Октябрь, который ноябрь (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 60

Женщина, кажется, была в полуобмороке. Ни вырываться, ни кричать не пыталась.

Петр Петрович брезгливо встряхнул костлявое, неощутимое под платьем и платком тело:

- Эй, жилица сегодня приезжала? Та, что на автомобиле? Блондинка? Скажешь, отпущу. Только орать не вздумай.

Идиотка сделала слабое отрицательное движение. Это она обещает не кричать или вовсе ополоумела? Некрасивых женщин Петр Петрович не любил и не понимал. Как прикажете понимать существо, само существование которого категорически бессмысленно и никчемно? Нельзя эту дуру отпускать. Закричит, вспугнет. Надо бы ее пугануть хорошенько. Револьвер слабоумная не поймет, что-то попроще. В кармане бритва лежит. Пригрозить, лишь бы не развопилась...

Лизавета знала, что кричать не станет. В комнате спала Ниночка. Тут до кровати три шага, напугается ребенок, много ли маленькой надо. Что этому лощеному бандиту понадобилось? Постояльцев ограбить норовит? Что за день такой, кошмарный. С утра все наперекосяк, молоко поставила кипятить, чуть не "убежало"...

Петр Петрович раскрыл бритву, демонстрируя, поднес к лицу женщины:

- Я, милейшая, шутить не намерен. Кто из жильцов дома? Ну, живо!

Бритва опустилась к горлу жертвы. Господи, какой ерундой образованному и талантливому человеку приходится заниматься?! Что за глупейшие времена?! Да почему мышь вообще молчит?

Петр Петрович усмехнулся своей неопытности - что она скажет, если рот плотно зажат? Смехотворный случай, господа...

Отпустить рот жертве инженер не успел - из комнаты донесся шорох. Петр Петрович вздрогнул:

- Не двигаться! Убью!

В комнате было тихо, потом чуть слышно зашуршало - инженер разглядел испуганно выгнувшего спину котенка. Тоже чуть больше домашней мыши. Тьфу, ерунда какая.

Петр Петрович осознал, что жертва странно подергивается в его руках. Кажется, бритву слишком сильно прижал. То-то пальцам стало тепло...

...Когда горло ожгло холодным, Лиза понять ничего не успела. На миг охватил ужас - уже какой-то отдаленный, будто со стороны - да что же теперь с Ниночкой будет?! Но глаза уже застилала темнота...

- Нонсенс, господа, - Петр Петрович отпустил тело, в котором вдруг откуда-то появился вес - женщина бесшумно сползла на пол. Инженер инстинктивно стряхнул с бритвы и пальцев кровь.

- Что за глупость?! Живут как мыши, умирают как мыши, даже не пикнут.

Котенок попятился от раздраженного голоса гостя, юркнул в темноту. В темноте чуть слышно потрескивали поленья в печи, постукивали ходики. Чуть громче стука часов поскреблись во входную дверь, старческий голос заблажил:

- Хозяюшка, хлебца-то обещала. Не обмани убогонького... Ох, грехи наши тяжкие...

Нужно открыть да прогнать. Шум поднимет, внимание привлечет, нищие навязчивы.

Петр Петрович обтер руку подвернувшейся тряпкой, шагнул к двери.

Сытая и нагруженная Лоуд спустилась с лестницы от номеров, нетерпеливо глянула на часы: Колька обещал метнуться туда и обратно, а теперь жди. Безобразие с этим транспортным обеспечением. И прямиком в Смольный не запрыгнешь - некорректно и вопросы живо возникнут. Кстати, чего это Лизавета хозяйственный инвентарь разбрасывает?

Оставив мешки у лестницы, товарищ оборотень подошла к двери, подняла валяющуюся метлу. И замерла. Пахло дорогим табаком. Но что еще хуже - из-за неплотно прикрытой двери пахло кровью. Совсем нехорошо. Запах "жидкой и подвижной соединительной ткани" истекающий из гомо сапиенса, опытной оборотню был куда уж знакомее - бывали в прошлом веселые аполитичные времена. Эх...

Петр Петрович осторожно приоткрыл дверь - перед ступеням стояло нечто горбатенькое, кривобокое, заросшее клочковатой бородой, опирающееся на короткий, обмотанный тряпьем, костылик.

- Чего тебе, блаженный? - рявкнул инженер.

- Дык, корочку обещали. Сделайте милость...

- Обещали, так зайди, угостись, - озирая улицу, пригласил Петр Петрович.

- Не, я в другой разец. Видать, недосуг вам, - попятился чуткий уродец.

- Зайди, говорю! - теряя терпение, инженер направил на нищего револьвер, отягощенный цилиндром глушителя.

