Мышь на миле - Кинг Стивен - Страница 5

- Парни, готовы? - спросил Тут, когда мы вернулись своим первоначальным составом к ступенькам из моего кабинета. Я кивнул, и мы прошли на платформу. Я часто думал, что мы похожи на знаменосцев, забывших где-то свой флаг.

- А что мне делать? - спросил Перси из-за сетчатого окошка между складом и аппаратной.

- Смотри и учись, - крикнул я в ответ.

- И держи руки подальше от своей сосиски, - пробормотал Харри. Но Тут-Тут услышал его и захихикал.

Мы провели его на платформу, Тут повернулся кругом - старый ветеран в действии.

- Я сажусь, - объявил он, - сажусь, сажусь на ко-лени к Олд Спарки.

Я присел на правое колено у его правой ноги. Дин присел на левое колено у левой ноги Тута. В этот момент мы были наиболее уязвимы для физического нападения, если вдруг приговоренный начнет буянить, что они довольно часто проделывали. Мы оба повернули согнутое колено слегка внутрь, чтобы защитить область паха. Опустили подбородки, чтобы защитить горло. И, конечно же, мы старались действовать быстро, чтобы закрепить лодыжки и нейтрализовать опасность как можно быстрее. На но-гах Вождя будут шлепанцы, когда он совершит последнюю прогулку, но "все может статься" служит слабым утешением человеку с разорванной гортанью. Или валяющемуся на полу с яичками, раздувшимися до размера пивной кружки, на глазах у сидящих на складных стульчиках сорока с чем-то зрителей, среди которых есть и журналисты.

Мы пристегнули лодыжки Тут-Тута. Застежка на стороне Дина немного крупнее, потому что в ней раствор, Когда Биттербак завтра сядет на стул, его левая икра будет выбрита. У индейцев, как правило, немного волос на теле, но мы не можем довериться случаю.

Пока мы закрепляли лодыжки Тут-Тута, Брут пристегнул его правую кисть. Харри плавно вышел вперед и пристегнул левую. Когда и с этим было покончено, Харри кивнул Бруту, и тот скомандовал Ван Хэю: "Включай первую".

Я услышал, как Перси спросил Джека Ван Хэя, что это означает (просто не верилось, что он знает так мало, что он ничему не научился, пока был в блоке "Г"), и Ван Хэй тихо объяснил. Сегодня "включай первую" не значило ничего, но когда он услышит это завтра, Ван Хэй повернет рукоятку тюремного генератора блока "Г". Свидетели услышат низкий ровный гул, и во всей тюрьме свет станет ярче. В других блоках заключенные при виде слишком яркого света решат, что все уже кончилось, хотя на самом деле все только начиналось.

Брут обошел стул, так что Тут мог его видеть.

- Арлен Биттербак, вы приговариваетесь к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен судом присяжных и утвержден судьей штата. Боже, храни жителей этого штата. У вас есть что сказать перед тем, как приговор будет приведен в исполнение?

- Да, - произнес Тут со сверкающими глазами и беззубой счастливой улыбкой на губах. - Я хочу обед с жареным цыпленком, с картошкой и соусом, я хочу накакать вам в шляпу, и я хочу, чтобы Мэй Вест присела мне на лицо, потому что я крутой донжуан.

Брут пытался сохранить серьезное выражение, но это было невозможно. Он откинул голову и захохотал. Дин сполз на край платформы, будто его подстрелили, голова в коленях, всхлипывая, как койот, и прижав руку ко лбу, словно боясь, что растрясет мозги. Харри прислонился к стене и выдавал свои "ха-ха-ха" так, как будто кусок застрял у него в глотке. Даже Джек Ван Хэй, не отличавшийся чувством юмора, смеялся. Мне тоже было смешно, мне тоже хотелось смеяться, но я сдерживал себя. Завтра ночью все будет по-настоящему, и там, где сейчас сидит Тут-Тут, умрет человек.

- Заткнись, Брут, - сказал я. - И вы тоже, Дин, Харри. А ты, Тут, смотри, еще одно выступление подобного рода станет последним. Я прикажу Ван Хэю включить на вторую по-настоящему.

Тут ухмыльнулся мне, словно хотел сказать: "Это было так здорово, босс Эджкум, правда, здорово". Его ухмылка сменилась выражением недоумения, когда он увидел, что я не разделяю общего веселья.

- Что с тобой? - спросил он.

