Навсегда
(Роман) - Кнорре Федор Федорович - Страница 34

Солдаты сонно покачивались от толчков. Степан непроизвольно шевельнулся, чтобы выпрямить неудобно согнутую шею, но уперся головой в тяжелый сапог.

Скосив глаза кверху, он встретился взглядом с тем самым солдатом, который собирался в него стрелять и не выстрелил.

Солдат осторожно подвинул ногу. Теперь Степан мог немного разогнуть шею. Он закрыл глаза, расслабил мускулы и молча стал терпеть боль.

Глава двадцать пятая

Ранним утром, когда люди еще спали, в чистом синем небе рождающегося ясного дня над городом прошли самолеты. Их было очень много, они шли очень высоко, все в одном направлении — на восток.

Люди выбегали из домов, одеваясь на ходу, и стояли, прислушиваясь, недоумевая, все еще надеясь, что это не то, чего они так боялись.

Оглушая ревом мотора, над Ланкаем низко прошел самолет с черными фашистскими крестами и сбросил несколько бомб, упавших на окраине города и в поле. После этого все стихло надолго. Соседи оттаскивали обезумевшую дряхлую старуху, царапавшую ногтями камни только что рухнувшего дома, где осталась ее семья.

В поле сбежавшиеся мальчишки испуганно таращились на убитых коров, на пестрого жеребенка, стоявшего, пошатываясь на широко расставленных ногах, и недоуменно косившегося на разорванный осколком бок…

Подожженная «зажигалкой» мельница на холме горела, не переставая вращать крыльями, перемалывая последние пригоршни зерна в муку, которая струйкой сыпалась в огонь…

Вскоре радио сообщило, что гитлеровские армии перешли границу и начали войну…

Серая от пыли санитарная машина с простреленным стеклом и вмятиной на боку, промчавшись через весь город, затормозила у подъезда городской больницы. Молодая женщина в белом халате, надетом поверх пестрого шелкового платья, выскочила из машины и взбежала на крыльцо, споткнувшись от волнения и спешки. Через минуту она вышла обратно в сопровождении двух санитаров и невозмутимо спокойной сестры Лили.

В машине были первые раненые, которых увидели в Ланкае, — пограничники с заставы.

Пока раненых перекладывали на носилки, женщина недоверчиво следила за каждым движением санитаров. Она провожала каждые носилки в приемную, открывала и придерживала двери и упрашивала санитаров быть поосторожнее.

Когда появился дежурный врач, она, называя каждого раненого по фамилии, начала горячо объяснять, почему именно с ним надо обходиться особенно бережно и осторожно.

— Вы меня понимаете?.. Понимаете?.. — не находя слов, заканчивала она каждую просьбу, глядя на врача напряженным, полным тревоги, требовательным взглядом матери, непоколебимо убежденной, что ее ребенка надо лечить не так, как всех, а особенно хорошо, потому что это не обыкновенный ребенок, а особенный: ее собственный, любимый!..

Перед ней вежливо захлопнули дверь перевязочной. Она покорилась, но упрямо осталась у самой двери, чтобы хоть слышать, что там происходит.

«Боже мой, до чего не умеет себя вести эта назойливая женщина, — думала сестра Лиля, проходя мимо, шурша своим белым, подкрахмаленным, отлично сшитым халатом. — И этот вид! Медицинский халат, растрепанные волосы со следами кокетливой прически и сандалеты!.. Лоб в поту, и даже не вытрет!»

Дожидаясь очереди в перевязочную, лежавший без движения тяжелораненый вдруг широко раскрыл беспамятные, испуганные глаза.

Сестра Лиля сейчас же склонилась над ним со своей снисходительной, прохладной полуулыбкой, так хорошо успокаивавшей больных.

Глаза раненого со страхом метнулись от ее лица в сторону, будто отыскивая что-то… нашли и замерли, прояснившись.

Лиля удивленно обернулась, проследив за направлением его взгляда. Он смотрел прямо в лицо женщины в белом халате, а та уже подходила к нему, обрадованно кивая.

— Ну-ну, не волнуйся, Санников, — говорила она. — Вот видишь? Доехали. Ты теперь в госпитале находишься.

Раненый, пошевелив губами, что-то невнятно проговорил.

