Намывание островов (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник" - Страница 11

Глава 5.

Волюнтаризм и детерминизм.

В данной главе я решил описать некоторые особенности этих двух учений, а также рассказать вам об их основных аргументах. Волюнтаризм, особенно в той форме что он у встречается у Шопенгауэра, является совершеннейшим эталоном идеалистической философии, воплощающим все ее ошибки в гипертрофированной форме. Шопенгауэр, отказываясь от классической философии, начинал поиск «истины» не с объекта или субъекта, а с представления, которое их объединяет в некое единое целое. Таким образом: «Мир дан нам не в своей подлинности, а в сознании того, кто его представляет, а представляет субъект <...> Без субъекта нет объекта <...> Шопенгауэр ставит реальность и сновидения на одну плоскость: жизнь и сновидения, говорит он, страницы одной книги. Материализма как философская доктрина грубо наивен и бездумен. Он стоит на точке зрения обыденного сознания, которое обманывается и не догадывается об этом. <...> Он [материалист] думает, что видимый мир реально существует. На самом деле существует видение мира, акт видения, который обуславливает видимые объекты.» (Философия: учебник.  С. А. Нижников с. 184-190.). Во-первых, я хотел бы указать на принципиальное отличие сна от реальности, что выражается в том факте, что сновидения имеют как раз свойство меняться, завися от желаний субъекта, то есть, они могут быть изменяемыми и сознательными, в то время, как реальность не может меняться, завися от единого желания субъекта. Во-вторых, мне опять хочется указать на тот главный недостаток идеализма – любовь к сложным метафизическим построениям. У нас есть два утверждения:

1) Мир материален, а объекты существуют независимо от субъекта.

2) Мир есть представление, а объекты напрямую зависят от субъекта.

Мы мне можем ни доказать, ни опровергнуть ни один из этих тезисов, однако первый из них дает куда более простое объяснение мира, нежели второй, что и дает мне право применить бритву Оккама, для «обрезания» идеализма, как слишком сложной и громоздкой концепции. Теперь нам нужен несколько более подробный разбор этого момента. Если мы решили считать, что весь мир есть наше представление, то у нас появляются некоторые вопросы:

1) Что есть представление?

2) Существует ли материальный мир?

3) Если он существует, то каков он?

Итак, у Шопенгауэра есть ответы на все эти вопросы:

1) Представление есть процесс связи между субъектом и объектом.

2) «Мир таков, каким мы его видим (мы или, скажем, насекомое). Судьба мира – в зрении видящего, в представлении представляющего.» (Философия: учебник. С. А. Нижников, там же)

3) «Оба [Кант и Шопенгауэр] признают также, что за явлениями скрывается некая сущность вещей, «вещь в себе» <...> По Канту, она непознаваема никакими средствами <...> Шопенгауэр, наоборот, считает, что «вещь в себе» может быть познана и что наша потребность в этом, наше искушение, наше искушение заглянуть по ту сторону представлений не случайны, не обманчивы. Нужно только отказаться от традиционных (рационалистических, научных) средств познания. «Вещь в себе» постижима только с помощью философско-художественной интуиции.» (там же).

