Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 29

Кузины тут же принялись трещать о том, как приятно видеть его в добром здравии и что они просто поражены столь заметным улучшением его самочувствия. Свое удивление выразил и доктор.

Когда же старик заговорил, пришла моя очередь удивиться.

Он дернул вялой рукой и, приподняв ее, со стуком опустил на стол. В ту же секунду уста его открылись и послышался глухой монотонный голос, хотя лицо не исказила ни одна морщинка – лишь нижняя челюсть чуть опустилась:

– Мне еще далеко до смерти, и я не желаю ничего о ней слышать!

Безвольная рука вновь судорожно дернулась над столом и с грохотом упала.

Шарлотта, прищурившись, следила за всем происходящим, глаза ее поблескивали. Я впервые видел ее такой собранной и сосредоточенной – все ее внимание было приковано к лицу старика и его безжизненно лежавшей руке.

– Бог мой, Антуан, – вскричал доктор, – не станете же вы винить нас за излишнее беспокойство!

– Мой разум ясен, как всегда! – заявил полуживой старик тем же бесцветным голосом. Очень медленно повернув голову, словно она была деревянной болванкой на скрипящем шарнире, он обвел всех взглядом и вновь с кривой улыбкой обратился в сторону Шарлотты.

Стремясь повнимательнее всмотреться, я наклонился вперед, чтобы свечи не слепили глаза, и только тогда увидел, что глаза старика налиты кровью, а лицо словно замороженная маска – при малейшей смене его выражения казалось, будто ледяная поверхность покрывается трещинами.

– Я доверяю тебе, моя любимая невестка, – заявил он, и на этот раз полное отсутствие интонации с лихвой окупилось громогласностью.

– Да, топ рёге, – сладким голосом ответила Шарлотта, – я всегда буду заботиться о вас, не сомневайтесь.

И, придвинувшись к мужу, она пожала его безвольную руку.

– Отец, вы не страдаете от боли? – тихо спросил несчастный калека, и во взгляде его, обращенном на старика, промелькнул страх – кто знает, возможно, он видел перед собой собственное будущее.

– Нет, сын мой, я никогда не чувствую боли. – Ответ прозвучал успокаивающе.

Чем дольше я наблюдал за полуживым созданием, гораздо более похожим на деревянную куклу, чем на человека, тем тверже становилась моя уверенность, что беседу с нами ведет вовсе не оно, а нечто вселившееся внутрь его и завладевшее его душой. На меня как будто снизошло секундное озарение: я вдруг увидел подлинного Антуана Фонтене, загнанного в ловушку собственного тела, лишенного способности управлять даже своим голосом, – и этот Антуан Фонтене смотрел на меня глазами, полными ужаса.

Видение промелькнуло как молния, но было тем не менее удивительно отчетливым. Я резко повернулся к Шарлотте и встретил ее холодный, вызывающий взгляд, словно побуждающий меня произнести вслух пришедшую на ум догадку. Старик, в свою очередь, долго не сводил с меня пристального взгляда и внезапно оглушительно расхохотался, заставив вздрогнуть от неожиданности всех присутствующих.

– Ради всего святого, Антуан! – взмолилась симпатичная кузина.

– Отец, выпей вина, – предложил старший сын.

Черный слуга Реджинальд потянулся за бокалом, но старик вдруг сам поднял обе руки, уронил их на стол, а затем, зажав ими бокал, с горящим взором поднес его ко рту и выплеснул содержимое себе в лицо… Вино потекло по подбородку, однако несколько капель все же попали в рот.

Сидевшие за столом замерли в ужасе. Реджинальд оцепенел. И только Шарлотта, с едва заметной улыбкой наблюдавшая за проделкой старого джентльмена, суровым тоном произнесла, поднимаясь из-за стола:

– Ну хватит, отец, вам пора в постель.

Рука старца со стуком упала на стол. Реджинальд тщетно попытался поймать выпавший из ослабевших пальцев бокал – тот опрокинулся, остатки вина залили скатерть.

Окаменелые челюсти вновь разомкнулись, и глухой голос произнес:

– Я устал от разговоров. Пожалуй, мне лучше уйти.

– Да, нужно отдохнуть. – Шарлотта подошла к его креслу. – А мы вас навестим.

