Конечная остановка. Любимец зрителей - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 33

— Не веришь? А между тем у меня есть доказательства. Однажды я встретил ее неподалеку от «Лидо»[11] — она шла под руку с мужчиной. Представляешь?! Я просто обомлел.

Он ждал ответа. Шаван, оцепенев, стиснул зубы.

— Никаких сомнений — то была Люсьена… Тогда я решил удостовериться. В те дни, когда ты находился в поездке, я выслеживал ее… И в конце концов обнаружил, что она занимала квартиру на бульваре Перейра, скрываясь под именем… в жизни не угадаешь… Кетани! Это ее девичья фамилия. Она вернулась к своим истокам, как сахарская лисица возвращается в пустыню. И видишь ли, я спрашиваю себя, а была ли она вообще когда-нибудь с нами?

Усталым жестом он швырнул желтые шарики мимозы в раковину.

— Сам я слишком стар. Но ты со временем ее позабудешь. Погоди! Я не закончил. Она выбрала себе довольно редкое имя — Лейла… Несомненно, для того, чтобы с большим успехом заниматься своей профессией… Ее профессия, Поль… Мне нет необходимости ее уточнять.

— Замолчи, — прошептал Шаван.

— Да, сейчас замолчу, только сначала… Ну что ж, пускай, я расскажу тебе все… При том, до чего мы сейчас докатились… Шестое декабря — дата, которую я не скоро забуду… Был вечер. Я увидел, как Люсьена входит в дом на бульваре Перейра с клиентом… Я вынужден употребить это слово… Разодета как принцесса… Я поджидал в своей машине — когда приспичит, я умею быть терпеливым. Посреди ночи из дома выскользнул тип… И кого я вижу немного погодя? Следом выходит Люсьена, уже преобразившись — в своей обычной одежде. Короче, твоя жена! С некоторых пор она проявляла подозрительность. И вот, она смотрит направо, затем налево и, сев в ваш «пежо», тут же трогается с места. Все это происходит настолько быстро, что у меня нет времени для маневра. Я сразу подумал: «Тебе от меня не удрать, малышка!» И бросился в погоню.

— Вранье, — пролепетал Шаван, получив удар в самое сердце. — Не станешь же ты мне говорить, что это ты…

— Да, я. Я попытался было прижать ее к тротуару, чтобы вынудить остановиться. Она узнала меня и тут, должно быть, в панике потеряла управление. Я готов был прийти ей на помощь, если еще не поздно. Но тут же подумал о скандале, о нашей подмоченной репутации, о тебе, мой бедный Поль. Я предпочел поставить на ноги полицию, но не назвался. А потом, увидев, как ужасно она пострадала, счел за лучшее не усугублять твоего горя. Но теперь хватит, я уже не в силах выносить твои страдания. Люсьена — разумеется, мы станем за ней ухаживать, как только сможем, но выполняя свой долг, и ничего более.

— Значит, ты…

— Да. Я!

Людовик протянул руку Шавану, но тот отпрянул.

— Не прикасайся ко мне!

— Ах, Поль! Ты меня просто убиваешь. То, что она нас обманула, ужасно само по себе. Но если она сейчас нас разлучит…

Двух мужчин разъединяла стена молчания. Некоторое время спустя Людовик подошел к двери.

— Ты предпочитаешь, чтобы я ушел?

— Да.

— Прости меня, Поль. Я был обязан открыть тебе глаза на правду.

— Да-да! — крикнул Шаван. — Но оставь меня одного, господи, оставь меня одного.

Людовик вышел из кухни. Шаван долго протирал глаза. Потом приготовил кофе и выпил чашку залпом. Главное — больше не раздумывать, не увиливать. Правда! Она была налицо. Людовик совершенно прав. Так больше продолжаться не может. Шаван вернулся в гостиную, полистал телефонную книгу и снял трубку.

— Алло… Полицейский участок?

Он говорил шепотом, чтобы не услышала медсестра.

— Алло… Я хотел бы поговорить с инспектором… Значит, так… Мне надо сделать заявление. Убийца Доминик Луазлер… Да, знаете, на улице Труайон… Это я… Меня зовут Поль Шаван, я проживаю в доме тридцать три по улице Рамбуйе… Нет, это истинная правда. Я вовсе не расположен рассказывать басни… Убийца — это я… О! У меня нет намерения убежать, это очевидно. Можете не торопиться. Я вас подожду… Второй этаж, дверь направо…

Шаван положил трубку. Никогда в жизни он еще не ощущал такого умиротворения. Он пошел к медсестре и шепнул ей на ухо:

— Ступайте спать в соседнюю комнату. Мне спать еще не хочется. Я подежурю. И если услышите звонок, не беспокойтесь. Я сам открою дверь. Ко мне должны прийти.

