Ненормальный (СИ) - "Bruck Bond" - Страница 4

— Ты ведь мог разбиться. Насмерть. Пятый этаж всё-таки… — Ну всё, режим зануды активирован. А я-то думал, он не такой, как все, даже обидно.

— Мог бы, но не разбился. Я даже в скорую сам залез. Но вообще, как вариант самоубийства, падение с высоты — на троечку. И пока летишь страшно, и приземляться больно, и стопроцентной гарантии нет — вот так захочешь умереть, а вместо этого инвалидом на всю жизнь останешься. Вообще, конечно, идеального способа не существует, везде есть свои риски, — авторитетно заявил я.

— А твои родители знают?

— Ты сам-то понял, что только что спросил?

— Ну, я в том смысле, что ты о них подумал?

— Ну, конечно, блин, подумал, я же живой перед тобой сижу.

— А если бы ты тогда разбился насмерть?

— Ну, мне бы было стыдно. Но недолго.

— В первый раз встречаю настолько ебанутого человека…

— Что? — я сделал вид, что не расслышал.

— Как тебе пиво? — Я одобрительно хмыкнул. Поспешил я, наверное, принижать уровень его интеллектуального развития, соображает же, когда нужно свернуть разговор в другую степь.

— Горькое. Пена противная. Но что-то в этом есть. Прямо как с твоей рубашкой — она мерзкая, выглядишь ты в ней кошмарно, но что-то в этом образе хорошего мальчика есть.

— А, это, — Глеб неожиданно улыбнулся. Неожиданно — это потому что до этого момента он не улыбался от слова «совсем». — Я вообще-то обычно так не хожу, просто сегодня была начерталка.

— Это многое объяснило, — фыркнул я.

— Преподаватель старой закалки, терпеть не может всякую неформальщину и требует от студентов классического вида.

— И в каком месте у тебя неформальщина?

Глеб начал закатывать рукава рубашки. Ма-а-ать… Руки до локтя были в узорах татуировок. Черный, красный, розовый…

— Это называется рукав вполовину, — сказал Глеб, явно наслаждающийся моей реакцией. — От локтя до запястья. Если хорошо присмотреться, то можно заметить, что некоторые узоры складываются в слова.

— Давно ты их сделал? Что за слова? Больно было? А ты эскиз сам рисовал? — меня, что называется, понесло. Хотя чего уж там, это обычное мое состояние.

— Процесс нанесения постепенный, естественно. Полностью закончены они были полтора года назад. Это больно, но уровень боли может отличаться, все зависит от индивидуального болевого порога, от места, от опыта мастера, от оборудования. А эскиз рисовал сам, да, на самом-то деле это…

А дальше Глеб начал рассказывать, как он придумал эскиз, как рисовал его, начал говорить о каких-то там отсылках к знаменитым художникам-абстракционистам. Короче, я нихрена не понимал, чего он говорит, чувствуя себя, как у мамули в музее — у нее точно такое вдохновенное лицо, когда она о своих любимых композициях рассказывает. Я поэтому-то даже и не пытался моего неформального друга заткнуть — у него же глаза горели, явно ему очень нравилось то, о чем он рассказывает. Я уже не раз ловил себя на мысли, что люди становятся потрясающе красивыми и красноречивыми, когда говорят о том, что любят.

— Можно нескромный вопрос? Какого хуя ты забыл в техническом универе?

— Прости?

— Ну, я так понял, ты рисуешь, тебе это нравится и ты даже разбираешься во всех этих стилях и во всем прочем. Почему ты не поступил куда-нибудь в академию искусств?

— Знаешь, — хмыкнул Глеб. — Это, наверное, только в твоем мире люди делают то, что им хочется.

— Нет, — покачал головой я. — Это в любом нормальном мире так происходит. По-моему, это кретинизм — заниматься тем, что тебе не нравится.

— В тебе говорит юношеский максимализм.

— А в тебе зануда.

— Не всегда получаешь то, что хочешь. Есть ещё и обстоятельства.

— Которые люди придумывают себе сами, чтобы оправдать свою слабость, — категорично заявил я.

— Может быть. Но стать успешным художником не так-то просто, некоторые и вовсе за профессию это не считают. Так не лучше ли получить профессию, которая пусть тебе и не по душе, зато обеспечит тебя высокооплачиваемой работой. Когда у тебя есть деньги, идти к мечте намного проще.