А теперь перейдем к критике тех ответов, что дал нам уважаемый человек из Данцига. Если первые два ответа не представляют для нас никакого интереса, поскольку либо уже высказывались тут раньше, либо обычны для многих идеалистов, то третий ответ имеет несколько иную природу. Если, действительно, помимо явлений есть та самая «некая сущность», та самая «вещь в себе», то это уже означает признание реальности вещей, а значит и признание материального мира. Таким образом для Шопенгауэра и Канта реальный мир существует, но человек не может видеть его таким, какой он есть, рассматривая мир сквозь призму своего сознания. Таким образом мы и выделяем «вещи в себе», которые есть на самом деле и феномены, которые есть лишь модели тех вещей, возникающие в нашем сознании. Это утверждение исходит из идеи о том, что вещи, на самом деле, отличны от того, как мы их видим, но чем же обоснована подобная позиция? На самом деле, мы все понимаем, что нет никаких оснований считать, будто «вещи в себе» отличны от их моделей, то есть, феноменов, которые мы можем лицезреть, что и дает нам право говорить: нет никаких «феноменов» и «вещей в себе», а есть лишь материальный мир, сознание же наше есть исключительно его отражение. Как мы видим, подобная теория намного проще, нежели теории Канта и Шопенгауэра, ибо она не строит излишних метафизических концепций и не оставляет столько недосказанностей и белых пятен, как вышеупомянутые теории. Упомянутые мною белые пятна и пустоты есть самый главный бич всех идеалистических теорий, ибо в эти самые пустоты и закрадывается опасный мистицизм. Некоторые мистические учения утверждают, что мир полон всевозможнейших чудес, но сознание большинства людей таково, что они не могут этих чудес видеть, то есть, вокруг нас бегают черти, но наше узкое сознание мешает нам их видеть. Однако есть некие «медиумы», «экстрасенсы» и тому подобные индивиды, которые, якобы, могут видеть все тех существ, что не видим мы. Другие же утверждают, что чудесен не сам мир, сколько наше сознание. Подобное утверждение, учитывая то, что многие идеалисты говорят о том, будто  весь мир зависит от нашего представления, находит нередко отклик. Эти мистики утверждают, будто мы одной силой мысли можем изменять действительность, но люди разучились это делать и им снова надо учится у мистиков. Идеализм, собственно, лучшая почва для роста всяческого мракобесия. Более того, сам Шопенгауэр был ярким проповедником мракобесия своего времени, ведь этот философ утверждает, что нам необходимо отказаться от рациональности и научного познания, ибо только философско-художественная интуиция способна выяснить все о «вещах в себе», что уже и есть проповедь мракобесия, притом совсем не скромная. Теперь, оставив идеи Шопенгауэра о мире как о представлении, мы должны перейти к тому, что выделяет этого философа среди других идеалистов, то есть, к его идее о воли. Воле, как самостоятельному философскому явлению, долгое время не придавали значения, а внимание на нее обратили лишь двое: Шопенгауэр и Ницше, для которых она стала одной из важнейших философских категорий. Для меня, как для убежденного детерминиста, категория воли пуста и ошибочна, но мысли самого Шопенгауэра я тут приведу: «Воля – ключ ко всем мировым явлениям <...> Все отдельные вещи с их силами и свойствами – лишь обнаружения мировой воли <...> Мировая воля безлична, не связана ни пространством, ни временем. Это чистое вселенское стремление, сама себя утверждающая сила <...> У нее нет определенного предмета стремления, нет того, чего она хочет <...> Ее действие характеризуется двумя признаками: 1) она действует бессознательно, руководствуясь слепым, но безошибочным инстинктом жизни. Она не знает самое себя, развертывается автоматически, в силу одной только энергии хотения, и потому она неразумна, но не в смысле глупа, – она внеразумна; 2) она действует бесцельно. Для нее не существует идеала, ей чуждо стремление к совершенствованию. Она сама в себе закончена и совершенна, абсолютна и самодостаточна. И потому она неспособна к эволюции. Эволюцию Шопенгауэр отрицает как метафизическую невозможность. Есть лишь видимость эволюции, а не ее истинность.» (там же). Что же это за понятие, «воля», если определение столь неточно, если, конечно, быть мягкими в критике? Воля, исходя из вышесказанного, не обладает разумом, не обладает идеалом, не обладает целью, не обладает целью и хотением достижения таковой, а также она не способна к развитию, притом она обладает всей властью над миром. Исходя из этого, мы можем сделать простое умозаключение о том, что «воля» есть некая сила, все портящая и разрушающая, ибо если она действительно не обладает всеми вышеуказанными качествами, а только лишь безграничной силой, ни на что созидательное она неспособна, как неспособен ураган собрать из обломков строительного мусора прекрасное здание, но способен здание обратить в мусор. Однако это противоречит утверждениям Шопенгауэра, а это значит, что автор где-то ошибся. Нам необходимо либо признать разумность воли, либо признать, либо заключить, что она не всесильна. Если мы пойдем по первому пути, то решим, что раз все вещи мира есть только разные проявления воли, то нам надо признать, что таковая разумна, имеет вполне конкретные цели, желает их достижения, знает свои идеалы, к которым она стремится. В таком случае понятие воли теряет свой смысл, поскольку разумная мировая воля имеет другое название, имя которому, «Бог», что еще раз заставляет вспомнить нас о связях между идеализмом и мракобесием. Если же нам пойти по другому пути, то мы должны признать, что воля не всеобъемлюща, что она не может быть созидательной, а может нести лишь разрушение. Таким образом, мы приходим к выводу, что действия этой самой «воли» вполне можно, хотя бы примерно, предсказать, что уже означает детерминизм, что, само собой, значит, что воля не обладает свободой воли, посему это уже никакая не мистическая «воля», а некий детерминистский порядок. Таким образом, если мы устраним все противоречия, имеющиеся у Шопенгауэра, то выходит, что воля – это некий предсказуемый механизм, способный только разрушать. Тут возникает вопрос, состоящий в том, что де тогда есть причина созидания, если воля ей быть не может? Вероятно, что причина созидания связана с решением конкретных проблем и адаптацией к тем или иным условиям бытия, исходя из которых, мы примерно можем предсказать то, что же именно будет создано, то есть, механизм созидания имеет детерминистский характер, как и механизм разрушения, именуемый нашим Артуром «воля». Но в том случае, если и механизм созидания, и механизм разрушения, носят совершенно детерминистский характер, то почему мы разделяем их? Правильно, их надо объединить в единый детерминистский механизм, сведя все вышесказанное к максимуме: все в этом мире, как разрушение, так и созидание, вполне предсказуемо, что фактически убивает понятие воли.