- Пистоль?! - ахнул уродец. - Барин, да вы что?! Я ж молчать буду, ни-ни, вот Христом-богом клянусь, звука не издам.

- Иди сюда!

Завороженный толстым дулом револьвера, нищий по-крабьи, боком доковылял до ступеней, и вдруг заплакал - слезы, до неестественности крупные и прозрачные, задрожали на бороде.

- Барин, благодетель! Я ж и по ступеням едва хожу, колени не гнутся. Отпусти, сделай милость.

- Отпущу, - брезгливо посулил Петр Петрович. - Посидишь у печки часок, переждешь, ничего тебе не сделается. Главное, шуметь не вздумай.

- Ох, грехи наши тяжкие! Разве ж я когда шумлю? Меня, барин, вся Лиговка знает. Смирный я, смирный, - человек-развалина с трудом поднялся на первую ступеньку, затоптался, примеряясь ко второй.

Инженер, сдерживая брань, протянул свободную руку, собираясь рвануть блаженного за ворот засаленного армяка, втянуть в дом. Внезапно вскинувшийся навстречу посошок, против всяких законов физики удлинившийся вдвое и ударивший Петра Петровича в нос, стал совершеннейшей неожиданностью. Ослепнув от боли, инженер вскрикнул, вернее, фыркнул, но тут его нога подломилась, боль взлетела по всему телу и Петр Петрович лишился чувств...

По сути, легковесны и малосильны представители морского народа-скитальца, известного миру как коки-тэно. Но опытны. Боковой удар ногой в колено Лоуд выучила и нарабатывала добросовестно, и судя по треску сустава, исполнение не подкачало. Запрыгнув в дверь, оборотень швырнула метлу, рывком перевернула поганца на живот, накинула бечеву и мгновенно стянула руки-ноги незваного гостя "двойным каннутским". Колено у шмондюка сломано, но лучше вязать ноги к рукам, так оно понадежнее, да и грядущему решению не мешает. Да и тряпку в пасть не забыть.

- Мама, а что там? - сонно спросили из комнаты. - Дует что-то. А Мурзик где?

- Он не Мурзик, а Чон, - поправила Лоуд, с грустью глядя на тело управляющей пансиона - лужа крови на полу уже захватила почти весь проход, блестела черным недобрым зеркалом. И откуда в маленьких людях столько крови? - Нинка, ты проснулась, что ли? Маманя твоя отошла, велела за тобой приглядеть.

- Это вы, теть Люда? - удивилась девочка. - А мне вроде чужие голоса приснились.

- Я, а кто же, - вздохнула оборотень. - Слышь, Нинка, мне тут по одному делу срочно сбегать нужно. Давай-ка со мной прогуляешься. Там сквер, парк, а уж воздух... чистоты необыкновенной. Хочешь глянуть?

- Хочу. А мама?

- А что мама? Мама она и есть мама. Пальто твое где? - Лоуд переступила через кровь.

Одевать девочку смысла не было - тепло в "сквере" нынче, лето там. Но голову ребенку задурить надо.

- Ой, теть Люд, вы мне шею вообще оторвете, - запротестовала малышка, на которую накручивали не совсем расстегнутое пальтецо.

- Ничего, тут недалече.

- А Мурзику с нами можно? - спросила девочка, пытаясь высвободить голову.

- Вот это верно! Нечего Мурзику, который Чон, здесь хиреть, - Лоуд сгребла котенка, сунула в руки маленькой хозяйке, намотала девчонке поверх ворота платок. Прыгать прямо из комнаты нельзя - люди дурно переносят внезапные, без подготовки, перемещения.

- Ну-ка, - оборотень подхватила живой сверток.

Когда проходили над телами, Нинка, которая из-под платка и ворота никак не могла ничего видеть, вдруг замерла.

- Мама? Мама!

- Тихо, Нинка, сейчас плакать никак нельзя, - строго сказала Лоуд. - Успеется с этим...

Девочка рыдала почти беззвучно, но понятно, уже не уймется. Лоуд проскочила по улице до "гостевой" лестницы, пинком спрятала подальше мешки с имуществом, завернула за угол и Прыгнула...

Пригревало изрядно. Попали чуть выше от брода и сторонку от дороги. Лоуд выволокла живую поклажу из зарослей крапивы, поставила на дорогу.

- Давай-ка, ножками пройдешь, пообвыкнешься.

Дитя безмолвно плакала, щурилось на яркое, хотя и предвечернее, солнышко. У мелкого котяры глаза раскрылись по пять копеек, отчаянно шевелил усишками, принюхивался.