Безумия любви (СИ) - "Дита" - Страница 5

Скрипнули дверные петли, а затем его робко окликнули:

— Сэр Гай?

— Леди Мэриан? — Гай постарался, чтобы голос звучал спокойно, как всегда. — Что вам угодно?

— Могу я войти? — девушка стояла на пороге и нервно теребила вышитый платок. Щёки её покрывал густой румянец.

— Конечно, миледи, прошу вас, — Гай со вздохом поднялся, придвинул к камину кресло для неё и отступил в тень, пряча покрасневшие от бессонных ночей глаза. — Желаете что-нибудь? Я прикажу подать вина и сладости.

— Нет… не стоит, — она сделала несколько шагов, продолжая терзать несчастный платок, раздергивая его на нитки. — Я… хотела спросить вас…

— Спрашивайте, — кивнул Гай, холодея при мысли о том, какой вопрос она ему задаст.

— Вы ведь знали? — пробормотала Мэриан. — Знали, что я иду… что я…

— Что вы идете на встречу с разбойниками, чтобы спасти Гуда? — договорил за неё Гай. — Да, знал.

Мэриан выдернула очередную нитку. Теперь у неё полыхали не только щёки, но и лоб, и шея.

— Значит, то, о чем болтали стражники у темницы, правда? — выпалила она и тут же опустила голову. От платка остались жалкие обрывки.

— И о чем же они болтали? — равнодушным тоном осведомился Гай, которому тоже хотелось что-нибудь разорвать или сломать. А лучше сжечь, весь этот чёртов замок, до основания, со всем и всеми, что в нём есть. Он заложил руки за спину и с такой силой стиснул кулаки, что ногти вонзились в ладони.

Но Мэриан, потупившись, молчала. Видимо, стыдливость оказалась сильнее желания узнать правду.

— Так о чем болтала стража, миледи? — уже теплее спросил Гай, подавив порыв смять серебряный кувшин с подслащенной водой, который по его распоряжению всегда был полон и стоял на столике у постели. Вместо этого он налил воды в кубок и залпом проглотил её.

— О том, что вы ночью приходили к… пленнику, — наконец прошептала Мэриан, по-прежнему не глядя на него. — И что после вашего ухода он выглядел… потрёпанным.

Гай хмыкнул, налил воды во второй кубок и протянул ей.

— Выпейте, миледи. На вас лица нет.

Мэриан подчинилась, а потом подняла на него сухие и какие-то помертвевшие глаза.

— Значит, поэтому вы нас выпустили. Вы хотели его спасти! — Она покачала головой, в углах губ обозначились горькие складки. — И его улыбка… там, на площади… предназначалась вовсе не мне, а вам.

— Миледи, я не владыка ни сердцу, ни чувствам Гуда, — тихо произнес Гай. Пустыня в душе начала оживать. — Вы жалеете, что спасли его?

Она вздрогнула как от удара.

— Конечно, нет!

Движимый внезапным порывом, Гай опустился на колено и взял её маленькие ручки в свои большие ладони.

— Если бы вы только знали, как я благодарен вам за это, леди Мэриан!

Чего он не ожидал, так это увидеть в ответ улыбку.

— Значит, такова воля небес, — тихо произнесла она. — Что ж, сэр Гай, я вижу, что недооценивала вас.

Гай прижался губами к её руке, чувствуя, как второй рукой Мэриан ласково гладит его волосы.

Мэриан ушла, на прощание поцеловав его в щёку. Гай закрыл дверь, прислонился к ней спиной и несколько раз стукнулся затылком. С одной стороны, на душе стало легче, с другой — всё ещё больше запуталось. Он стянул сапоги, стащил с себя котту и камизу, подошел к узкому каменному балкону, подставил ночному ветру пылающее лицо. Сердце гулко стучало, отдаваясь в висках тяжелыми ударами.

Робин наверняка сейчас в лесу, на той самой поляне, празднует со своими людьми побег. Тень заслонила лунный свет, а затем с парапета в комнату спрыгнула высокая фигура. От неожиданности Гай отшатнулся, не веря своим глазам.

Робин, откинув капюшон плаща, шагнул к нему, сгрёб в охапку и поцеловал с такой животной жаждой, что подкосились ноги. Чтобы не сползти на пол, Гаю пришлось обхватить разбойника за шею. Тот сжимал его в объятиях с такой силой, что трещали ребра. Воздух куда-то подевался, был только ненасытный рот, почти свирепо истязавший его губы, и горячая ладонь на груди. Гай застонал, подался вперед, впуская чужой язык и отвечая на поцелуи с той же яростью. Бедро Робина обосновалось у него между ног, ритмично прижимая член, которому уже было тесно в штанах.