- Это не смешно, - отрезал я. - Вот что со мной, и если у тебя не хватает ума понять, то просто держи свой хлебальник закрытым. - Хотя было и вправду смеш-но, и, наверное, это меня и разозлило.

Я посмотрел вокруг и увидел, что Брут все еще улыбается.

- Черт, я, наверное, становлюсь слишком старым для такой работы.

- Не, - отозвался Брут. - Ты в полном расцвете, Поль.

Но я этого не ощущал, как не ощущал и Брут, и дурацкая работа не шла, мы оба понимали. Тем не менее приступ смеха прошел. И к лучшему, потому что меньше всего мне хотелось, чтобы завтра вечером кто-то вспомнил идиотское выступление Тута и стал снова смеяться. Вы скажете, такое невозможно: охранник умирает со смеху, сопровождая приговоренного на электрический стул, но, когда люди в стрессовом состоянии, возможно все что угодно. А о таком люди будут вспоминать лет двадцать.

- Ты замолкнешь, Тут? - прикрикнул я.

- Да. - Он, словно самый пожилой ребенок, надул губы.

Я кивнул Бруту, чтобы тот продолжил репетицию, Он снял маску со специального крючка за спинкой стула и натянул ее на голову Тут-Тута, закрепив под подбородком, так что на макушке оказалась большая дыра. Потом Брут наклонился, вынул круглую мокрую губку из ведра, прижал к ней палец, а потом кончик пальца лизнул. Проделав это, опустил губку назад в ведро. Завтра будет не так. Завтра он положит губку в шлем, висящий на спинке. Не сегодня, сегодня совсем незачем мочить старую голову Тута.

Шлем был стальной, с завязками и напоминал каску пехотинца. Брут надел его на голову старого Тут-Тута, натянув вниз вокруг дыры в черной ткани маски.

- Надеваю шлем, надеваю шлем, надеваю шлем, - говорил Тут, и его голос звучал сдавленно и приглушенно. Завязки не давали открыть рот, и я думаю, что Брут натянул его чуть сильнее, чем требовалось для репетиции. Он отступил назад, оглядел пустые стулья и сказал:

- Арлен Биттербак, сейчас через ваше тело пропустят электрический ток, пока вы не умрете в соответствии с законом штата. Пусть Господь будет милостив к вашей душе.

Брут повернулся к сетчатому квадрату:

- Включай на вторую.

Старый Тут, пытаясь повторить свой гениальный комический трюк, стал ерзать и дергаться на стуле, чего обычно клиенты Олд Спарки почти никогда не делали.

- Я жарюсь, - кричал он. - Жарюсь! Горю-ю! Я жа-реный индюк!

Я увидел, что Харри и Дин смотрят совсем в другую сторону. Они отвернулись от Спарки и глядели через пустой склад на дверь, ведущую в мой кабинет.

- Будь я проклят, - проговорил Харри, - один из свидетелей явился на день раньше.

На пороге, аккуратно обвив хвостиком лапки и глядя круглыми блестящими глазами-бусинками, сидела мышь.

5

Казнь прошла хорошо, и если вообще можно сказать "хорошая казнь" (в чем я очень сомневаюсь), то казнь Арлена Биттербака, старейшины совета ирокезов Ваишта, была именно такой. Он плохо заплел волосы в косы - сильно дрожали и не слушались руки, - и его старшей дочери, тридцатитрехлетней женщине, разрешили заплести их ему ровно и красиво. Она хотела вплести перья в кончики кос - хвостовые перья сокола, его птицы, но я не разрешил. Они могли загореться. Я, конечно, не сказал ей этого, просто объяснил, что не положено. Она не возражала, только наклонила голову и прижала руки к вискам в знак разочарования и неодобрения. Женщина вела себя с достоинством и этим практически гарантировала, что ее отец будет вести себя так же.

Когда пришло время. Вождь вышел из камеры без протестов и задержек. Иногда нам приходится отдирать их пальцы от прутьев решетки - я даже сломал как-то один или два и никогда не забуду их приглушенный треск, - но Вождь, слава Богу, был не из таких. Он прямо прошел по Зеленой Миле в мой кабинет и там опустился на колени, чтобы помолиться вместе с братом Шустером, который специально приехал из баптистской церкви "Райский Свет" на своем драндулете. Шустер прочел Вождю несколько псалмов, и Вождь заплакал, когда Шустер дошел до места, где говорится о том, чтобы лежать у спокойной воды. Но это была совсем не истерика. Я подумал, что он представил ту спокойную воду такой чистой и холодной, что ломит зубы при каждом глотке.