Механик её Величества - Иващенко Валерий В. - Страница 73

В наступившей, вязкой, словно ватной после выстрелов тишине пёс, изготовившийся ко второму прыжку, вздрагивает и медленно, словно под водой, заваливается назад. "Видел бы это Веласкес" - некстати проносится в моей голове, - "Удавился бы от зависти." Сдавленно затихает визг, вздрагивают сильные, мохнатые лапы, и вот из-под головы с закатившимися глазами вытекает на алый ковёр чёрная струйка.

Дамочка меняется в лице. На мою попытку полезть в нагрудный карман за чехлом с "корочками" она судорожно, сильно, несколько раз дёргает за звонок. Теперь передо мной появляются ещё двое, но уже людей. Тяжёлые, не обременённые интеллектом лица, квадратные подбородки, пудовые кулачищи с зажатыми в них тупорылыми наганами…

Ну, это уже другой прицел, как говаривал мой отец, морской артиллерийский офицер, не вынесший ужасов первых лет франкисткой власти, которая загнала его в сталинскую Россию, а потом и раньше времени в могилу. Я отступаю в угол, прикрывая спину, и тянусь левой рукой к своему комсоставовскому поясу. Вжимаю неприметную пуговку кнопки под пряжкой и победно улыбаюсь в удивлённые подступающие лица. В мой пояс вделано одно хитроумное изобретение Нижегородской радиолаборатории, от которого сейчас нещадно залились голосистым воем ревуны в управлении охраны. Забегали в кажущемся беспорядке люди, выкатились из неприметных ворот грузовики с автоматчиками.

Нападение на человека, посвящённого в государственную Тайну!

Ночь. За окнами одного из кремлёвских кабинетов разлита чёрная, почти чернильная тьма. И в этом мраке только облитые лунным светом ветви лип, словно руки мертвецов, тянутся к стёклам. Тянутся, и накак не могут достать, потому что здесь под потолком сияет стосвечовая лампочка, а комната полна крепких, неробкого десятка, мужчин; почти все из них в форме. Табачный дым плавает сизыми синеватыми клубами, ничуть не собираясь уплывать через открытую фрамугу в душную темноту снаружи.

– Ну скажи, Рамирес, - наконец выдавливает нарком, - Какого… ты полез туда? Что ты там забыл?

Я сижу немного сбоку, и мне видно, как его слегка обрюзгшая кисть руки нервно теребит бесцветную, перепоясанную узким кавказским ремешком, серую гимнастёрку. "А ты помнишь, сука, как дрожали твои пальцы, когда ты пытался сорвать орден с Рокоссовского во время его ареста? У Константиныча всегда был порядок, и ты не мог оторвать крепко прикрученной к кителю награды. Помнишь, подонок?!!" - вдруг резко и яростно бьётся мысль в моей усталой, гудящей голове. Но я молчу, как привыкли молчать тысячи других - не менее умных и талантливых людей.

– Ведь та Софья Михайловна, которую ты избил, пытался изнасиловать и завербовать, - пухлые пальцы брезгливо тыкают в валяющиеся на столе листы доноса. - Оказалась свояченицей самого Кагановича.

– Ни х** себе! - негромко отзывается сидящий у шкафа с книгами эффектный мужчина в потёртой, кожаной лётной куртке. - Может, он заодно и Луну империалистам продал? Оптом!

– А ты помолчи, Чкалов! Тебе ещё за тот полёт под мостом нервы помотают. - вяло отзывается на эти слова нарком и умолкает, потому что он уже парализован медленно нарастающим страхом. Страхом неотвратимости и бессилия.

Стоящий у громадной, в пол-стены, карты Европы мужчина шевельнулся. Крепкий, как гриб-боровичок, командир одного из подмосковных ИАП не боялся ни бога, ни чёрта. И всё же он чуть побледнел и незаметно для других перекрестился. Покосился на ярким пятном выделяющийся на стене огромный, цветной постер Бриджит Бардо в бесстыжем неглиже. Сплюнул тихонько в сторону, и перекрестился опять.

Я выдерживаю почти театральную паузу и, потянувшись, давлю в вычурной, хрустальной с серебром пепельнице уж который за этот день окурок. Выпрямляюсь, чуть потягиваясь на жёстком дерматиновом стуле с высокой спинкой, и только потом отвечаю.

– Это девятиэтажное здание - самое высокое на окраине города (тогдашнего города - прим.авт.) - стоит точно по оси взлётно-посадочной полосы Тушинского аэродрома, и довольно близко к нему. Я заметил это и обратил внимание. Когда взлетаешь или садишься, самолёт проходит строго над ним.

