Побратимы
(Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич - Страница 17

— Разрешите, скажу пару слов.

Федор еще в азарте, говорит с жаром:

— Бежали мы туда быстро. Но достигли спуска в Голубиную балку и видим, что свежей тропы на спуске нет. Ясно: не этой дорогой будут возвращаться. Значит, как вы приказывали, встречать их надо на Яман-Ташской дороге. А туда еще бежать и бежать. Да на гору карабкаться. Потом снова бежать на сближение с противником, выбирать позицию. Быстренько завожу хлопцев в заросли и командую: бросай вещевые мешки! А они смотрят и не понимают, зачем бросать недельный запас продуктов. Пришлось построже повторить приказание. Сбросили. Побежали быстрее, влезли на Яман-Таш. Там тихо. Залегли. Ждем. Я всех предупреждаю, чтоб каждый выбрал себе цель. Когда немцы цепью по склону пошли, хлопцы подпустили поближе и дали залп. Немцы припали к земле, а мы по ним, лежачим, бьем. Вижу: особенно стараются словаки. Я вошел в азарт и кричу: огонь! огонь! А Миша Капшук отрывает щеку от пулемета и говорит: «Федор Иванович! Та воны вже сто раз убиты!»

Слова Кашпука, с огоньком пересказанные Федором, вызывают взрыв смеха. С разных сторон несутся возгласы:

— Мы видели, вы всех их скосили!

— Только один удрал!

— Да и того пометили пулей. Хромал, гад, когда драпал!

В зарослях мелькает коренастая фигура Бартоши. За ним четверо друзей. Они молча встают в шеренгу, и Бартоша в свойственной ему манере докладывает:

— Выполнилы!

С ним ничего не поделаешь. Приходится, как всегда, вытягивать из него подробности:

— Что, Василь, выполнили?

— Ну, ударылы.

— Кого?

— Та протывника ж.

— Ну и что?

— Вин побиг.

— А дальше что?

— И мы побиглы… До вас.

— А кто ж еще раз их обстрелял?

— Знов мы.

— Что, вы вернулись на скалу?

— Вин же вернувся за пораненымы. И мы повернулысь.

Правая рука Василия привычно тянется в карман за кисетом, всем своим невозмутимым видом парень как бы говорит: доклад окончен, пускайте на отдых…

Радость и горе партизан, как солнце с тучей, живут рядом. Подходит Котельников.

— Пулеметчиков и дозорных нашли.

Вот они, идут. Той же тропой, по которой только что вернулся Бартоша, с пулеметами на плечах, устало шагают Гриша Гузий и Алексей Астафьев. За ними тяжело переступает ногами Тургаев Турган. Он несет два автомата.

— Почему трое? — настораживаемся мы разом.

— Богомолов умер, — глухо говорит Григорий.

— Богомолов?!

— Да, там, на поляне, он первый открыл огонь по немцам. Первый их удар на него и пришелся. Его поддержал Тургаев. Но тут двумя пулями Сашу ранило. В лицо и в грудь. Мы с Астафьевым подоспели, когда Тургаев бился уже один. Отбили немцев. А Богомолова снесли в скалы и перевязали. Там он и умер на наших руках.

Весть о потере боевого соратника сжимает сердце.

Сгущаются сумерки. По каменистой тропе мы поднимаемся обратно в тот лагерь, где ночевали прошлой ночью. На ходу рождается решение: лагерь, при защите которого смертью героя пал коммунист Александр Богомолов, назвать Богомоловским.

Саша лежит на маленькой каменистой террасе, у свежевырытой могилы. А мимо, один за другим, с печальными лицами медленно проходят боевые товарищи. Каждый думает, что именно он обязан Саше своей жизнью. И каждый долго задерживает на нем прощальный взгляд, приостанавливается на мгновение, обнажает голову и нехотя уходит с террасы, уступая место другим.

И кажется, что эту строгую воинскую скорбь разделяют с нами и темный лес, и безмолвные скалы. Здесь, на израненной крымской земле, партизанская бригада оставляет еще одну частицу своего сердца…

Над лесом нависает ночь. Вызвездило. В Богомоловском лагере пылают костры. Вокруг них — партизаны. Против обыкновения, не слышно ни песен, ни шуток. Лишь изредка прозвучит одна-другая скупая фраза.

