Принцесса с дурной репутацией - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 2

Я умею декламировать с интонацией драматической актрисы — одним из преимуществ пансиона является его библиотека, и я там прочла невероятное количество книг, среди коих имелось и руководство по мелодекламации. Я сочла нелишним обрести актерские способности — мне в будущем придется управлять каперским судном, так что сами понимаете. Конечно, там я вряд ли стану читать слезливые сонеты мужланам с саблями и мушкетами, но на всякий случай… Вон даже эти бестолковые пулярки смотрят на меня так, как будто я сошедший с небес Исцелитель.

— Вы делаете успехи, барышня Веронезе, — милостиво молвила метресса. — Садитесь. Продолжим, барышни. Как я уже говорила, сонет возник в Старой Литании и связан с именем великого Данте Алетьерри. Данте за свою недолгую, но чрезвычайно насыщенную жизнь создал тридцать венков сонетов — по одному на каждый год жизни. Венок сонетов — это архитектоническая форма поэмы, состоящей из пятнадцати сонетов. Строится венок так: тематическим ключом является магистральный сонет…

— О… — тихо простонала госпожа Констанция Солано. Ах, бедняжка! Поэзия никогда не была ее сильной стороной.

— … Иначе называемый магистрал, замыкающий собою поэму. Этот, пятнадцатый по счету, сонет пишется раньше других, в нем заключается замысел всего венка. Первый сонет начинается первой строкой магистрала и заканчивается второй его строкой, первый стих второго сонета повторяет последнюю строку первого сонета и заканчивается этот сонет третьей строкой магистрала. И так далее — до последнего, четырнадцатого сонета, который начинается последней строкой магистрала и кончается первой его строкой, замыкая собой кольцо строк. И если вы понимаете, о чем шла речь, то вы увидите, что магистральный сонет состоит из строк, последовательно прошедших через все четырнадцать сонетов… Да, барышня Пиколло, я слушаю ваш вопрос.

Барышня Пиколло — существо весьма занозистое. Похоже, она считает, что раз ей выпала удача стать незаконнорожденной дочкой младшего из герцогов дома Удольфини, так и она может задаваться. Я уже пару раз в воспитательных целях засовывала ей за ворот самолично пойманных в кладовой мышат, и со мной она предпочитает не ссориться. Однако это никак не умаляет ее вопиющего нахальства и бестолковости.

— Метресса, — Бьянка Пиколло выглядела как благонравная ученица, но я-то знала всех ее бесенят по именам и прозвищам. — Это правда, что одним из выпускных экзаменов будет письменный экзамен по составлению венка сонетов?

— Совершенно верно, — жизнерадостно кивнула метресса. — Именно ваши способности излагать свои мысли поэтическим образом смогут показать, насколько вы владеете изяществом языка. А строгая форма венка сонетов не позволит никаких вольностей.

— Это ужасно, — прошептала барышня Пиколло и закрыла лицо руками. Ей всегда был свойствен дешевый мелодраматизм.

— Мои дорогие барышни, — в голосе метрессы появилась мечтательность. — Поймите, вы получаете здесь образование для того, чтобы стать начитанными, искусными, благонравными компаньонками и наставницами для одиноких дам, девиц, а также детей из хороших семей. Именно поэтому вы обучаетесь не только высоким искусствам, но и ведению хозяйства — ведь будучи компаньонкой, вы станете правой рукой вашей госпожи.

— Но мы же выйдем когда-нибудь замуж? — голосок из середины парт звучал еле-еле.

По классу прокатился робкий смешок. Замужество — это самая желанная мечта и чаще всего возносимая Исцелителю молитва. Здесь все, кроме меня, хотят замуж. Быть всю жизнь нянькой, воспитательницей или компаньонкой при какой-нибудь сквалыжной вдовице — это непередаваемый ужас. Как будто замужество — это рай земной.

