Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 28

Почти одновременно с ними в зал вошел молодой муж, о котором я столько слышал. Держался он прямо и самостоятельно скользил ногами по полу, однако при этом всем своим весом опирался на огромного мускулистого негра, который поддерживал его, обхватив за талию. Руки молодого человека со скрюченными кистями и безвольными пальцами казались такими же слабыми, как и ноги. И все же он производил впечатление неотразимого красавца.

Прежде чем поддаться болезни, он, наверное, был незаурядным кавалером в Версале, где и завоевал свою невесту. В ладно сшитом платье, достойном короля, с драгоценными перстнями, унизавшими все пальцы, в огромном красивом парижском парике, украшавшем голову, он на самом деле выглядел впечатляюще: пронзительно серые глаза, крупный рот, тонкие губы и решительный подбородок…

Опустившись в кресло, он предпринял несколько безрезультатных попыток сесть поглубже, и тогда сильный раб подтянул хозяина так, чтобы тому было удобно, а затем подвинул кресло и встал за его спинкой.

Шарлотта опустилась в свое кресло, но не во главе стола, а как раз напротив меня, по правую руку от мужа, дабы помогать ему во время еды. В зал вошли еще две персоны – как я вскоре выяснил, братья, Пьер и Андре, оба пьяные, оба едва ворочали языками и глупо шутили. Вслед за молодыми людьми появились четыре дамы, разодетые в пух и прах, – две помоложе и две постарше – видимо, кузины, тоже из постоянных обитателей дома. Пожилые дамы по большей части молчали, лишь время от времени совершенно невпопад задавали нелепые вопросы – обе были туговаты на ухо и довольно дряхлы. Что касается двух дам менее преклонного возраста, то и они уже давно распрощались с молодостью, но проявляли живость ума и хорошее воспитание.

Перед самым началом трапезы появился доктор – довольно пожилой пьяненький господин, одетый, как и я, строго, в черное. Он прискакал верхом с соседней плантации, с благодарностью принял приглашение к столу и стал жадно поглощать вино.

Вот и вся компания. За спиной у каждого из нас стоял всегда готовый к услугам раб, чьей задачей было предлагать то или иное блюдо, следить за тем, чтобы тарелка не оставалась пустой, и подливать вино в бокалы, стоило отпить хотя бы глоток.

Молодой муж завел со мной весьма приятную беседу, и мне сразу стало совершенно ясно, что болезнь никак не затронула его мозг и что он до сих пор не утратил вкуса к жизни и к хорошей еде, которую ему подавали с двух сторон: Шарлотта кормила его из ложки, а Реджинальд – слуга – разламывал хлеб. Он отметил, что вино великолепно, и за оживленным разговором со всей компанией съел две тарелки супа.

Все блюда были сильно сдобрены специями и отлично приготовлены. На первое подали суп из даров моря с большим количеством перца, затем – несколько видов мяса, а на гарнир – жареный картофель, жареные бананы, много риса, бобов и других отменно вкусных продуктов.

В течение всего обеда присутствовавшие обменивались репликами – в основном по-французски, за столом не смолкали шутки и смех. В общей беседе не принимали участия только пожилые дамы, тем не менее они не скучали и выглядели вполне довольными.

Шарлотта говорила о погоде, о делах на плантации, о том, что ее муж должен завтра обязательно поехать с ней и взглянуть на урожай, о том, что молодая рабыня, купленная прошлой зимой, отлично справляется с шитьем… и так далее, в том же духе. Муж отвечал ей с воодушевлением и время от времени обращался ко мне с вежливыми вопросами – как прошло мое путешествие, как мне нравится Порт-о-Пренс, сколько я еще здесь пробуду – и светскими замечаниями по поводу дружелюбия здешних людей и того, что дела в Мэй-Фейр идут в гору. А еще он рассказал мне, что они собираются купить соседнюю плантацию, как только удастся уговорить ее владельца, спившегося картежника.

Единственными, кто стремился противоречить хозяину, были его подвыпившие братья – они отпустили несколько презрительных замечаний. Младший, Пьер, внешностью во многом уступавший больному брату, придерживался того мнения, что земли у семьи вполне достаточно и соседская плантация им ни к чему и что Шарлотта слишком активно занимается делами плантации, а это женщине не подобает.

