Десятый столик. Трилогия (ЛП) - Джиффи Кейт - Страница 37

Должно быть, трудно быть не в состоянии успокоиться и просто быть счастливой и беззаботной... всегда убегать от своей жизни в поисках неизвестного, оставив позади тех, кто заботился о тебе.

Через некоторое время мои мысли дрейфуют к Нейтану. Раньше я думала, что мы такие разные - слишком разные - но теперь  вижу, что мы очень похожи. Нашими семейными историями, нашими симпатиями и антипатиями, нашей работой... мы практически сделаны из одного теста.

Я увидела это в самом начале - то, что привлекло меня к нему. Как он заботится о людях и не позволяет его богатству или статусу диктовать видение мира, это  одно из его наиболее привлекательных качеств. По-прежнему. Но где-то по пути я позволила своей гордости и упрямству направлять меня и  могла видеть лишь то, как я не вписываюсь в его мир.

А потом был страх - страх, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой; страх, что я переходный этап, и когда Нейтан закончит со мной, он двинеться дальше, а я останусь с разбитыми осколками, напоминающими сердце.

Я и раньше влюблялась, но любовь, которую  чувствую к Нейтану, изменила мою жизнь.

Я влюбилась в него, и мой мир перевернулся. Мир, над которым я так упорно работала, чтобы сделать своим собственным. Тот мир, которым я пожертвовала.

Мир, который застрял на своей оси, прежде чем появился Нейтан Хендрикс и заставил его вращаться.

Хорошо ли любить кого-то? Когда так много счастья зависит от него?

Я не знала.

Это страшное чувство.

Но еще страшнее было прожить несколько недель вдали от Нейтана, страшнее думать о том, что он никогда снова не будет в моем мире. Я могла бы жить без него. Я могла бы вернуться к исходному состоянию и просто плыть по течению. Я была счастлива, пока не появился он. Конечно, жизнь была борьбой, и у меня не было того, чего я ждала бы с нетерпением, но я делала это... самостоятельно.

Шаркающие шаги по коридору заставляют меня подпрыгнуть и вытереть заплаканные щеки. Прочистив горло, я поворачиваюсь и вижу папу, стоящего в дверях тускло освещенной кухни.

Не говоря ни слова, он хватает чашку и наливает из кофейника, который я заварила раньше, прежде чем сесть на стул напротив меня.

- Ты любил ее? – вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. – В смысле, действительно любил ее?

Он глубоко вздыхает, поднося чашку ко рту, и делает маленький глоток, прежде чем ответить:

- Да, любил... до сих пор.

- Ты не жалеешь об этом? Зная, как все обернется, ты бы все равно любил ее?

- Да, -  говорит он с задумчивым кивком. - Если бы мы знали будущее, наверное, все отсиживались в какой-нибудь пещере. Это человеческая природа - хотеть защитить себя от боли. Но иногда эта боль стоит того.

- Значит, никаких сожалений?

- Не тогда, когда дело доходит до любви к твоей матери. Но у меня есть одно сожаление, - говорит он, поставив чашку на стол и глядя мне прямо в глаза. - Я должен был быть лучшим отцом.

Комок в горле возвращается от его исповеди, и я хочу сказать ему, что все в порядке... он был хорошим отцом. Но я не могу, поэтому он продолжает.

- Я был сломлен после того, как твоя мать ушла. Все, что я знал, это как спрятать голову в песок, продолжать работать... зарабатывать деньги, чтобы обеспечить тебя. Но мне не удалось сделать то, что имело значение. Я практически оставил тебя одну, чтобы заботиться о себе, и я сожалею об этом.

Он зажмуривает глаза, зажимая переносицу, затем моргает и смотрит в сторону.

- Не живи с сожалением, Кади. Независимо от того, что ты хочешь сделать, пойди и сделай это... - говорит он, толкая конверт с полисом страхования жизни моей мамы.

Мы с отцом долго сидим в тишине и пьем кофе, уставившись на маленькое пространство, которое  делили на протяжении многих лет. Я хочу что-нибудь сказать ему, чтобы утешить, чтобы позволить ему знать, что он не должен сожалеть, но он сказал правду. Я бы солгала, если бы сказала, что он был хорошим отцом, потому что он им не был, но он старался быть лучшим, так как знал. А иногда быть лучшим должно быть достаточно.

