Черная книжка - Паттерсон Джеймс - Страница 42

— Давай поговорим об Эми Лентини и твоей напарнице Кейт, — меняет тему Визневски.

Он достает из коробки папку и раскладывает передо мной фотографии места преступления.

Я вижу на снимке мертвую Кейт, лежащую на ковре возле дверного проема.

На другом снимке — мертвая Эми, лежащая в постели. Кто-то перевернул ее, и она лежит спиной к фотоаппарату на самом краю кровати, едва не падая.

Меня на этих фото нет. К тому моменту, когда делались снимки, медики прощупали у меня пульс и унесли с места преступления.

— По просьбе твоего отца мы провели повторную баллистическую экспертизу, — торжествует Виз. — Тот же самый результат. Из твоего пистолета — то есть из пистолета, обнаруженного в твоей руке, — были убиты Эми и Кейт.

Я качаю головой. Это не может быть правдой.

Я крепко сжимаю веки — как будто, если закрыть глаза, ко мне моментально вернется память. Но память не возвращается: все в тумане.

— Взгляни на спину Эми, — говорит Виз. — Видишь, как разбрызгана кровь?

Я открываю глаза. Я, конечно же, вижу кровь в центре и нижней части спины.

— Это твоя кровь, Харни, — сообщает он. — Ты ведь знаешь, что это означает, не так ли?

Ну конечно знаю. Значит, Эми перевернули — возможно, уже мертвую — еще до того, как выстрелили в меня и полилась моя кровь. А иначе она забрызгала бы переднюю часть ее тела.

— Прорисовывается следующая последовательность событий, — рассказывает Визневски. — Сначала ты выстрелил в Эми. Затем Кейт выстрелила в тебя, а ты в ответ — в нее. Она умерла, а ты выжил. Получается, что та чушь, в которую все пытались заставить меня поверить: что, дескать, Кейт застала вас с Эми занимающимися сексом и сильно приревновала, — на самом деле полный бред. Ты выстрелил первым. Первым огонь открыл ты.

То, что он сейчас говорит, звучит вроде бы логично. Но это не может быть правдой.

Мне очень-очень нужно, чтобы ко мне вернулась память.

Визневски обходит стол и наклоняется надо мной. Исходящий от него запах табака заглушает аромат его лосьона после бритья.

— Кейт тебя в чем-то обвинила, — высказывает предположение он. — Эми при этом присутствовала, она все слышала, а потому превратилась для тебя в такую же угрозу, как и Кейт. Тебе пришлось убить обеих. Лично я выстрелил бы в первую очередь в Кейт. Она ведь была вооружена. А ты дал ей возможность выхватить свой пистолет и выстрелить. Это было ошибкой. Но люди склонны совершать ошибки, не так ли?

— Все произошло совсем не так, — говорю я.

— Я думал, что ты ничего не помнишь, Харни.

— Не может быть, чтобы произошло именно так.

Он наклоняется и говорит мне почти прямо в ухо.

— Кейт тебя раскусила. Она поняла, чем ты занимался.

— И чем же я занимался, Виз?

Он тихонько хихикает с таким видом, как будто мы оба знаем ответ на этот вопрос.

— Ты торговал своим значком полицейского, — говорит он. — Ты занимался «крышеванием». И тебя вот-вот должны были уличить.

— Нет, — говорю я.

Визневски выпрямляется и вздыхает.

— Нет? — переспрашивает он.

— Нет, — повторяю я.

— А мы ведь так и не смогли найти смартфон Кейт. Тебе это известно.

— Да, известно.

— А твой смартфон был разбит вдребезги и валялся на ковре.

Я бросаю взгляд на фотографии с места преступления. На них видно, что рядом с кроватью — там, где я находился, когда получил пулю в голову, — лежит мой смартфон. Его дисплей разбит, да и корпус треснул — едва не развалился на две части.

— Мне известно и это, — соглашаюсь я.

— Как же так получилось? Ты что, выбросил ее смартфон в окно? И зачем ты разбил свой смартфон? Полагал, что уничтожишь доказательства?

— Доказательства чего? — недоумеваю я.

— Ты, должно быть, впал в отчаяние и стал действовать безрассудно, Харни. Тебе следовало знать, что мы в конце концов восстановим все СМС. Даже если телефоны уничтожены физически. Это называется «технологии».

