В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон - Страница 69

— Если ты в деле, то и я в деле, — сказал я дедушке Гарри.

Эта пьеса станет весенней постановкой «Актеров Ферст-Систер», первой весенней серьезной драмой — и моим последним выступлением на сцене перед отбытием из Ферст-Систер и летней поездкой в Европу с Томом Аткинсом. Я спою свою лебединую песнь не для Ричарда Эбботта и Клуба драмы, а для Нильса Боркмана и «Актеров Ферст-Систер» — и это будет последний случай, когда маме представится возможность мне суфлировать.

Мне уже нравилась эта идея — еще до того, как я прочел пьесу. Я лишь взглянул на титульный лист, где Теннесси Уильямс приводит эпиграф из Рильке. Этой фразы мне хватило. «Кто, если стану взывать, услышит меня в ангельском сонме?» Похоже, куда ни глянь, меня повсюду поджидали ужасные ангелы Рильке. Я подумал, знает ли Киттредж немецкий оригинал этой строчки.

— Ладно, Билл, если ты в деле, то и я в деле, — сказал дедушка Гарри; мы скрепили наш договор рукопожатием.

Позже я ухитрился незаметно спросить Нильса, удалось ли ему записать тетю Мюриэл и Ричарда Эбботта на роли Альмы и Джона.

— Не волнуйся, Билл, — сказал Боркман. — Мюриэл и Ричард у меня в резервации.

— У тебя в резерве, да, — сказал я этому хитрому преследователю оленей на лыжах.

Той рождественской ночью, когда мы с Элейн бежали по опустевшему кампусу Фейворит-Ривер к библиотеке, мы увидели следы лыж, пересекающие двор. (На трассе для кросса и других спортивных площадках академии хорошо было охотиться на оленей, когда ученики разъезжались по домам на рождественские каникулы.)

Я не думал, что мистер Локли будет сидеть в библиотеке в каникулы, но он там был — как будто в обыкновенный будний вечер; а может, предполагаемому «непрактикующему гомосексуалу» (как называли мистера Локли за глаза) было нечем больше заняться.

— Дяде Бобу так и не удалось найти «Сову» за сороковой год, да? — спросил я его.

— Мистер Фримонт считает, что вернул ее, но он не вернул — насколько мне известно, — чопорно ответил мистер Локли.

— Тогда я ему еще напомню, — сказал я.

— Будь так добр, Билли, — сурово сказал мистер Локли. — Мистер Фримонт нечастый гость в библиотеке.

— Это уж наверняка, — сказал я, улыбаясь.

Мистер Локли не улыбнулся в ответ — он не собирался улыбаться Элейн, это уж точно. Он был одиноким немолодым мужчиной; следующие два десятилетия, за которые большинство мужских интернатов в Новой Англии (если не все) перейдут наконец-то на совместное обучение, не вызовут у него особого восторга.

Знаю, знаю — есть еще твердолобые консерваторы, которые продолжают уверять, что однополое образование было более строгим или меньше отвлекало от учебы, а совместное обучение имеет свою цену — утрату «чистоты», как вопиют мистеры Локли по всему миру. (Обычно под этим они имеют в виду меньшую сосредоточенность на «академических дисциплинах».)

Тем рождественским вечером все, что смог выжать из себя мистер Локли в адрес Элейн, — максимально сдержанный поклон. Как будто неслышно произнес: «Добрый вечер, залетевшая преподавательская дочка. И как тебе теперь живется, вонючая маленькая шлюшка?».

Но мы с Элейн занялись своим делом, не обращая внимания на мистера Локли. Мы остались одни в комнате с ежегодниками — да и во всей библиотеке мы были единственными посетителями. Старые выпуски «Совы» за тридцать седьмой, тридцать восьмой и тридцать девятый годы захватили наше внимание, и вскоре мы обнаружили на их страницах немало удивительного.

В «Сове» за тридцать седьмой год Уильям Фрэнсис Дин был маленьким улыбающимся мальчиком — тогда ему было двенадцать лет. Очаровательный, похожий на эльфа менеджер борцовской команды 1936/37 учебного года; единственная, кроме этой, фотография Фрэнни Дина, которую нам удалось отыскать, запечатлела самую хорошенькую девочку в Клубе драмы — до моего рождения оставалось каких-нибудь пять лет.