— Это ты про меня спрашиваешь? Да?.. Поняла, поняла. Вот видишь, цела, даже и не задело ни разу, так хорошо проскочили, никого не задело…

В приоткрытую дверь приемной заглянул водитель машины, боец-пограничник:

— После всех моя очередь. Тут у меня немножко! — он показал кое-как замотанную платком кисть левой руки.

— Эх ты, Ванчуков, голубчик, когда же это тебя?

— Наверно, на перекрестке, как нам на дорогу выезжать. Я сперва и не заметил, потом гляжу, баранка у меня скользкая. Нам бы поскорей тут управиться, ехать надо!

Сестра Лиля сказала:

— Вы только заверните ему рукав, пожалуйста, я все сделаю.

Женщина отогнула рукав водителю и озабоченно вздохнула.

— Как же ты теперь обратно машину поведешь, Ванчуков? Ты погляди, что у тебя с рукой!

— Как миленький, — сказал водитель, напрягаясь и морщась от того, что делала ему с рукой сестра, — вы только, сестрица, чересчур не наматывайте, хоть два пальца оставьте на свободе, чтобы было чем за баранку хвататься.

— Вы собираетесь ехать обратно? — спросила Лиля, переставая на минуту бинтовать. — Сами говорите, что в вас стреляли по дороге.

— Вообще на войне есть эта неприятность — стреляют! — сказал водитель.

— Но вы ведь не военная? — Лиля, быстро продолжая работу, искоса посмотрела на женщину. — Вы никуда не доберетесь, ходят ужасные слухи. Говорят, кругом немцы.

— Не знаю! Машину, может быть, и не доведем, — отвечая на свои мысли, сказала женщина, — а к своим доберемся обязательно, хоть ползком.

— А если немцы уже заняли дорогу, как вы сможете отступать от границы?.. Вы и все ваши?

— Пограничника мало интересует это дело: отступать! — угрюмо сказал шофер. — Тут, может, дивизия на взвод идет. Устоял этот взвод час— молодец взвод! Устоял день — твоя победа и жил не зря! Вот оно как, сестрица!..

Пока женщина, торопливо прощаясь, обходила своих раненых перед отъездом, сестра Лиля, стоя в дверях, наблюдала за шофером, заводившим мотор, и о чем-то сосредоточенно думала. В последнюю минуту она остановила женщину и спросила:

— Скажите, сколько у вас еще осталось там раненых?

Женщина, не сразу поняв, о чем ее спрашивают, нетерпеливо приостановилась и посмотрела на белоснежную, крахмальную Лилю, точно увидела ее в первый раз.

— Раненых?.. У нас не раненых считают, а сколько осталось в строю… А раненых?.. — она хотела пройти мимо, но Лиля опять ее удержала:

— Нет, постойте одну минутку. Вы медицинская сестра?

— Да нет, у меня муж — начальник заставы…

— Я хотела вам сказать, что согласна отправиться вместе с вами, — сухо сказала сестра Лиля. — Я все-таки медицинская сестра. Буду полезна.

Женщина иным взглядом посмотрела на нее, доверчиво приблизив лицо, не пряча больше ни тоски, ни страха в глазах.

— Милая, там, может быть, никто уже не нужен… Мы?.. Мы пограничники, наша судьба вся там. А вам? Не надо… Вы уж тут… — она легонько сжала руку сестре Лиле повыше локтя и пошла к машине.

Глава двадцать шестая

Весь день Аляна простояла у шоссе, глядя в ту сторону, откуда должен был вернуться Степан, и повторяя про себя, точно заклинание: «Только бы он вернулся, только бы вернулся, тогда ничего не страшно!..»

Наступила ночь, в темном небе с зловещим завыванием проходили фашистские самолеты, и со стороны границы, не умолкая, глухо громыхало.

Ночь она просидела, завернувшись в платок, на ступеньках крыльца, не соглашаясь уйти в дом, с минуты на минуту ожидая, что Степан вернется. Но наступило утро, начался день, а его все не было.

За Аляной прибежала молоденькая работница, комсомолка Катре. Нужно было идти к исполкому. Аляна несколько раз повторила матери, чтобы Степа никуда ни на минуту не уходил, если вернется без нее, она обязательно скоро будет дома.

В исполкоме, несмотря на жару, топилась печь, из трубы шел черный дым и вылетал бумажный пепел.

Он лениво реял в воздухе и опускался на землю и на деревья, точно траурный черный снег.