Намывание островов (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник" - Страница 10

Глава 3.

Великая теория ничего.

Эту главу я посвящаю философскому релятивизму, который, увы, все более проникает в нашу гуманитарную науку. Вера в относительность всего и вся была присуща метафизикам всех времен и народов, но сейчас их релятивизм проявляется сильнее, нежели всякие иные свойства метафизики. В наши дни, отчасти благодаря господину Фейерабенду, в гуманитарных науках повсеместно господствует эпистемологический релятивизм. Теперь я хотел бы проследить происхождение этого учения и его внедрения в науку. Известно, что с самых незапамятных времен все, более или менее, себя уважающие философы, политики и ученые работали над тем, чтобы создать некую «Теорию всего», которая должна объяснить абсолютно любое действие во вселенной. Впервые, видимо, о подобной идее задумались еще Платон и Аристотель, хотя могли быть и еще более ранние попытки. Я, будучи относительно честным, говорю, что и я таких попыток не оставляю. В различное время на роль теории всего выдвигались самые разные идеи: сюда пытались пролезть и позитивизм, и марксизм, но всякий раз, как утверждалась некая общая теория всего, так через некоторое время оказывалось, что она не объясняет всего, посему ей нужна замена. В 18-19 веках философы пытались оглядываться на физику, где Ньютон ввел общие закономерности, пытаясь сделать то же самое в философии. В начале 20-го века все несколько изменилось... После того, как товарищ Эйнштейн продемонстрировал миру свою теорию относительности, многие философы решили, что нужно им тоже положить в основу своей философии относительность, то есть, они решили, что им нужен релятивизм. Вскоре появился еще и постмодернизм, посему релятивизм укоренился в науке европейских государств очень и очень плотно. В конечном итоге мы дошли до того, что Фейерабенд написал свой труд «Наука в свободном обществе», где сравнял науку с религией и магией. В результате постпозитивисты решили, что мы не можем знать, как мир устроен на самом деле. Фактически, эта теория всего оказалась теорией ничего, ибо ее авторы и апологеты сами признали, что они не знают как устроен мир. Поздравляю, мы вернулись ко временам Сократа! Вообще же говоря, крайний релятивизм вещь очень и очень опасная. Во-первых, радикальный релятивизм приводит как раз к сравнению науки и магии, что, в свою очередь, приводит к пренебрежению наукой, невежеству и варварству. Во-вторых, релятивизм в общественной жизни – это путь к тоталитаризму. Конечно, многим кажется, что, напротив, релятивизм это спасение от тоталитаризма, который, как правило, основан на абсолютизме, но тут я вижу ошибку. Конечно, вы скажите, что такое невозможно, притом приведете мне несколько весомых аргументов, которые я покажу ниже.

1) Тоталитаризм основан на абсолютизме, он узурпирует истину, посему релятивизм ему чужд.

2) Релятивизм так рекламировался после Второй мировой войны потому, что это лучшее спасение от тоталитаризма.

Если все относительно, ничего не абсолютно, а истина не познаваемая, то я можно смело сказать: «Шуфутинский лучше, чем Моцарт, а Пикассо превосходит Рембрандта.» Сначала понятие красоты становится относительным, а потом понятие морали, притом не надо тут додумывать, будто автор этих строк противится принятию нетрадиционных отношений семейного характера, ибо это совсем иначе. Я говорю о морали более высокой, а именно, я говорю о гуманизме; релятивист же, рано или поздно, дойдет и до такого утверждения: «Если все относительно, то может быть и Лев Толстой не гуманнее Гитлера?». Если вам не верится в эти слова, то мне следует привести слова Джона Хоргана, который пишет в своем «Конце науки» про Фейерабенда так: «В конце книги «Прощание с разумом» Фейерабенд раскрыл, насколько глубоким был его релятивизм. Он рассматривает положение, которое «привело в ярость многих читателей и разочаровало многих друзей, – отказ осудить даже самый экстремальный фашизм и предложение, что ему следует разрешить процветать.».». Как мы все знаем, господин Фейерабенд служил в Вермахте.

Глава 4.

Бытие и сознание.