Метресса улыбнулась:

— Тем более, дорогие мои! Когда жена умеет вышивать, писать стихи, петь и музицировать, ее супруг благодарит небеса за столь щедрый дар. Кроме того, вы обучаетесь искусству ведения домашнего хозяйства, рисованию, лепке, хорошим манерам — всему тому, что сделает вашу жизнь разнообразной, яркой и нескучной…

О да, несомненно. На прошлой неделе я научилась делать оттиски ключей от келий самых занозистых монахинь аббатства. В кабинете химии, где нас обучают премудростям строения веществ, из коих Исцелитель создал наш мир, я давно знала, где стоят тигли и банки с самыми разными химическими соединениями. Кроме того, там лежали образцы различных металлов. Взяв за основу сплава олово (скраденные из трапезной оловянные ложки), медь (пояс из бляшек привратника Джулиаса, который бедняга ищет до сих пор) и некоторые дополнения, я выплавила с полдюжины ключей. Остается ждать ближайшего престольного праздника, когда сестры отправятся в церковь, и навестить их келейки. Наверняка там будет что-то интересное для моего пытливого ума.

Прозвенел колокольчик, возвещающий об окончании урока. Метресса милостиво поклонилась и выплыла из аудитории. Одноклассницы загудели, как растревоженный улей, я же достала из корзинки для завтраков уворованный с подноса поварихи сдобный пирожок с крыжовенным повидлом и позволила себе понаслаждаться жизнью. Пирожки — это та вещь, ради которой можно на время примириться с действительностью, я так считаю.

— Скажите, барышня Веронезе, — прозвучал голосок Цецилии Роспы, сущего черта в юбке, моей постоянной и неутомимой противницы. — Разве вы не знаете, что пироги портят фигуру? Если вы растолстеете еще больше, вы же не пролезете в двери аббатства!

— Благодарю вас за столь сердечную заботу о моем внешнем виде, — прочавкала я и улыбнулась, как, верно, улыбаются демоны в аду при виде нового грешника. — Мне понятна эта забота, ведь вы, обладая столь ужасным цветом лица, огромными угрями и короткими белесыми ресницами, как у поросенка, несомненно, переживаете за тех, кто хоть чуть-чуть симпатичнее вас.

— Ах ты тварь! — взвизгнула Цецилия и уже вознамерилась вцепиться в мою прическу, как почуяла острие моего кинжала у своего носа.

— Барышня Роспа, — я уже прожевала пирожок и была решительно настроена. — На уроках фехтования я — лучшая, а вы двигаетесь, как мешок с овсом. Хотите поединка — будет поединок. А еще раз полезете — заколю, как Исцелитель свят.

Роспа отскочила, вспотев от страха.

— Я не устраиваю поединков с чернью! — прошипела она. — Держись от меня подальше, Люция!

— Того же и вам желаю, — я встала и молниеносно убрала кинжал в ножны, что прятала под форменным фартуком. Не всем пансионеркам разрешали носить оружие. Точнее, его не разрешали носить никому, но некоторым, особо родовитым, присылали семейные клинки. Я к родовитым не относилась, а мой клинок был украден в оружейной лавке городка Пьячетто, куда нас возили на конфирмацию. К причастию вместо меня подошла тихоня Филомена — дважды, за себя и за меня. Да простит ей Исцелитель сей грех, а мне — что я украла такой отличный клинок.

Однако дело плохо. Роспа донесет про клинок дежурной сестре, а то и аббатисе. Значит, клинок надо спрятать, да так, чтобы его не нашли в нашем дортуаре. Сейчас у нас урок музыки, его, пожалуй, можно прогулять без последствий. Отправлюсь-ка я на незапланированную прогулку.

Я выскользнула из аудитории, стремительно пронеслась по коридору и спустилась в холл. Там дежурили две сестры, облаченные в черные рясы и сонно крутящие четки. Но какими бы сонными они ни были, на меня они среагируют моментально, как хорошие гончие — на зайца.

И они среагировали.

— Дитя, зачем вы спустились в холл? — скрипучим голосом спросила одна.

— Разве вы не знаете, что во время перемен все пансионерки должны быть в рекреациях второго этажа?

Пришлось придумывать на ходу:

— Простите, сестры, — забормотала я, притворяясь девочкой-скромницей. — Мне очень надо в туалет, а на втором этаже все кабинки заняты. У меня живот прихватило.

— Бедняжка, но ведь на первом этаже туалеты только для менторов… И они запираются на ключ.

— Пожалуйста, — умиленно проныла я, обхватив живот руками. — Кажется, я отравилась чем-то… Тошнит…

Сестры на то и монахини, чтобы быть милосердными. Одна из них протянула мне ключ: