Ромейский Квест (СИ) - Соколов Лев Александрович - Страница 83

С теми словами, Федор одновременно оглядел поле кратковременного боя. Большая часть мертвецов, так и осталась лежать во дворе вповалку "неразбуженной". Немногочисленные поднятые мертвяки, лишившись управления своей матки дергались на месте. Кое-кто из них шел неуверенной бесцельной походкой. Какой-то мертвец стражник сел, и начал протирать полой кафтана меч, - остатки памяти о прошлой жизни, сохранившиеся на задворках погибшего разума... Из дверей во дворе тоже никто не набегал. Бой кончился. В это время, в доме, с которого сняли осаду, открылся центральный вход, и во двор выбежали монахи - воинственный Окассий с поднятым посохом, и за ним - семенящий Парфений.

- Стоять-бояться морды бесовские! - Завопил, потрясая посохом Окассий, но оглядевшись, увидел, что колотить уже некого. - Так, - Монах смущенно почесал затылок. - Опоздал... - Он смущенно махнул рукой Федору. - Прости куманек, побоялся я при своем весе прыгать...

- А я уж за ним... - Развел руками Парфений.

- Нормально все. - В ответ махнул рукой Федор. И повернулся к той части двора, где разыгралась самая кровавая сеча.

Над грудой мертвых - теперь уж действительно - тел, спиной к нему стоял рыцарь Фабиан. Стоял, да вдруг стал на колени, упер меч в песок, и склонившись к его рукояти лбом тихо произнес:

- Нон нобис, Доминэ. Нон нобис, сэд номини туо да глориам...

Компаньоны со всего двора, кроме сторожившего пленника Автоваза, подошли к коленопреклоненному рыцарю.

- Эй, Фабиан. - Позвал крестоносца Федор. - Ты как, друг?

Франкский рыцарь, повернул к нему свое лицо. Федор вздрогнул, голодная тьма глянула на него из глаз Фабиана.

- Я запятнал свою душу... - Выдавил рыцарь. - Но я не видел другого пути спасти отряд... Господь да простит мне этот грех... Я будто на взбесившемся жеребце. И поводья в руках - гнилые... Мне хочется тебе... всем вам... вскрыть глотки. Дьявол завладел моим телом, и пятнает душу. Не знаю, сколько еще я смогу... выдержать. Крепость моя почти взята. Враг взошел на стены, опустил мост, поднял решетку. Осталась только цитадель... та, где я храню любовь к нашему Господу. Но мне не выдержать эту осаду. - Рыцарь согнулся, держась за меч, будто от сильнейшей боли. - Окажи мне своим мечом услугу сир Федор. Как воин воина прошу.

Федор переглянулся с остальными компаньонами. Взгляды были беспомощными.

- Солнцедар? - Спросил Федор.

- У этого рыцаря чудовищная сила воли, - отозвался меч. - Всякий на его месте уже давно был бы зверем. Помоги ему. Времени осталось немного. Он заслужил право уйти человеком.

Федор поднял умолкнувший меч, подошел к рыцарю ближе, встал сбоку.

- Прости меня, Фабиан, - Повинился гвардеец. - За худые слова, тогда, со стены. Я подумал о тебе плохо. Мне стыдно.

- Мне нечего прощать тебе, сир. - Фабиана начала трясти мелкая дрожь. - Прости ты меня, если я в чем виноват перед тобой... Знаешь... В детстве... я слушал рассказы о великих воинах древности. О Карле Великом, и о его рыцарях... Роланде, Оливье, Готье, Ожье... И о современных героях, таких даже, как сам безупречный рыцарь без страха и упрека - Роже де Бриуз... Я тоже хотел быть героем. Но судьба дала мне так мало времени... Сперва болезнь... А теперь эта печать дьявола. - Фабиан вскинул на Федора глаза, и тьма в них на краткий миг расселась, сменившись отчаянной надеждой. - Скажи сир, удалось ли мне в моей службе хоть на шаг приблизится к этим великим героям?!

Федор помолчал.

- Я обычный человек, сир Фабиан, - Наконец заговорил Федор. - Взору моему неподвластно проникнуть сквозь толщу времен, и увидеть славных героев прошлого. - Я могу говорить только о том, что видел своими глазами. Я бывал на войне. Видел трусость и отвагу. Знаю им цену. Ни на одном поле боя мне не доводилось видеть рыцаря отважнее и благороднее чем ты. И мне даже довелось однажды повстречаться с самим Роже де Бриузом. Призываю Бога в свидетели - не лгу ни полслова - ты превзошел его в доблести и отваге. Ты его превзошел.

Медленная одинокая слеза прокатилась по щеке франкского рыцаря.

- Спасибо, сир.

- Для меня честью было служить с тобой, рыцарь, - склонил голову Федор.

- Для всех нас, - поклонилась Дарья.

И двое монахов согласно кивнули.

Фабиан утер непрошенную слезу.

- Вы все облегчили мне сердце. Спасибо. А теперь, сир, - как будешь готов, - руби!

И с этими словами рыцарь негромко начал читать молитву:

- Доминус регет ме, эт нихил михи дээрит... - Этот псалом Давида знали все. И Федору не было труда понимать молитву рыцаря. - Господь - пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени своего. Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной...

Меч Федора опустился.

Все сняли головные уборы.

- Поднеси меня к бывшему хозяину, - тихо попросил перса меч Эклер. - Я хочу взять немного его крови. Люди думают, будто я ношу в себе мощи великого человека. Пусть так... Теперь я буду по правде носить их. Пусть даже никто не узнает его настоящего имени...

Федор вытер клинок своего меча, и убрал его в ножны.

- Хворост и масло, - хмуро сказал он. - Сожжем здесь все.

***

Глава тридцатая.

Караван-сарай полыхал, несмотря на каменные стены. Пятеро компаньонов стояли под сенью деревьев с наветренной стороны наблюдая. Трещали стены. Огонь струился из окон, превращаясь в чадливые черные клубы. Белые стены темнели, а потом трескались от жара. Истаивали в огне прогорающие потолочные балки, и рушились участки крыши. Запасы хвороста для исчезнувших продуктов, которые некому было готовить, соединились с маслом, которое неизвестный купец вез торговать, а привез на собственные похороны... Но главным топливом для огня было не это...

...После победы и прощания с рыцарем Фабианом, компаньоны пошли осматривать постоялый двор. Своих коней на конюшне, они нашли падшими, высушенными до остатка, со следами зубов-иголок на шеях и ногах. Живым был только конь Дарьи, - если к нему теперь можно было применить такое название. Оказывается, здешние хозяева умели обращать не только людей... Персиянка сама сняла голову жуткому скакуну с отнюдь не травоядными зубами в пасти. Жаль не удалось услужливых "конюшат" - тем хватило ума сбежать. Но самая жуткая находка ждала их вы жилом крыле. Комнаты были буквально забиты мертвяками. Возрожденные к не-жизни слуги лежали буквально штабелями. Вперемешку виднелись головы и ноги. Макушки - в шлемах, дорогих тюрбанах, и непокрытые. Ноги, в сапогах, дорогих туфлях и босые. Людей приходивших в караван-сарай обращали, и складывали "спать", до момента, когда они понадобятся своим новым хозяевам. Могла ли упырица, в случае нужды, одна поднять всю эту орду, или к ней должны были прийти другие хозяева?..

Плененный и связаннй упырь ничего толкового рассказать не смог - то ли врал, то ли правда не знал по своему упырскому служивому малолетству. Поэтому его бросили в пустое стойло конюшни. Мертвяков с площади тоже перетащили в конюшню, и побросали там. Потом носили со склада вязанки хвороста и бочонки. Несли приседая тяжелые кувшины с маслом. Связанный упырь завыл как-то грустнее, но его уже никто не слушал. Запалили сразу в нескольких местах. Огонь, сперва ленивый, вскоре вскинулся выше крыш. Уходили из Караван-Сарая уже заслоняясь от жара. А там, внутри стен двора, набирал силу многоголосый жуткий вой. Мертвяки пробуждались оттого, что их омывало пламя, и гибли в огне, оглашая оазис тоскливыми стонами. Нескольким пробужденным зверям хватило ума выйти за ворота, - иногда уже в языках пламени. Там их встречали компаньоны.