В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон - Страница 112

— Ага, дальше давай сам, Билл, — сказал Ричард, хлопнув меня по спине. — Джи, попроси Билла рассказать тебе об одной его знакомой транссексуалке, — уходя, сказал Ричард этой будущей девочке.

— Трансгендере, — поправил его Джи.

— Не для меня, — сказал я. — Я знаю, что язык меняется, и знаю, что я стар и несовременен. Но для меня она была транссексуалкой. В то время именно так ее и называли. Я говорю «транссексуалка». Если хочешь услышать эту историю, придется тебе к этому привыкнуть. Не надо исправлять мой язык, — сказал я парнишке. Он сидел на вонючем диванчике и таращился на меня. — Я тоже либерал, — сказал я ему. — Но я не на все готов согласиться.

— Мы читаем «Бурю» на уроках Ричарда, — сказал Джи, как мне показалось, ни к селу ни к городу. — Жаль, что мы не можем ее поставить, — прибавил мальчик. — Но Ричард раздал нам роли для чтения на уроках. Я Калибан — ну то есть чудовище.

— Я когда-то был Ариэлем, — сказал я ему. — Я видел, как мой дедушка играет Калибана; он играл его как женщину, — сказал я будущей девочке.

— Правда? — спросил меня парнишка; он впервые улыбнулся, и внезапно я увидел. У него была чудесная девичья улыбка; она пряталась в мальчишеском лице, и неказистое тело мальчика тоже сбивало с толку, но я увидел в нем ее.

— Расскажите о вашем знакомом трансгендере, — попросил он.

— Транссексуалке, — сказал я.

— Хорошо, пожалуйста, расскажите о ней, — поправился Джи.

— Это долгая история, Джи — я был в нее влюблен, — сказал я ему — нет, сказал я ей.

— Хорошо, — повторила она.

Потом мы вместе пошли в столовую. Ей было всего четырнадцать, и она умирала с голоду.

— Видите качка вон там? — спросила меня Джи; я не понял, на кого именно она указывает: за столом сидела целая толпа мальчишек — футболистов, судя по их виду. Я просто кивнул.

— Он называет меня Тампоном, или иногда просто Джорджем, не Джи. И, понятное дело, не Джорджией, — сказала она, усмехнувшись.

— «Тампон» звучит отвратительно, — сказал я девочке.

— Вообще-то лучше так, чем Джордж, — сказала мне Джи. — Знаете, мистер Эй, вы могли бы поставить «Бурю», правда, — если бы захотели? Так мы сможем сыграть Шекспира на сцене.

Никто еще не называл меня мистером Эй; пожалуй, мне это понравилось. Я уже решил, что если Джи так хочет стать девочкой, то должна ей стать. И поставить «Бурю» мне тоже хотелось.

— Эй, Тампон! — крикнул кто-то.

— Пойдем пообщаемся с футболистами, — сказал я Джи. Мы подошли к их столу; они тут же перестали есть. Они видели перед собой неудачника, пытающегося затесаться (как они, наверное, думали) в трансгендеры, а меня, в мои шестьдесят пять, они могли принять за одного из преподавателей (каковым я вскоре и стану). В конце концов, для отца Джи я был староват.

— Это Джи, так ее зовут. Запомните, — сказал я им. Они не ответили. — Кто из вас назвал Джи «Тампоном»? — спросил я; ответа снова не последовало. (Чертово хулиганье; большинство из них трусы.)

— Если кто-то перепутает тебя с тампоном, Джи, кто будет виноват, если ты не возразишь? — сказал я девочке, которая пока что выглядела как мальчик.

— Я, — ответила Джи.

— Как ее зовут? — спросил я футболистов.

Все, кроме одного, отозвались: «Джи!». Тот, что промолчал, самый здоровенный, снова начал есть; когда я обратился к нему, он не поднял голову от тарелки.

— Как ее зовут? — снова спросил я; вместо ответа он указал на свой полный рот.

— Я подожду, — сказал я ему.

— Он не учитель, — сказал здоровяк своим товарищам, когда прожевал еду. — Он просто писатель из города. Всего-то старый гей, который тут когда-то учился. Он не может нам указывать, что делать — он тут не работает.

— Как ее зовут? — спросил я его.

— Спринцовка? — спросил меня футболист; теперь он улыбался, как и другие парни.

— Джи, теперь ты понимаешь, почему я «злюсь»? — сказал я ей. — Это тот самый, который зовет тебя Тампоном?

— Да, это он, — сказала Джи.

Футболист, который знал, кто я такой, встал из-за стола; парень был очень крупным, дюйма на четыре повыше меня, и явно на двадцать-тридцать фунтов потяжелее.

— Исчезни, педик старый, — сказал мне здоровяк. Я подумал, что лучше бы мне удалось вынудить его назвать Джи педиком. Я знал, что тогда ему некуда будет деваться; может, форма в Фейворит-Ривер и стала посвободнее, но появились и другие правила — те, которых еще не было, когда я учился здесь. Вылететь из академии за «тампон» или «спринцовку» было нельзя, но слово «педик» относилось к категории ненавистнических. (Как и «ниггер» или «жид», слово «педик» могло доставить немало неприятностей.)

— Ебаные футболисты, — услышал я голос Джи; так когда-то говорил Херм Хойт. (Борцы презирают футболистов, свято уверенных в собственной крутизне.) Этот юный трансгендер, похоже, прочитал мои мысли!

— Чего ты сказал, мелкий педик? — спросил здоровяк. Он применил грязный прием — врезал Джи в лицо основанием ладони. Должно быть, было больно, но я видел, что Джи не собирается отступать; из носа у нее пошла кровь, но тут я встал между ними.

— Хватит, — сказал я здоровяку, но он попер на меня грудью. Я предвидел правый хук и принял его на левое предплечье — как показывал мне Джим Как-его-там, в том боксерском зале на четвертом этаже Нью-Йоркского спортивного клуба. Футболист явно удивился, когда я взял его в шейный захват. Он с силой оттолкнул меня; парень был тяжелым и оперся на меня всем весом — именно это вам и нужно от противника, если вы можете провести более-менее сносный нырок со сбросом.

Пол столовой был куда тверже борцовского мата, и вдобавок здоровяк неудачно приземлился, так что весь его вес (и большая часть моего) пришелся ему на плечо. Я был практически уверен, что он вывихнул плечо или сломал ключицу — или и то и другое. Пока что он просто лежал на полу, стараясь не шевелить плечом и рукой.

— Ебаные футболисты, — повторила Джи, на этот раз обращаясь ко всему столу. Все видели, что кровь у нее из носа пошла еще сильнее.

— И в четвертый раз спрашиваю, как ее зовут? — спросил я у здоровяка на полу.

— Джи, — ответил тот парень, что звал ее тампоном и спринцовкой. Потом выяснилось, что он уже окончил академию, но остался играть в футбольной команде. В результате вывиха плеча или сломанной ключицы он пропустил конец футбольного сезона. Его не исключили из-за слова «педик», но дали испытательный срок. (Мы с Джи надеялись, что ее нос окажется сломанным, но наши надежды не оправдались.) Здоровяка выгнали из школы следующей весной за то, что он назвал «лесбухой» девушку, отказавшуюся переспать с ним.

Когда я согласился преподавать в Фейворит-Ривер, я поставил условием, что академия постарается обучать новичков, а тем более выпускников, либеральной культуре в своих стенах — разумеется, я имел в виду принятие сексуальных различий.

Но тогда, в столовой, в сентябре 2007-го, я не стал дальше просвещать этих футболистов.

Однако у Джи, моей новой протеже, нашлось что сказать парням, все еще сидевшим за столом.

— Я собираюсь стать девушкой, — храбро сказала она. — Однажды я стану Джорджией. Но пока я просто Джи, и вы можете увидеть меня в «Буре» в роли Калибана.

— Возможно, постановка будет в зимнем семестре, — предупредил я футболистов, хотя, разумеется, не ожидал, что кто-нибудь из них придет посмотреть. Мне просто пришло в голову, что на подготовку юных актеров потребуется время; все ученики, которым Ричард преподавал Шекспира, были первогодками. Я собирался открыть прослушивание для всей академии, но боялся, что больше всего пьесой заинтересуются новички (такие, как Джи).

— И вот еще что, — сказала моя протеже футболистам. Из носа у нее сочилась кровь, но я видел, что Джи только рада этому. — Мистер Эй — не старый гомосексуал — он старый бисексуал. Поняли?

Меня впечатлило, что все футболисты кивнули. Ну, разве что за исключением здоровяка на полу; тот просто лежал, не двигаясь. Жаль только, что мисс Фрост и тренер Хойт не видели меня. Не хотелось бы себя перехваливать, но все же у меня получился довольно неплохой нырок — мой единственный прием.