Неужели больше ни одной живой душе не бросился в глаза весь этот ужас? Разве никто не видел, что безвольными конечностями старика управляет дьявольская сила? Реджинальд поднял старца на ноги и повел прочь из зала – точнее, даже не повел, а понес, ибо старший Фонтене уронил голову на грудь и, казалось, не мог уже и пальцем пошевельнуть. Кузины молча, с отвращением смотрели ему вслед. Пьяные братья едва ли не кипели от злости, а доктор, только что осушивший очередной бокал красного вина, лишь качал головой. Шарлотта проводила старика невозмутимым взглядом и, едва дверь за ним закрылась, вернулась на свое место за столом.

Наши глаза встретились. Готов поклясться, что ее взор в тот момент горел ненавистью ко мне за то, что я все понял. Пытаясь скрыть неловкость, я отпил немного вина – оно было отменного вкуса, хотя, как я успел заметить, чересчур крепкое – и почувствовал, как по всему телу разлилась непривычная слабость.

– Я уже много лет не видела, чтобы его руки так двигались, – подала вдруг голос глухая старуха, та, что была похожа на насекомое. Она обращалась ко всем и одновременно ни к кому конкретно.

– Ну а мне показалось, что говорил не он, а сам дьявол! – откликнулась симпатичная дама.

– Черт бы его побрал, он никогда не умрет, – прошептал Андре, падая лицом в тарелку, и мгновенно заснул. Его опрокинутый бокал скатился со стола.

– Да, его умирающим не назовешь, – с тихим смешком согласилась Шарлотта, по-прежнему взирая на все происходящее с самым невозмутимым видом.

И тут все вздрогнули. Неожиданно откуда-то с лестницы – наверное, с верхней площадки – донеслись раскаты жуткого хохота, от которого всех присутствующих буквально передернуло, – старик еще раз напомнил о себе.

Лицо Шарлотты приняло суровое выражение. Нежно похлопав мужа по руке, она поспешно покинула обеденный зал, успев все-таки при этом бросить взгляд в мою сторону.

Наконец старый доктор со вздохом объявил, что должен ехать домой, однако к этому времени он так напился, что, несмотря на неоднократные попытки, не в силах был встать из-за стола. Как раз в это время прибыли еще два гостя, хорошо одетые французы. Им навстречу тут же направилась симпатичная пожилая дама, тогда как остальные три уже покидали обеденный зал. Самая старшая из них, сморчок, при этом злобно оглядывалась на уснувшего лицом в тарелке Андре и что-то недовольно бормотала себе под нос. Пьер тем временем поднялся из-за стола и помог встать напившемуся доктору, после чего парочка, покачиваясь, удалилась на террасу.

Оставшись наедине с Антуаном, – сонм рабов, убиравших со стола, не в счет, – я спросил хозяина дома, не пожелает ли он выкурить со мной сигару, и добавил, что как раз в тот день приобрел две штуки в Порт-о-Пренс, кажется неплохие.

– О, в таком случае вы должны попробовать мои – из табака, который я здесь выращиваю, – объявил он.

Мальчишка-раб принес нам сигары и огня и остался стоять рядом со своим господином, чтобы давать тому затянуться, когда он пожелает.

– Вы должны простить моего отца, – тихо произнес Антуан, словно не желая, чтобы его услышал кто-либо, кроме меня. – Ум у него чрезвычайно острый. Это все ужасная болезнь виновата.

– Прекрасно понимаю, – отозвался я.

Из гостиной напротив, где расположились остальные участники обеда, доносились смех и оживленный разговор. Судя по всему, Пьер с доктором тоже участвовали в общем веселье.

Двое черных рабов, совсем еще мальчики, тем временем пытались поднять из-за стола Андре. Тот в ответ лишь злился и что-то бормотал в пьяном возмущении, а потом резко вскочил и ударил одного из мальчишек так сильно, что бедняга расплакался.

– Не глупи, Андре, – устало урезонил родственника Антуан и сочувственно обратился к пострадавшему: – Подойди сюда, малыш.

Раб подчинился, а буян вне себя от ярости вылетел из обеденного зала.

– Возьми монету из моего кармана, – велел мальчишке хозяин. Тот не заставил себя ждать – похоже, ритуал был ему хорошо знаком – и с сияющими глазами зажал в руке награду.