Тут я коснусь объективного идеализма, а не идеализма вообще, ибо последний, будучи весьма распространенным явлением, особенно в академических кругах, представляет для общества несомненно большую опасность, нежели идеализм субъективный. Итак, вопрос про бытие и сознание. Его действительно можно встретить у объективных идеалистов, ибо для поклонников адвайты, солипсизма и прочих разновидностей субъективного идеализма, бытие и сознание это одно и то же, ибо ничего, кроме сознания для них и нет. Вопрос этот весьма важен скорее не тем, что тут мы еще раз убеждаемся в ошибочности объективного идеализма, сколько в том, что тут мы видим, к чему может нередко эта его разновидность может привести и приводит. Итак, сознание ли определяет бытие, или бытие сознание? Я, будучи убежденным материалистом, полагаю, что бытие определяет сознание, идеалисты же говорят обратное. Давайте представим, что сознание определяет бытие. Теперь спрашиваем себя: почему одни люди почти никогда не предавались работе и имеют все необходимое, и даже сверх того, а другие работают с утра до ночи, не имея возможности удовлетворить даже самые свои мизерные потребности? Ответ идеалиста таков, что сознание каждого определяет, будет ли он богатым или же бедным. У раба менталитет такой, что он рабом был и останется, а у господина менталитет иной, поэтому он заслуживает быть господином, а раб и должен быть  рабом. Вот скажите, товарищи, вам не кажется, будто этот ответ кое-кому выгоден? Мне кажется. Конечно, я был тут не очень корректен, посему должен некоторые моменты прояснить. Идея о морали господ и морили рабов появилась у Ницше, но там она фигурировала в несколько ином смысле; Ницше полагал, что и король может иметь мораль раба, и раб мораль господина. Ницше не делал в этом вопросе жесткой социальной привязки. Несколько схожие идеи выдвигали Платон и Гегель, которые были объективными идеалистами и как раз полагали, будто сознание определяет бытие. Платон выдвигал идеи о кастовом устройстве общества, идеи Гегеля стали философской основой национал-социализма. Но вернемся к ответу нашего идеалиста. Если сознание человека определяет его положение в обществе, то надо задать пару вопросов касательно сознания, вот эти вопросы:

1) Чем отличается сознание бедного от сознания богатого?

2) Какова природа сознания?

3) Сознание определяется биологией?

4) Оно передается по наследству?

5) Подвержено ли оно коррекции?

Вот когда мы натыкаемся на эти вопросы, то мы понимаем всю гнилую основу объективного идеализма. Посмотрим, как на тот же самый вопрос о причинах бедности и богатства отвечают материалисты. Материалист скажет, что те люди, что наиболее хитрые, наглые и жадные, заставили однажды других людей работать на себя, а потом передали власть своим потомкам. Потомки, имея изобилие материальных благ и массу свободного времени, начали тратить все это на собственное увеселение, которое породило культуру и искусство, помимо этого некоторые из них от своей праздности стали задаваться вопросами мироздания и занялись изучением природы, породив науку. Потомки же тех, кого однажды вогнали в рабство, от отсутствия образования, тяжелой работы и суровой жизни, деградировали и обрели соответствующее сознание. Иными словами, господский менталитет родился из праздности, а рабский – из работы. Вопросы есть? Вопросов, по крайней мере, у меня, нет. Некоторые нам все же возразят, что оба ответа на наш вопрос равнозначны, но тут я применю бритву Оккама, просто отрезая все непроверяемые метафизические рассуждения о морали рабов и морали господ, оставив куда более понятное материалистическое объяснение. Вообще же говоря, объективный идеализм – это самая лучшая основа для тоталитаризма, притом самого омерзительного. Как я уже указывал выше, идеи Гегеля пришлись по вкусу нацистам. Почитался ими же и упомянутый мной выше Ницше. Платон же фигура культовая для всех сторонников тоталитаризма вообще. Идея о морали господ и морали рабов заманчива для всяческих реакционеров, ибо эту мораль можно привязать к конкретным классам, нациям, религиям и расам, что многие и делают. Запомните, что все эти рассуждения о «тупом быдле», «пенсионерах-совках», «неполноценности русского (или любого другого) народа» имеют объективно-идеалистическую основу. Конечно, в работах Гегеля и Платона диалектически сочетаются вещи очень прогрессивные и очень реакционные, но нужно уметь их разделять, как это делал Маркс, к примеру.