Голубая свастика (СИ) - Другая Елена - Страница 19

— Ничего, — тихо смеялся Маркус. — Я специально подстерег момент, чтобы вы хорошо выпили. Все нормально.

Такого дикого и необузданного секса у Стефана не было уже давно. Он в эту ночь испробовал все известные ему позиции, ставя парня на четвереньки, и на боку, и над ним, задрав ему ноги чуть ли не на плечи, и посадив его на свои бедра. Казалось, Маркус отдавался ему бесконечно. Они стонали и, кажется, даже кричали. Другого парня Стефан бы порвал, но Маркус оказался достойным и опытным партнером, который даже добился, чтобы Стефан кончил, пусть не очень ярко и даже несколько болезненно.

А потом офицер провалился в черную бездну тяжелого сна.

Комментарий к 10. Нюансы селекции. История о том, как еврейка, воспитательница детского дома, сознательно пошла в газовую камеру вместе со своими детьми, позаимствована мной из воспоминаний выжившего одного из концлагерей.

История о спасении цыганенка – чисто мой художественный вымысел.

Женщины, которые подверглись сексуальному насилию со стороны немецких солдат или офицеров, обязательно уничтожались, как улика, потому что вступать в связи с узницами или женщинами иных национальностей, кроме немецкой, истинным арийцам было запрещено. Они могли заводить романы, но только с немками, которые вербовались в СС и нанимались в лагеря в качестве охранниц или другого обслуживающего персонала.

====== 11. Ужасы подвала. ======

Когда утром Стефан проснулся, Маркуса уже не было. Очевидно, парень ушел сразу, как только офицер уснул. Вся кровать оказалась чудовищно переворошена, а его собственная одежда валялась на полу в разных частях комнаты. Нестерпимо хотелось пить. Морщась от омерзительных ощущений во рту, он потянулся к графину. Пусто. Значит, хочешь-не хочешь, а придется встать.

Тупо глядя в потолок, он с мучительным стыдом вспоминал подробности прошедшей ночи. Итак, он нажрался, как свинья, а потом секретарь тащил его домой, и он вел себя непристойно, и даже, кажется, что-то орал. Хорошо, что хоть не стал петь «Катюшу». Он успел пристраститься к этой песне, которую часто слышал в России, когда воевал, и мог воспроизвести ее почти дословно, правда, с чудовищным акцентом. Вот был бы номер, загорлань он по пьяни на весь лагерь легендарную русскую песню, ставшую народной, чуть ли не гимном этой страны! Гансу донос об этом точно добавил бы седых волос на голове и рубцов на сердце.

А потом… Какой кошмар! Сейчас ему казалось, что он трахал Маркуса всю ночь, без остановки. Наверно, тот еле ноги унес. Да, не ожидал он от своего секретаря такой невероятной прыти. Парень оказался расторопным и находчивым. Надо же. Кто бы мог подумать? И что же теперь? Как в глаза-то ему смотреть, ведь они вместе работают! Придется как-то это пережить и объяснить Маркусу, что все произошедшее — случайное недоразумение. Да уж. Стефан вспомнил, как они сосались и лизались, и как он бесконечно проникал парню в зад, крутя его в постели, словно куклу.

От этих мыслей член его шевельнулся и стал тяжелеть, вновь обретая силу. С бодунища, как обычно, ему невыносимо захотелось трахаться. Похоже на полном серьезе пора было браться за Равиля.

А еще Стефан вспомнил, как он стонал этой ночью, совершенно не сдерживаясь. Разумеется, эти дикие звуки, которые самопроизвольно вырывались из его горла, слышали все, кто находился в доме. Какой позор! Хотя, с другой стороны, с Равилем он был намерен поступать также, а может быть, даже еще жестче, и вряд ли они в эти моменты будут молчать, как партизаны. Рано или поздно его домочадцы все равно узнали бы, что из себя представлял их хозяин. Так стоило ли тогда переживать за свою репутацию? Стефан решил, что слуги должны будут научиться принимать его таким, какой он есть, без прикрас. В конце концов, они все обязаны ему своим благополучием.

Постанывая, офицер слез с кровати и стал натягивать на себя трусы. Проклятая эрекция! Вот куда ее девать? Принять холодный душ? Этого делать совершенно не хотелось. Стефан решил не мыться, а только почистить зубы. Ему нравился запах секса, который исходил от его собственного тела.

