакомым женщинам и остановился против жены Генрикаса.

— Вы с нами? — обрадованно начала она, но Матас, не отвечая, потянулся и чмокнул ее в щеку.

— Долго мы будем еще канителиться? — сдавленным от нетерпения голосом выкрикнул румяный рослый мужчина, начальник финотдела. — Кончатся эти разговоры?

— Если бы у меня не было семьи… — глухо проговорил Генрикас.

— Ну конечно, как будто я сам не знаю! — сердечно сказал Матас. — Поехали, давайте!

Машина рванулась с места и ушла. Матас оглянулся и увидел, что Дорогин стоит рядом.

— Так поговорить и не успели, — сказал Дорогин. — Пока совсем не стемнело, я пойду.

— Решил все-таки идти?

— Обязательно. Моя вина. Надо раньше было сделать. Все надеялся, что как-нибудь обойдется. Теперь придется самому.

— А ты один сумеешь?

— Конечно. Отчего же? Загоню в болото и утоплю. Не могу же я им экскаваторы оставить.

— Эх, — сказал Матас. — А так было хорошо у нас работа пошла… Ну, прощай. Счастливый путь.

— Счастливый будет, когда мы обратно будем возвращаться.

— Вернемся. Не мы, так другие…

— Правильно. А неплохо все-таки, чтобы это были мы! — Они крепко стиснули друг другу руки, потом обнялись и, почему-то постеснявшись поцеловаться — они очень недолго были знакомы, — расстались среди пыльной улицы, в сумерках, навсегда…

Дорогин вышел из города и знакомым путем направился к болоту, где стояли бездействующие экскаваторы.

Два человека лежали на соломе чердака в заброшенной сторожке, поглядывая через маленькое оконце с выбитыми стеклами. Тот, что был помоложе, здоровенный парень с толстой шеей, скучал и то и дело принимался зевать. Другой, постарше, все время был настороже.

Услышав шаги на пустынной дороге, он выглянул из окна и вдруг взволнованно задергался, торопливо отползая назад.

— Давай, давай, этого я узнал… Он нам годится… Скорей, давай! — шептал он, еле сдерживая нетерпение.

— «Давай, давай»! А сам назад пополз, — шепотом сказал парень. — Герой ты, пан Кумпис!

— Ну, давай, ты же солдат! — пихал его кулаком в бок Кумпис.

Парень, не отрывая глаз от идущего человека, потянулся рукой и подтащил к себе винтовку. Винтовка была старая, «Ремингтон» времен войны 1914 года, и вся жирная от смазки после долгого хранения в земле.