Сентенции Пьера прозвучали под громкие одобрительные возгласы Андре, который заляпал всю свою кружевную манишку, набивал едой полный рот и жирными пальцами оставлял пятна на бокале. Он в свою очередь настойчиво предлагал после смерти отца продать всю землю и вернуться во Францию.

– Не смей говорить о его смерти! – резко оборвал Андре старший, калека Антуан.

Братья в ответ лишь презрительно фыркнули.

– А как он сегодня? – спросил доктор, отрыгивая. – Даже боюсь спрашивать, лучше ему или хуже.

– А чего можно ждать? – отвечала одна из кузин, когда-то, судя по всему, красавица. Однако и сейчас она не утратила обаяния и привлекательности, так что смотреть на нее было приятно. – Я очень удивлюсь, если за сегодняшний день он произнесет хоть слово.

– А почему бы и нет? – спросил Антуан. – Разум его остается таким же ясным, каким был всегда.

– Да, – подтвердила Шарлотта, – он правит твердой рукой.

Началась словесная перепалка, все говорили одновременно, и одна из престарелых дам потребовала, чтобы ей объяснили, что происходит.

Наконец вторая старуха, настоящий сморчок, каких поискать, которая, не отвлекаясь ни на секунду, словно прожорливое насекомое, все время что-то жевала, склонившись над тарелкой, внезапно подняла голову и, обращаясь к пьяным братьям, прокричала:

– Вы оба – никчемные негодники, и с плантацией вам не справиться!

Те ответили глумливым смехом, в то время как обе женщины помоложе со страхом поглядывали то на Шарлотту, то на почти парализованного, бесполезного мужчину, чьи руки лежали возле тарелки, как две мертвые птицы.

Тогда старуха, видимо довольная произведенным эффектом, выдала следующее заявление:

– Здесь всем заправляет Шарлотта!

Услышав такие речи, женщины помоложе совсем перепугались, пьяные братья опять принялись хохотать и фыркать, а на лице калеки Антуана появилась обаятельная улыбка.

Однако вскоре бедняга пришел в столь сильное возбуждение, что его буквально начало трясти. И тогда Шарлотта поспешно сменила тему и заговорила о приятном. На меня вновь посыпались вопросы о моем путешествии, о жизни в Амстердаме, о теперешнем состоянии дел в Европе, в частности о перспективах ввоза кофе и индиго. Мне, в свою очередь, начали рассказывать, что жизнь на плантации очень скучна, что никто здесь ничего не делает, только ест, пьет и развлекается… и так далее, и тому подобное, когда вдруг Шарлотта мягко прервала разговор и отдала приказ черному рабу Реджинальду сходить за старым хозяином и привести его в зал.

– Он разговаривал со мной весь день, – тихо сообщила она присутствующим, скрыто торжествуя.

– Вот как? Да это просто чудо! – заявил пьяный Андре, который к этому времени уже ел как свинья, обходясь без ножа и вилки.

Старый доктор, прищурившись, посмотрел на Шарлотту, не обращая внимания на то, что его кружевное жабо все вымазано едой, а вино из дрожащего в нетвердой руке бокала проливается на стол. Казалось, еще секунда, и он уронит сам бокал. У стоящего за его спиной молодого раба вид был очень встревоженный.

– Что значит – разговаривал с вами весь день? – переспросил доктор. – Когда я последний раз его видел, он находился в полнейшем ступоре.

– Его состояние меняется ежечасно, – ответила одна из кузин.

– Он никогда не умрет! – прогремела старуха, вгрызаясь в очередной кусок.

В эту минуту в комнату вошел Реджинальд, поддерживая высокого, седовласого, очень истощенного, похожего на скелет мужчину. Закинув тонкую руку на плечи раба и склонив набок голову, старик поочередно обвел взглядом всю компанию – в его блестящих глазах светился острый ум.

Его усадили во главе стола, а поскольку он не в состоянии был сидеть прямо, привязали шелковыми шалями к спинке кресла. Реджинальд, видимо досконально знающий процедуру, приподнял подбородок старого хозяина, так как тот не мог самостоятельно держать голову.