Мужчина вошел в ванную, жадно напился воды из-под крана, а потом взглянул на себя в зеркало. На лице его застыла именно та глуповатая улыбка, которая бывала у всех мужчин мира, если им неожиданно перепадала ночь бесплатного и бурного секса. Да-а, в последний раз он отжигал так лет пять назад, когда еще бегал из казармы в общежитие к своему любовнику, студенту, кстати, отличному парню.

Все остальные сексуальные эпизоды, которые происходили с ним в военные годы, были откровенно убогими, за исключением одного, случившегося еще в России. Тогда ему посчастливилось оттрахать совсем молоденького парнишку, военнопленного, приговоренного к расстрелу. Стефан пообещал, что устроит ему побег, если тот даст.

Смысл этого состоял не в изнасиловании, что для Стефана было слишком примитивно, а именно в том, чтобы пленный ради спасения своей жизни поступился жизненными принципами и сам сознательно согласился на противоестественный и позорный для него секс.

Юноша ломал свою гордость, плакал, скрипел зубами от злости и ненависти, но в итоге подставил немцу свою задницу, и офицер тогда его не пожалел, укатал по полной программе. Правда, происходило все это не в постели, а в хлеву, на куче соломы, где воняло отнюдь не французскими духами, а натуральным говном. Он выполнил тогда свое обещание, той же ночью вывел солдатика на окраину села и отпустил.

Позже, когда после разгрома их штаба Стефан оказался в госпитале, один из молодых санитаров, тоже, кстати, русский, но носивший немецкую фамилию и перешедший на сторону гитлеровцев, несколько раз делал ему минет, причем по собственной инициативе, что очень поднимало офицеру настроение. В общем, Стефану всю жизнь везло с любовниками, уж на это он никак не мог пожаловаться.

Он влез в свои домашние штаны, какую-то майку и, шаркая ногами, нетвердой походкой двинулся в сторону кухни.

— Кофе, пожалуйста, с сахаром, — слабым голосом он обратился к Эльзе, появляясь в дверном проеме.

Эльза вежливо поздоровалась с ним и тут же поставила на плиту турку с водой. В ожидании кофе, Стефан присел за стол. Напротив, на табуретке, сидел его цыганенок. Немец узнал от Эльзы, что мальчика звали Данко. Лицо его было зареванным, глазки покраснели, видимо, он плакал и ночью, и днем, тоскуя по своим родителям. Однако это совершенно не повлияло на его аппетит.

Пацанчик бодро молотил ложкой, уничтожая овощной суп, жадно набивая рот хлебом, а потом последним кусочком вытер дно тарелки, и она заблестела так, что и мыть не надо. Съев свою порцию он не спешил благодарить и выходить из-за стола. Вдруг еще что-нибудь перепадет? Глазами, полными надежды, он следил за каждым движением Эльзы, уже разобравшись, что вся еда в доме находилась в ее руках. Женщина поставила перед ним чашку чая и положила пару галет. Тот жадно вцепился в них ручонками и стал торопливо дуть на поверхность кружки, остужая чай.

Стефан смотрел на него печально и озадаченно. Да, малец, видать, любил покушать. И куда столько помещалось! Как же ему теперь прокормить всю эту ораву, которую он собрал под крышей своего дома?

Стефан вспомнил, что в курилке офицеры говорили о том, что при Освенциме есть фермерское хозяйство*. Он решил в ближайший день съездить туда на разведку и посмотреть: вдруг получится добыть мяса, яиц или молока. Да что угодно бы сгодилось!

Проблема в том, что у офицеров водились деньги, а вот тратить их было не на что! В ближайших польских городках были полная разруха и нищета, продуктовые магазины не работали, кафе тоже, и любую еду раздобыть было практически невозможно.

— Молодец! — одобрил он мальчика и пошутил. — Правильно, кушай. Война войной, а обед по расписанию!

— Он очень изголодавшийся, — заметила Эльза, подавая офицеру кофе. — Я ведь кормила его утром кашей! Вам приготовить что-нибудь к кофе, господин офицер? Бутерброд или печенье?

— Нет-нет, — замотал головой Стефан. — Ничего не надо. Позже я схожу в столовую.