У крайнего костра рядом со словаками сидят рослый черноморец Гриша Гузий и Женя Островская. Девушка хлопотливо помешивает в котелке, а Григорий по-хозяйски подкармливает костер сухими ветками.

Да, каждый партизан оставляет в лесу свой след. Какой след оставят они — солдаты Словакии, маленькая русская учительница и этот отважный сын Украины, парень с широкой матросской душой? Какая душа кроется под словацкими мундирами, под простеньким полушалком и под матросской тельняшкой? Это покажет жизнь…

Тревога в подполье

В лес входит утро. Вот из-за вершины горы Каратау краешком глаза выглянуло солнце. В Богомоловском лагере посветлело.

Солнечные блики весело играют на оживленных лицах словацких друзей, расположившихся под широкой кроной огромного дерева. Покуривая, они о чем-то беседуют. К ним, с постоянной своей спутницей — трубкой, подсаживается Мироныч.

— Как, други, самочувствие? — улыбается он.

— На все сто, товарищ комиссар, — отвечает Хренко.

— Это хорошо. В нашем деле бодрость духа — большое богатство. А я вспомнил вчерашнее и подумал: теперь мы с вами побратимы. В бою побратались!

— Да, боеве приятельство — це велико дило, — отвечает Хренко, а Клемент Медо добавляет:

— Коло вас нам добре воевать. Але мы с Федоренко мало вчера фашистов побили.

— Фашистов, дорогой, сколько ни бей, всегда будет мало, — отвечает, посасывая трубку, Мироныч.

— Да, так, — соглашается Штефан Малик. Мироныч продолжает:

— А если по-нашему, чисто по-партизански рассудить, то сделали мы с вами вчера совсем немало.

— Интересно, ако по-партизански? — придвигается к комиссару Войтех Якобчик.

— Вот так, — Мироныч вынимает изо рта трубку и, загибая чубуком палец за пальцем, перечисляет:

— Сколько вчера мы с вами видели немцев? Почти тысячу. Значит, тысячу фашистов с фронта в лес мы притянули — это раз. Все их планы в нашем лесу сорвали — два. Морду им набили — это три. А вдобавок ко всему такого страху нагнали, что теперь они батальонами побоятся в лес идти — целые дивизии будут снимать с фронта. Разве это мало?

— Добре, добре! — соглашаются словаки.

Хорошо беседует с ними Мироныч — просто, задушевно, умно. Слушая его, эти парни все глубже постигают смысл нашей народной партизанской войны, свою роль в ней. Жаль прерывать беседу Мироныча со словаками, но надо. Время выстраиваться для перехода на гору Яман-Таш.

Бойцы, прилаживая на себе по-походному оружие и все нехитрое партизанское хозяйство, становятся в строй. Радисты свернули рацию, снимают с дерева антенну. Степан Выскубов подходит ко мне, дает только что полученную радиограмму. Хорошо оценила Большая земля наш вчерашний бой. Надо порадовать ребят. Передаю комиссару:

— Прочитай, Мироныч, перед строем благодарность обкома.

На поляне, где вчера отважный русский воин Александр Богомолов принял неравный бой, партизанская бригада застыла в строю.

— Товарищи! — раздается торжественный голос комиссара Егорова. — За ратные подвиги в тылу врага, совершенные во имя чести и независимости Советской Родины, вас благодарит Крымский обком нашей большевистской партии. Вот только что принята радиограмма.

Он развернул листок и зачитал:

— «Луговому. Ваша тактика бить врага… как это было восемнадцатого июля, — правильная. Соответствует духу моего приказа. Объявите бойцам бригады — молодцы! Так и впредь поступать. Булатов»[9].

Некоторое время длилось молчание. А потом отзывчивое эхо подхватило и понесло по лесам, долинам и горным ущельям дружное «Служим Советскому Союзу!»

Длинная извивающаяся змейка движется по зеленому ковру плоскогорья Орта-Сырт. Отряд за отрядом партизаны идут по тем местам, где вчера топтались вражеские колонны.

Еще час пути, и вот перед нами наш старый гостеприимный лагерь на вершине горы Яман-Таш. Глаз радуют и знакомые, исхоженные партизанами тропы, и обжитые шалаши, и привычные глазу деревья-великаны, и грозные скалы, поднимающиеся над шумной Бурульчой.