Если Фрэнни Дин и встретил Мэри Маршалл в тридцать седьмом году, в «Сове» за этот год никаких свидетельств этому не нашлось — как и в выпусках тридцать восьмого и тридцать девятого; за эти годы менеджер борцовской команды совсем немного прибавил в росте, но, похоже, немало в самоуверенности.

На сцене Клуба драмы, как отметили мы с Элейн, будущий парень из Гарварда, выбравший карьеру «исполнителя», превратился в соблазнительную роковую женщину.

— А он был красивым, правда? — спросил я Элейн.

— Он похож на тебя, Билли, — красивый, но какой-то особенный, — сказала Элейн.

— Он уже должен был встречаться с моей матерью, — сказал я, когда мы, закончив с просмотром ежегодников, спешили обратно в Бэнкрофт-холл. (Моему папе было пятнадцать, когда маме было девятнадцать!)

— Думаешь, «встречаться» — это подходящее слово? — спросила Элейн.

— Что ты хочешь сказать? — спросил я ее.

— Билли, тебе нужно поговорить со своим дедушкой — если сможешь застать его одного, — сказала мне Элейн.

— Я бы сначала попробовал поговорить с дядей Бобом, если смогу застать его одного. Боб не такой сообразительный, как дедушка Гарри, — сказал я.

— Есть идея! — неожиданно сказала Элейн. — Поговори сначала с ответственным за прием, но скажи ему, что ты уже говорил с дедушкой Гарри — и что тот рассказал тебе все, что знал.

— Боб не такой тупой, — сказал я Элейн.

— Очень даже такой, — сказала она.

Мы провели еще час вдвоем в спальне Элейн, прежде чем мистер и миссис Хедли вернулись домой из кинотеатра в Эзра-Фоллс. Поскольку стояли рождественские праздники, мы решили, что супруги Хедли вместе с мамой и Ричардом, а также тетей Мюриэл и дядей Бобом, зайдут куда-нибудь выпить после фильма — и не ошиблись.

Нам с лихвой хватило времени, чтобы пролистать «Сову» за сороковой год и просмотреть все фотографии голубого, как майское небо, Фрэнни Дина — самого хорошенького мальчика в выпуске. Уильям Фрэнсис Дин был сногсшибательной красоткой на фотографиях Клуба драмы и вот — наконец-то дойдя до выпускного бала — мы с Элейн обнаружили тот снимок, который искали с таким энтузиазмом. Малыш Фрэнни обнимал мою маму, Мэри Маршалл, покачиваясь с ней в медленном танце. С нескрываемым неодобрением за ними наблюдала старшая сестрица Мюриэл. Ох уж эти девицы Уинтроп — «эти женщины из рода Уинтропов», как назвала мою маму и тетю Мюриэл мисс Фрост, по девичьей фамилии бабушки Виктории. (Если говорить о том, у кого в семействе Маршаллов были яйца, они явно передавались по линии Уинтропов.)

Мне не пришлось долго ждать, чтобы подловить дядю Боба. На следующий же день в академию приехал очередной будущий ученик со своими родителями; дядя Боб позвонил и спросил, нет ли у меня настроения устроить им экскурсию по академии.

После окончания экскурсии я нашел дядю Боба в кабинете одного; во время рождественских каникул секретарши не всегда бывали на работе

— Что такое, Билли? — спросил меня дядя Боб.

— Кажется, ты забыл, что вообще-то вернул «Сову» за сороковой год в библиотеку, — начал я.

— Вернул? — переспросил дядя Боб. Я видел, что он мучительно соображает, как будет объясняться с Мюриэл.

— Не сама же она объявилась в комнате с ежегодниками, — сказал я. — К тому же дедушка Гарри мне все рассказал о Фрэнни Дине и о том, каким красавчиком он был. Но я пока не понимаю, как у них все началось с мамой — ну то есть когда и почему. Как так вообще получилось?

— Фрэнни был неплохим парнем, — поспешно сказал дядя Боб. — Он был просто малость голубоват, если ты понимаешь, о чем я.

Я слышал это выражение — разумеется, от Киттреджа, — но сказал только:

— Почему моя мама вообще в него влюбилась? Как все началось?

— Он был совсем мальчишкой, когда встретился с твоей матерью — она была на четыре года старше, а в таком возрасте это большая разница, Билли, — сказал дядя Боб. — Твоя мама увидела его в одной постановке — в роли девочки, конечно же. А потом он сделал ей комплимент по поводу одежды.

— Одежды, — повторил я.