Когда обоим стало нечем дышать, Робин отстранился, окинул голодным взглядом жилистую гибкую фигуру стоящего перед ним Гая.

— Хочешь меня? — он с трудом переводил дыхание. — Скажи.

— Да… — Гай нервно облизнул припухшие губы.

— И позволишь мне всё, что я пожелаю? — в голосе Робина слышались опасные нотки, как у зверя, почуявшего добычу. Он провел ладонью по животу Гая, вниз, накрыл твердый член, туго натянувший тонкую ткань брэ.

От этого бесстыдного и грубого предложения-вопроса Гай вздрогнул, возбуждение кипятком прокатилось по венам.

— Всё… что захочешь.

— Что захочу, — зачарованно протянул Робин. — Ох, Гисборн, откуда ты только взялся на мою голову?

Толкнув Гая на постель, он торопливо содрал с себя одежду и лег, накрыв его своим поджарым телом, на несколько мгновений уткнулся лбом в плечо. А потом снова поцеловал, повторяя языком движения бедер. Гай скользил руками по телу Робина, словно перевитому тугими веревками мышц, поглаживал ягодицы, теснее вжимаясь чреслами в его чресла. Их члены соприкасались и терлись друг о друга, заставляя мучительно дрожать в преддверии наслаждения.

— Повернись, — велел Робин, приподнявшись на локте. — Хочу тебя.

Гай вздрогнул, глаза его на миг расширились. Робин не просил, а практически заявлял права на собственность, и от этого тона и шалой, безумной улыбки сорвало все барьеры. Он перекатился на живот, спиной чувствуя всё тот же голодный взгляд, под которым горела кожа. Робин разорвал на нём брэ, провел ладонью по пояснице.

Было неловко, крошечной искоркой вспыхнул стыд от беспомощности, когда чужие пальцы, смоченные в масле из светильника, осторожно проникли в его тело. Гай закрыл глаза, упиваясь собственной покорностью и зависимостью. Его с детства приучили держать под контролем чувства, эмоции, действия. Только тот, кто владеет собой, способен владеть другими и подчинять их. Отец, считавший чувствительного сына слабаком, вбивал в него эту науку вначале затрещинами, а потом — тяжелой сыромятной плетью. И Гай усвоил урок. Усвоил настолько хорошо, что когда на первом турнире наконечник его копья вонзился сэру Эдмунду Гисборну в щель забрала, пробив глаз и выйдя из затылка, он не испытал ничего, кроме холодного удовлетворения от точного удара. Потом, через несколько дней, пришла радость — вместе с осознанием, что отныне он больше никому не позволит быть сильнее себя. Но временами, когда усталость давила на плечи каменной глыбой, хотелось, чтобы был кто-то, на кого можно переложить ответственность. Кто-то, с кем можно позволить себе слабость. Кто-то, кому он сумеет доверять. И теперь, покоряясь властной силе Робина, Гай впервые за долгие годы чувствовал себя свободным.

— Ты такой красивый, — шептал Робин, касаясь губами и языком его спины, слизывая капли пота. — Ты моё проклятие, Гай, я тебя ненавидеть должен, а вместо этого люблю…

С последними словами он втиснул в тело Гая ещё и третий палец. Тот прикусил кулак, подавляя желание освободиться, но почти тут же место пальцев заняло нечто более крупное. Гай глухо ахнул от боли, вцепился зубами в подушку, на глаза навернулись слёзы. Он как издалека слышал собственные стоны, чувствовал железные пальцы, сжимающие бёдра, движение горячей плоти внутри — казалось, ещё немного, и его разорвет пополам. А потом широкая ладонь обхватила его стоящий колом член, и по телу прошла острая сладкая судорога. Гай взвыл, дрожа, выгибая спину, подставляясь под сильные толчки. Он будто стал металлом, а Робин — горном, в котором этот металл раскалялся добела, плавился, расплескиваясь подобно греческому огню.

Первое, что почувствовал Гай, когда рассеялся туман в голове, — прижавшееся к нему сзади мокрое тело. Поперек груди его обхватывала сильная рука, теплое дыхание ерошило волосы на затылке. Сердце до сих пор билось где-то в горле, и ныла каждая мышца. Гай медленно повернулся и поморщился — задницу заметно саднило. Робин смотрел на него настороженно, почти виновато.