Сиделка подавила зевок.

— Капельница еще почти непочатая. Когда она опорожнится, кликните меня. Я заменю ее на другую. Так распорядился доктор. Он считает, что наша больная очень ослабла.

— Не волнуйтесь. Я прослежу.

Шаван закрыл за ней дверь. Какая гора внезапно свалилась у него с плеч. Он подошел к кровати, не без труда снял с пальца обручальное кольцо и надел его на безымянный палец Люсьены. Кольцо оказалось великовато для ее костлявого пальца. Одной рукой он с неизбывной нежностью придерживал его, не давая соскользнуть, а второй — отсоединил трубку от колбы. И стал дожидаться прихода полицейских.

ЛЮБИМЕЦ ЗРИТЕЛЕЙ

Разумеется, роман этот — вымысел от начала и до конца, и если по ходу действия нам приходилось вводить в него того или иного реального персонажа из мира кино, то непринужденность тона здесь только кажущаяся. Мы делали это без толики неуважения. Как раз наоборот. Что касается разговоров, которые ведут на их счет наши вымышленные персонажи, то ответственность за сказанное полностью остается на их совести.

— Вас освежить, мсье Дорель?

— Да, само собой.

Сильвену нравится это бульканье — только флаконы с лосьоном издают подобные звуки. Он прикрывает глаза. Ароматная жидкость увлажняет его лоб, щеки, стекает с затылка. Сильвен превозмогает невольную дрожь.

Ему приятно. Сильные пальцы мастера массируют кожу на голове. Голова откидывается направо-налево. Ему приятно.

— Многие дамы позавидовали бы вашей шевелюре, — сообщает парикмахер слегка запыхавшимся голосом, словно на бегу.

Теперь его пальцы имитируют движения пекаря, кончающего месить тесто. Сильвен приоткрывает один глаз. Он видит в зеркале свою кошачью мордочку, напоминающую лицо Жерара Филипа или скорее лицо Колетт — подвижное, большеглазое, живое и как бы настороженное.

Он снова опускает веки. Ни о чем не думает. С наслаждением позволяет гребешку и щетке скрести, расчесывать, расчесывать. Теплый воздух фена гуляет вокруг ушей, как бы по-дружески его обнюхивая. Теперь вокруг его головы порхают ножницы — выщипывают, подстригают брови, убирают волоски из ноздрей.

— Вы никогда не подумывали отрастить усы? — спрашивает мастер. — А ведь они бы вам очень пошли.

Болван! Усы! Как будто у Гамлета были усы! Сильвен вырывает себя из блаженного оцепенения, которое все еще сковывает его поясницу, ноги. Он выпрямляется в кресле. Парикмахер стоит за его спиной, сосредоточенно, с серьезным лицом изучая свою работу в зеркале.

«Хватит с меня, — внезапно раздражаясь, говорит себе Сильвен. — Кино закончилось».

Только перед глазами умирающего за один миг проходит вся жизнь. Достаточно пустяка, промелькнувшего образа. Сильвену слышится голос режиссера: «Готовы?.. Тогда поехали!» Юпитеры ослепляют… Нечеткие силуэты… Человек приближается, едва различимый по пояс, как тореадор перед очередным пассом, но только у этого в руках полураскрытая пасть хлопушки.

— «Красное и черное». Дубль седьмой.

— Отлично. Вы настоящий художник, мсье Робер, — бормочет Сильвен.

Сильвен поднимается с кресла, сбрасывает пеньюар. Робер проводит щеткой по его плечам, спине, напоминая ему последний момент перед уходом в школу. Мама тоже напоследок проходилась щеткой по его курточке, прежде чем встать к окну, чтобы проводить глазами до угла.

— Погодите, — просит мсье Робер. — Не двигайтесь.

Достав из нагрудного кармана блузы ножницы, которые соседствуют там со щеткой и расческой, он нацеливается на строптивый волосок, приметный лишь ему одному, чтобы точным щелчком отсечь, потом смахивает его тыльной стороной ладони.

— Вы сияете, как небесное светило, — заявляет он, просияв и сам. — А скоро мы увидим вас на экране? — Робер наклоняется, оглядывается вокруг и прикрывает рот ладонью. — Знаете, мсье Дорель, клиентки волнуются. Не далее как вчера тут происходил такой разговор: «Разве Сильвен Дорель оставил кинематограф? Что-то его не видно на экране. Какая жалость!»