Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби? - Хейер Джорджетт - Страница 45

Хемингуэй ждал, приподняв брови.

— Так что же, милорд?

— Сам не знаю… Заглянул в паб, выпил пива…

— В который из пабов?

— Да откуда я знаю? Вроде бы на Кингс-роуд.

— Надо же! Чем тебе не угодил «Ритц»? — усмехнулась Трикс.

Чувствуя, что дальнейшие вопросы мало что прояснят, Хемингуэй закрыл блокнот и взял шляпу. Гизборо не сводил с него горящих черных глаз.

— Зачем все это вам? Что случилось? — Он выдержал паузу. — Или это полицейская тайна?

— Что вы, милорд, никаких тайн! Вы все равно прочитаете об этом в завтрашних газетах: миссис Хаддингтон убили.

Что бы ни собирался ответить на это лорд Гизборо, ему не позволила открыть рот сестра, громко расхохотавшаяся:

— Каково?! Давно пора! Кому хватило ума прикончить старую перечницу? Жму ему руку!

Брат схватил ее за плечи и яростно тряхнул.

— Прекрати! — крикнул он. — Нашла над чем смеяться! Ты пьяна, Трикс!

Она икнула и пробормотала:

— Да ладно тебе! Это же не твоя работа?

— Ясное дело, не моя! С какой стати? Да приди ты в себя наконец!

Трикс посмотрела на Хемингуэя:

— Так вот зачем вы здесь? Потому что Ланс… Нет, чушь! С тем же успехом можно заподозрить меня. Кто преступник?

— Он сам не знает! — прошипел Гизборо. — Вероятно, тот же, кто убил Сэтона-Кэрью.

— С чего вы это взяли, милорд? — спросил Хемингуэй.

— По аналогии, наверное. Два убийства в одном доме.

— Я не говорил, что миссис Хаддингтон убили у нее дома, — бесстрастно напомнил Хемингуэй.

Гизборо зло посмотрел на него:

— Ну и что, что не говорили? Вы спрашивали, когда я оттуда ушел, вывод напрашивается сам собой. Я не дурачок.

— Справедливо, — кивнул Хемингуэй. — Да, ее убили дома, в будуаре, совсем как мистера Сэтона-Кэрью.

— Брр! — Мисс Гизборо поежилась. — Вот безжалостное животное! Честно говоря, я ненавидела ее и все, что она олицетворяла, но совсем не желала ей подобной судьбы… Как же ее дочь? Наверное, она теперь совсем одна, не считая всех этих противных слуг? Послушай, Ланс, может, нам следует что-нибудь предпринять? Например, я могу забрать Синтию сюда или побыть с ней там.

Но лорд Гизборо, похоже, не слишком верил в способность своей сестры утешить и поддержать попавшего в беду.

— Очень благородно с твоей стороны, — произнес он, — но вряд ли это уместно. Там есть секретарь, к тому же Синтия с тобой едва знакома. И потом, она… В общем, из этого ничего не получится.

— Намекаешь, что она меня не любит? Что ж, пускай. Если хочешь сам оказать ей поддержку, иди! Я тем временем займусь гостями.

— Никуда я не пойду! — заявил он. — Во всяком случае, сегодня вечером. Синтия знает, наверное, что я был зол на ее мать, и не захочет меня видеть.

— Все в порядке, милорд, — сказал Хемингуэй. — Мисс Хаддингтон легла в постель еще до моего ухода. С ней ее тетя.

Гизборо облегченно вздохнул:

— Очень рад! Она за ней присмотрит. Лучше я навещу Синтию завтра. Или оставлю записку с соболезнованиями, если она не захочет меня видеть.

— Так будет правильнее, — заметил Хемингуэй и ушел.

В Скотленд-Ярде сообщили, что инспектор Грант туда еще не добрался. Поднявшись к себе в кабинет, Хемингуэй затребовал кое-какие предметы. Пока он ждал, раздался телефонный звонок. Сняв одну из трубок, он услышал голос своего друга, суперинтенданта Хинкли:

— Старший инспектор Хемингуэй?

— Сэр?

— Стэнли? Как дела?

— Лучше не бывает. Пока у меня всего два убийства. Но как бы к завтрашнему дню не добавилось еще. Кто мой преемник?

— Размечтался! Сам копайся! Строго между нами, тебя по-прежнему поддерживает некая персона. Я подумал, что тебе будет полезно это знать. По его словам, ты скорее добьешься успеха. Чем хуже дела, тем меньше у него желания свалить их на кого-либо другого. Это все!