Я качаю головой, но внутри меня что-то опускается.

— СМС? — переспрашиваю я.

Визневски хихикает:

— Как будто ты не знаешь.

— Я не знаю. Я не пом…

— Ну, ты точно знаешь, что следователь, расследующий убийства, полагает, что перестрелка произошла приблизительно в десять часов вечера, не так ли?

— Да, — говорю я. — Правильно.

— Так вот, взгляни-ка на обмен эсэмэсками между тобой и детективом Кейт Фентон за несколько минут до перестрелки.

Визневски кладет передо мной лист бумаги с распечатанным журналом текстовых сообщений, сгенерированным компьютером. В журнале содержится информация о времени, отправителе, получателе и содержании сообщения. Я нахожу глазами «21:49» — время того дня, когда произошла перестрелка.

Кейт, мне: «Мне нужно с тобой поговорить».

Мой ответ: «Не сейчас».

Кейт: «Я у входной двери открой».

Мой ответ: «Ты у двери квартиры Эми?»

Кейт: «Да открой дверь прямо сейчас».

Мой ответ: «Зачем мне это».

И, наконец, последнее адресованное мне сообщение Кейт: «Потому что она знает о тебе идиот. Она знает и я знаю».

Я бросаю листок на стол и вскакиваю со стула. Визневски на всякий случай делает шаг назад.

— Нет, — закипаю я. — Невозможно. Такого… просто не может быть.

Убийственные лазерные лучи пронизывают мой мозг. Все переворачивается вверх дном, смешиваясь в невообразимую кучу — слова, факты, отрывочные воспоминания — и улетая в черную дыру…

— Все еще думаешь, что перестрелка началась на почве ревности? — ухмыляется Визневски. — А вот мне так не кажется. Я полагаю, что Эми Лентини тебя раскусила. Да и Кейт тоже.

— Нет… нет.

Я чувствую, что в прямом смысле слова валюсь на пол. В переносном же смысле чувствую, как все выскальзывает из рук. Мне очень нужно, чтобы ко мне вернулась память. Очень-очень нужно.

«Дело не в том, что вы не можете вспомнить, Билли, — сказала мне тогда женщина-психиатр. — Что бы тогда ни произошло… Вы не хотите вспоминать».

— Билли Харни, — сообщает Визневски, — вы арестованы.

Прошлое

54

Я вышел из дома Рамоны Диллавоу, который теперь стал местом преступления — местом совершения жестокого убийства, сопряженного с пытками. Пока я находился в доме, отбиваясь от вопросов Виза и переглядываясь со своей сестрой, прибыли представители прессы. Они собирались кучками возле дома, возились со своими фотоаппаратами и телекамерами и забрасывали вопросами всех, кто, по их мнению, мог обладать какой-то информацией. Сложно упрекать их в том, что они толпятся здесь: распорядительнице особняка-борделя навечно заткнули рот в ту самую неделю, когда должно было начаться судебное разбирательство относительно секс-клуба.

Пэтти, выскользнувшая наружу раньше меня, быстро пошла по тротуару мимо орды репортеров к своему автомобилю. Я ускорил шаг и окликнул ее. Она никак не отреагировала. Я пошел еще быстрее. Она ведь не перейдет на бег: это выглядело бы слишком странно, особенно на виду у репортеров. В конце концов я ее догнал. Схватил ее за руку и подтолкнул к дорожке, ведущей к другому дому — за полквартала от места преступления.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, взгляд ее был пристальным. Она слегка приоткрыла рот, из которого при дыхании вырывался парок, похожий на дым.

— Стало быть, женщина с маленькой черной книжкой уже вне игры, — сказала она. В голосе чувствовалось обвинение в мой адрес.

— Да, ты права. Ты хочешь мне что-то сказать, Пэтти?

Она слегка прищурилась и сжала челюсти.

— Когда я увидела тебя вчера вечером, ты пребывал в полном смятении, — проговорила она. — Пьяный и расстроенный. Плакал в комнате дочери. А ведь ты отнюдь не плакса, Билли.

— А что ты там вчера делала? — спросил я. — Зачем ты пришла ко мне домой вчера вечером? Что — просто случайно оказалась рядом и зашла?

Она кивнула — не в знак согласия, а просто давая понять, что услышала мои слова и задумалась над ними.