- Я в порядке, ты знаешь, - наконец произношу я. - Я не говорю, что моя жизнь была прекрасной и замечательной, но чья была? У каждого есть вещи в прошлом, которые не идеальны. Я никогда не голодала. И всегда знала, что у меня есть место, где можно  приклонить голову ночью. Это намного больше, чем у некоторых детей. Возможно, ты не лучший отец, но ты сделал все возможное.

Он кивает, и маленькая грустная улыбка растягивает уголки его рта.

- Ты всегда находила лучик надежды в темноте.

Иногда немного перспективы - это все, что нам нужно, чтобы двигаться вперед по жизни.

Нейтан Хендрикс – мой лучик надежды. Он помог мне понять, что моя жизнь могла бы быть намного хуже.

Я просыпаюсь рано утром после того, как мне, наконец, удается поспать на диване в гостиной. Я не могу заставить себя войти в комнату, которая когда-то была моей. Туда,  где моя мама провела свои последние несколько месяцев и сделала последний вздох.

Однажды я, вероятно, смогу вернуться туда и не увидеть, что она лежит на кровати при смерти, но не сейчас.

Мой отец уже на улице, работает на каком-то старом грузовике до того, как солнце полностью встанет над горизонтом. Я наблюдаю за ним несколько минут через экран двери, прежде чем решить, что мне нужно сделать сегодня днем.

Выпечка.

Мне нужно почувствовать тесто между пальцами и запах сладкого ароматного пирога, исходящего из духовки.

Этот дом тоже нуждается в нем. Он нуждается в своего рода очищении, чтобы очистить воздух и вытолкнуть весь затхлый запах последних нескольких месяцев.

Я решила, что завтра утром поеду домой, но еще не сказала отцу.

Знаю, что с ним все будет в порядке, а даже если нет, он будет притворяться, что это так, но я подумала, что пирог может смягчить удар.

Я намеревалась сделать один его любимый - персиковый. Но два часа спустя вся столешница полна пирогов. Я нашла пакет замороженной черники в морозилке, которая напрашивалась, чтобы ее использовали, и банку яблок в кладовке, на которой было написано «пирог».

- Кади? – раздается голос моего отца с порога, но я по локоть в муке, поэтому не смотрю вверх.

- Да?

- Что ты делаешь? - спрашивает он медленнее, чем обычно, растягивая слова.

- Пеку. Пироги.

- Угу. А кто будет есть все эти пироги?

- О, - я выпрямляюсь, вытирая руки о старый передник, который обнаружила на крючке за дверью. - Ну, я сделала персиковый для тебя, а затем нашла немного черники... и яблоки... и я использовала оставшиеся бананы для другого. Я... Ты мог бы заморозить несколько... – я заикаюсь, потому что теперь, когда задумываюсь об этом, понимаю, что пирогов очень много. И я уезжаю.

- С запеканкой из тунца и пирогами мне не придется покупать продукты месяц. - Я сконфуженно ему улыбаюсь. - Может быть, мы могли бы отвезти один старому мистеру Джонсону. Он всегда любил твои пироги.

Я киваю и оглядываю кухню, интересуясь, хорошее ли сейчас время, чтобы упомянуть мой ранний утренний отъезд.

- Завтра я уезжаю домой, - говорю я ему, продолжая смотреть на покрытую мукой столешницу.

- Я уже понял. Думал, ты уедешь еще несколько дней назад, - он вытирает руки о старую тряпку и засовывает ее в задний карман, прежде чем сесть за маленький столик. - Теперь, как насчет кусочка пирога?

Что-то знакомое в этом моменте - пироги, отец в грязной рабочей одежде - позволяет мне знать, что все будет хорошо. Мы будем в порядке.

- Кофе? – спрашиваю я, доставая тарелку из шкафа.

- Молоко.

- Ладно, - я облегченно вздыхаю, когда вожусь с пирогом и молоком.

На следующее утро, прежде чем солнце показывается на горизонте, я обнимаю папу и говорю ему «до свидания». Но впервые я знаю, что это действительно только увидимся позже, потому что теперь между нами все по-другому. Я знаю, что он нуждается во мне и, если быть честной с самой собой, он тоже мне нужен.