В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон - Страница 67

По семейной традиции, за рождественским столом к нам неизменно присоединялись и Боркманы. Кажется, Рождество было одним из немногих дней в году, когда мне доводилось видеть миссис Боркман. По настоянию бабушки Виктории все мы называли ее именно «миссис» Боркман; я так и не узнал ее имени. Под словом «все» я имею в виду не только детей. Как ни странно, тетя Мюриэл и моя мать тоже обращались к миссис Боркман по фамилии — и так же поступали дядя Боб и Ричард Эбботт, когда заговаривали с предполагаемой «ибсеновской женщиной», на которой женился Нильс. (Она пока не ушла от Нильса и не выстрелила себе в висок, но мы полагали, что Нильс Боркман никогда не женился бы на неибсеновской женщине, и потому нас не удивило бы, если бы миссис Боркман вдруг совершила что-нибудь ужасное.)

У Боркманов не было детей, из чего тетя Мюриэл и бабушка Виктория делали вывод, что в их отношениях что-то неладно (или действительно кроется какая-то ужасная тайна).

 — Едрить твою мать! — сказала мне Джерри в то Рождество 1960 года. — Разве нельзя предположить, что Нильс и его жена просто слишком депрессивные, чтобы заводить детей? Меня мысль о детях вгоняет в жуткую тоску, а я не суицидница и не норвежка!

На этой радостной ноте я решил поведать Джерри о таинственной пропаже «Совы» за 1940-й год, которую — согласно картотеке мистера Локли — взял из библиотеки академии дядя Боб.

— Не знаю, зачем твой отец держит его у себя, — сказал я Джерри. — Но мне нужно его заполучить.

— А что в нем? — спросила меня Джерри.

— Некоторые члены нашего замечательного семейства не хотят, чтобы я увидел, что в нем, — сообщил я Джерри.

— Не парься, найду я этот сраный ежегодник. Мне самой до смерти охота узнать, что там в нем, — сказала Джерри.

— Возможно, это что-то очень деликатного свойства, — сказал я ей.

— Ха! — гаркнула Джерри. — Уж если я до чего доберусь, долго оно «деликатным» не останется!

Когда я передал Элейн ее слова, моя дорогая подруга заметила:

— От одной мысли о сексе с Джерри меня начинает тошнить.

И меня, едва не ответил я. Но произнес я другое. Я полагал, что мой сексуальный прогноз туманен; я был совершенно не уверен в своем сексуальном будущем.

— Сексуальное влечение — довольно избирательная штука, — сказал я Элейн. — И обычно определенная, так ведь?

— Пожалуй, — ответила Элейн. — Ты к чему ведешь?

— К тому, что раньше мое сексуальное влечение было довольно избирательным — и определенным, — сказал я Элейн. — Но, похоже, оно меняется. Например, твоя грудь — она мне нравится именно потому, что она твоя, а не просто потому, что она маленькая. Эти темные участки, — попытался объяснить я.

— Ареолы, — сказала Элейн.

— Да, мне они ужасно нравятся. И еще целовать тебя — это мне тоже очень нравится.

— Господи — и ты теперь решил мне об этом сообщить, Билли! — воскликнула Элейн.

— Я только сейчас это понял — я меняюсь, Элейн, но совсем не уверен, в какую сторону, — сказа я ей. — Кстати, не дашь ли ты мне один из своих лифчиков — тот мама разрезала на куски.

— Да ладно? — поразилась Элейн.

— Может, какой-нибудь, из которого ты уже выросла или он просто тебе надоел, — сказал я.

— Моя дурацкая грудь выросла совсем чуть-чуть, даже когда я была беременна, — сказала она мне. — Теперь, кажется, она и вовсе перестала расти. Можешь взять столько моих лифчиков, сколько захочешь, Билли, — сказала Элейн.

Однажды вечером, уже после Рождества, мы сидели у меня в спальне — разумеется, с открытой дверью. Наши родители отправились в кино в Эзра-Фоллс; нам предложили присоединиться, но мы отказались. Элейн только начала целовать меня, а я ласкал ее груди — я даже высвободил одну из них из лифчика, — когда кто-то забарабанил в дверь квартиры.

— Билли, открывай долбаную дверь! — орала моя кузина Джерри. — Я знаю, что твои уехали в кино вместе с Хедли — мои придурочные предки тоже с ними поехали!