— Спасибо, Боб, ты молодец! — Хемингуэй порозовел от удовольствия.

Решительный щелчок оповестил о нежелании суперинтенданта Хикли внимать формулам признательности. Хемингуэй с улыбкой положил трубку. Прибывший через двадцать минут инспектор Грант застал его за разглядыванием двух лежавших на столе обрезков проволоки для фотографий. Хемингуэй поднял голову, и Грант воскликнул:

— Не иначе вы что-то нащупали?

— Пока не уверен, — медленно ответил Хемингуэй. — А вы? Видели Баттеруика?

— Видел и расспросил, хотя это было излишне, потому что дело происходило в опере, куда он явился в вечернем наряде. Давали не оперу, а балет, и сколько бы Баттеруик ни клялся, что сидел там с самого начала, это может быть ложью. Он находился один.

— Соседи справа и слева подтвердили бы или опровергли его слова, — заметил Хемингуэй.

— Соседей-то не было! Миссис Баттеруик сняла на весь сезон ложу, и никто из зрителей не мог точно сказать, когда он пришел. — Он достал блокнот и с трудом прочитал: — До «Les Presages» или перед «Петрушкой». Когда я приехал в «Ковент-Гарден», сэр, был «Петрушка». Любители балета высоко ценят его. Когда я попросил служащих привести мистера Баттеруика, они вытаращили глаза: «В середине “Петрушки”?!» Можно подумать, я выманивал его из церкви во время службы! Этого я себе не позволил бы. Там стоял такой тарарам, да и от «Петрушки», как меня уверили, оставалось от силы четверть часа. Мне предложили дождаться антракта, и я согласился подождать.

— Странно, что вас не вывели под белы руки, — усмехнулся Хемингуэй. — Как вы узнали, что Баттеруик на балете?

— Это было самое неприятное! — вздохнул инспектор. — Вы отправили меня на Парк-лейн, где я сначала не мог ничего выяснить, поскольку застал только слуг, мужчину и женщину. Горничная у них приходящая и уже ушла домой. Оба не знали, куда подевался молодой человек после чая с матушкой в пять часов. Я им поверил, потому что кухня и помещения для слуг находятся там далеко от жилых помещений семьи, к ним надо идти по специальному проходу. У молодого Баттеруика собственный ключ, а лакея у них нет. Пока я говорил со слугой, появилась миссис Баттеруик. — Он улыбнулся. — Честно говоря, я решил, что скоро объявлю вам moran taing за это задание, сэр!

Хемингуэй резко выпрямился:

— Вот оно что! Придется вам, дружище, объяснить мне, что это означает, потому что сегодня я слышу от вас эти слова не в первый раз.

— Означает «большое спасибо», — кротко сообщил инспектор.

— Ладно, поверю вам, но при первой же возможности уточню у Фрейзера. Продолжайте!

— Разве я стал бы вас обманывать? Говорю вам, старший инспектор, лучше столкнуться с тигрицей, чем с этой женщиной! С того момента, как она узнала, что я сотрудник полиции, я боялся, что она выцарапает мне глаза! Выставляет этого беднягу сущим младенцем. Но как же она за него боится!

Хемингуэй усмехнулся:

— Столкнулись с примером материнской любви? Бедняга Сэнди! Чего она боится?

— Первого убийства. Миссис Баттеруик решила, будто я пришел допросить ее сына об этом, и наплела мне всяческой ерунды: ее же там не было, как она может что-то знать? Но я взялся за дело с большой аккуратностью: спросил, где в этот самый момент искать Сидни Баттеруика, а она и говорит: некто — не припомню фамилию — впервые танцует в «Петрушке», и ее сын никак не может пропустить подобное зрелище. — Он перевел дух. — Когда «Петрушке» пришел конец, мне живо доставили Баттеруика. Он был белее собственной рубашки. Помните, сэр, как он вел себя у вас на допросе? Нес ахинею про психологию, чтобы вы решили, будто он спокоен. А нынче я наблюдал «ритмику Далькроза», а также — подождите, дайте выговорить! — «метод Чекетти» и хореографию, пока не устал и не попросил глупого мальчика уняться.

— Как вы поступили с ним дальше?

— Я почти не сомневаюсь, что Баттеруик решил, будто я явился к нему с вопросами про первое убийство, потому что он говорил только о нем, пока я не спросил, в котором часу он явился в оперу. От этого вопроса Баттеруик испугался за свою жизнь, а когда я объяснил, что расследую, он взвизгнул и лишился чувств.