– Да, это точно. Ориентир номер два. - вновь, по своему нахальству характера, встряёт в разговор Чкалов. - Я ещё, совсем недавно, подал заявку в наркомат, чтобы там прожектор или другие яркие огни установили. Ночью или в туман сработает не хуже морского маяка.

В глазах его постепенно разгорается понимание.

– Так вот. - я перехватываю разговор, направляю его в нужное русло. - С Тушинского аэродрома летают члены правительства, ЦК, недавно вон товарищ Молотов за границу летал.

– И что? - мгновенно ожил нарком, сверля меня глазами. Чутьё у него, однако…

"Ну давай же, Валерка! Я же тебя поддержал, когда ты резко отозвался о новом поликарповском биплане как об устаревшем!" - я почти кричу, излучая на всех мозговых волнах эту мысль словно коминтерновское радио.

И Чкалов, подавшись вперёд и облокотившись на крытый зёлёным сукном необъятный стол, негромко, доходчиво объясняет:

– Если враги народа установят на крыше того здания даже не зенитную установку, а простой пулемёт, хотя бы "максим"… А ведь не далее как вчера вы лично поручили мне разработать маршрут для самого…

И глаза его многозначительно указывают вверх. Очень-очень высоко наверх.

– Да, - подватываю я, нахально закуривая наркомовскую "Герцеговину флор". - Охраны там никакой. Так что бериевское ведомство тут допустило крупный прокол… А мы заметили и пытались проконтролировать. Нам помешали.

Нарком встаёт. Медленно, думая об известном ему одному, механически поправляет гимнастёрку, сгоняя складки назад. Кивает то ли нам, то ли своим мыслям. Причёсывается перед высоким, в рост, зеркалом в резной тёмной раме. Совершает ритуал, который одновременно и успокаивает своей каждодневной привычностью, и одновременно говорит знающим его привычки, что нарком идёт с докладом. С докладом к Хозяину.

В это время где-то далеко, чуть ли не на краю спящего большого города, прокричал первый, ошалевший от собственной наглости петух. И вурдалаки, собравшиеся на ночной шабаш в кремлёвских кабинетах, тут же дрожащими тенями покорно уплывают прочь. А на одной из рубиновых звёзд, горящих сквозь душащую великую страну тьму, появляется золотой, задиристый, совсем сказочно-Пушкинский птах.

"Ах, Петя-Петушок! Птица… лётчик, как и мы…" - с нежностью думаю я и вновь, вновь проваливаюсь куда-то в мягкое и зыбкое, как облако под крылом моей любимой "чайки"…

Алекс вскочил с постели запалённый, с колотящимся сердцем, жадно глотая воздух. Надо же такому присниться! С трудом приводя в порядок не только сбившееся на судорожный хрип надсадное дыхание, но и смятенные мысли, он откинул край портьеры и выглянул в окно.

Луна с виду равнодушно сияла над обозреваемой ею частью мира, на самом деле горделиво выделяясь размерами среди мёрзнущих на зимнем небосклоне звёзд. Серебрился снег, так и навевая куда более лирическое настроение. Даже уснувшие кусты чёрной смородины выглядели ровными рядами белых волн, невесть зачем застывшими в саду. Хех - а всего-то старое пятнышко от Батиного варенья, когда-то посаженное ещё старлеем Александром Найдёновым на отворот кителя, вполне устроило здешних лихих биохимиков. Они сумели извлечь несколько молекул, провести клонирование - и вот нате вам! На фоне охватившей мир Фиолко очередной волны ностальгии по натуральным продуктам, богатый витаминами да микроэлементами ягодный кустарник из чёрт знает какого далека оказался весьма кстати… и гражданин Алек-сан-дер абсолютно законным образом заработал ещё полсотни миллионов кредитов.

И всё же - не очень-то этот приснившийся кошмар походил на просто бредовый сон. Алекс прислушался к уютному дыханию спящей Изельды, к своему унимающемуся постепенно сердцебиению. И некстати вспомнил из ярко, только что увиденной картины мельком замеченное отражение в зеркале. Стройный, жгучий, южного вида брюнет с курчавой шевелюрой и несомненного происхождения бакенбардами. Рамирес? Выходит, кто-то из прадедов после поражения Республики дёрнул из Испании? И потом на высочайшем уровне испытывал авиатехнику? А ведь может быть - не раз замечал в себе что-то эдакое, чернявое. Только он тогда думал - цыгане или вообще монголо-татары затесались. Это если не вспоминать о тяге к механизмам вообще и к авиации в частности. Хм-м, очень даже интересно…