— Господи, эта ужасная девчонка, — прошептала Элейн. — Спорим, она достала ежегодник.

Джерри не понадобилось много времени, чтобы отыскать «Сову». Пускай из библиотеки академии ее взял дядя Боб, но Джерри нашла ежегодник под кроватью с той стороны, где спала ее мать. Несомненно, это была идея тети Мюриэл — убрать ежегодник этого выпуска подальше с моих глаз, или, может, тетя с мамой вместе додумались до этого. Дядя Боб просто сделал то, что ему велели женщины из рода Уинтропов; если верить мисс Фрост, дядя Боб был слюнтяем еще до того, как его загнали под каблук.

— Не знаю, с чего столько шума, — сказала Джерри, вручая мне ежегодник. — Ну да, это выпуск твоего сбежавшего отца — ну и, блядь, что?

— Мой отец учился в Фейворит-Ривер? — спросил я Джерри. Я знал, что в пятнадцать лет Уильям Фрэнсис Дин был парнем из Гарварда, но никто не говорил мне, что до того он учился в академии.

— Так он, наверное, познакомился с мамой здесь, в Ферст-Систер! — сказал я.

— Ну и, блядь, что? — повторила Джерри. — Какая разница, где они встретились?

Но моя мама была старше отца; это означало, что Уильям Фрэнсис Дин был еще моложе, чем я думал, когда они встретились впервые. Если он закончил Фейворит-Ривер в 1940 году — и ему было всего пятнадцать, когда он начал учиться в Гарварде осенью того же года, — то ему могло быть всего двенадцать или тринадцать лет, когда они встретились. Может, он не достиг даже полового созревания.

— Ну и, блядь, что? — снова сказала Джерри. Очевидно, она не изучила ежегодник во всех подробностях и не заглянула в более ранние выпуски (за тридцать седьмой, тридцать восьмой и тридцать девятый), где могли найтись фотографии Уильяма Фрэнсиса Дина в возрасте всего двенадцати, тринадцати и четырнадцати лет. Как я мог проглядеть его? Если в сороковом году он был в выпускном классе, значит, он поступил в академию осенью 1936-го — когда ему было всего одиннадцать!

Что, если мама знала его, когда он был одиннадцатилетним мальчишкой? Их «романтика» могла кардинально отличаться от той, что я себе воображал.

— Ты заметила в нем что-нибудь от женолюбца? — спросил я Джерри, пока Элейн быстро перелистывала страницы с портретами выпускников.

— Кто сказал, что он женолюбец? — спросила Джерри в ответ.

— Я думал, это ты и сказала, — ответил я. — Или, может, это я от твоей мамы что-то такое услышал.

 — Не припомню слова женолюбец, — сказала мне Джерри. — Я слышала только, что он был типа женоподобный.

— Женоподобный, — повторил я.

— Господи, эта твоя привычка повторять, Билли. Пора уже с ней завязывать, — сказала Элейн.

— Не был он женоподобным! — возмущенно сказал я. — Он был женолюбцем — мама его застала, когда он с кем-то целовался!

— Ага, может, с другим парнем, — сказала кузина Джерри. — По крайней мере, я так слышала, и как по мне, он точно похож на петушка.

— На петушка! — вскричал я.

— Мой папа говорил, что по твоему отцу за километр было видно, что он гей.

— За километр, — повторил я.

— Господи боже, Билли, хватит, прошу тебя! — сказала Элейн.

А вот и он: Уильям Фрэнсис Дин, самый хорошенький из всех мальчишек, что я видел; он сошел бы за девочку, и с куда меньшими усилиями, чем мисс Фрост вложила в свое преображение. Легко было понять, почему я пропустил его в предыдущих выпусках. Уильям Фрэнсис Дин был похож на меня; его черты были мне так знакомы, что я, видимо, толком его и не заметил. Выбор колледжа или университета: «Гарвард». Предполагаемая специальность: «исполнитель».

— Исполнитель, — повторил я. (Мы с Элейн еще не успели посмотреть другие фотографии; мы видели пока только фото крупным планом.)

Прозвище Уильяма Фрэнсиса Дина было «Фрэнни».

— Фрэнни, — повторил я.

— Слушай, Билли, я думала, ты знаешь, — сказала Джерри. — Папа всегда говорил, что это двойной удар.

— Что? — спросил я.