— И пока ты будешь получать ненавистную профессию, упустишь множество шансов. А ещё ты рискуешь растерять все свои навыки, веру в себя и станешь одним из тех занудливых реалистов-бизнесменов в костюме-тройке, до конца жизни будешь заниматься какими-нибудь стремными проектами, а в итоге реализовать себя сможешь, только нарисовав картинку на собственное надгробие.

Глеб молча отхлебнул из кружки, зачерпнул горсточку орешков из тарелки, отправил их в рот.

— Может, ты и прав, — вздохнув тяжело, сказал он. — Только у меня и выбора особого не было. Наверное, я слабак и есть, раз не смог противостоять, но мне всегда было сложно спорить с мамой. А она хотела сына-инженера, как минимум.

— Нет ничего плохого в том, чтоб любить маму. Но и не надо думать, что всё, что она говорит — истина в последней инстанции. Если бы я так думал, до сих пор бы в подштанниках ходил.

Глеб не удержался от смешка.

— Кстати, — оживился я. — А ты не хочешь посетить выставку одного молодого перспективного художника? Он сейчас в художественном музее выставляется.

— Типа, в благодарность за то, что я тебя напоил?

— Типа, потому что моя мама там работает и жаждет меня увидеть на этой выставке, а один я точно сдохну со скуки. К тому же, тебе, кажется, мой неформальный друг, будет это интересно. И, ко всему прочему, бесплатно.

— Ну, раз бесплатно…

— Вот сразу видно, студент. Халявщик.

========== Глава 3. ==========

Когда я пообещал маме не только посетить выставку, но ещё и привести с собой друга, она не сдержала радостного возгласа. Переживает, что у меня совсем нет друзей и поэтому я рискую, как пишут в умных книжках по воспитанию, так и не социализироваться. Как и всякая порядочная мама, она тут же пристала ко мне с вопросами относительно личности моего загадочного товарища, но я сподобился обозначить только его имя, потому что и сам толком ещё ничего о нем не знал. Экземпляр, надо сказать, заслуживающий внимания, одни татухи чего стоят — глаз не оторвать. Да и сам он очень даже, и чем больше на него смотришь, тем красивее он становится. Характер, конечно, то ещё говно, но пока ещё не в критичной степени. В общем и целом, интересный тип, интригует.

Встретиться мы договорились на набережной. По-моему, это достаточно символично, Глеб, кажется, этого не оценил, но тем не менее пришел. Он сидел на лавке и курил, вот уж блядская привычка.

— Ну что, готов? — вместо приветствия буркнул я. — Имей в виду, маме я сказал, что приду с другом, и она очень этому рада, даже наряжалась сегодня минут сорок, будто на свидание. Так что будь вежлив, учтив и улыбчив. Иначе мне придется тебя побить, что, учитывая мою комплекцию в сравнении с твоей, будет тем ещё извращением, однако…

— Ты когда-нибудь затыкаешься?

— Да не было ещё вроде как такой необходимости… Ой, вот это нифига себе! Кто осчастливил?

Левый глаз Глеба слегка заплыл и цветом был ближе к баклажану.

— Не твое собачье дело, — нервно рявкнул он и, елейно ухмыляясь, спросил: — Ну, как думаешь, смутит твою маму такой друг?

— Брось, — отмахнулся я. — Она даже внимания на твой фонарь не обратит. Она обрадуется в любом случае, даже если у тебя лосиные рога вдруг вырастут.

— Ну да, у матери поехавшего придурка не так уж и много радостей в жизни.

— Вот-вот, только ей этого не говори, она у меня к такому чувствительная, любит меня.

— А ты, кажется, ее.

— Что в этом удивительного? Я люблю свою маму, да. Это естественно.

— Ты прыгаешь с моста, с пятого этажа, жрешь таблетки…

— Но она-то этого не знает. И вообще, хватит уже демагогию разводить, пошли.

Как я и предполагал, маме моей Глебушка понравился с первого взгляда. Когда он, мило улыбаясь, сделал комплимент по поводу прекрасного внешнего вида, мама и вовсе просияла, как ясно солнышко. Когда Глебушка заинтересованно глянул на ближайшую картину и спросил, не является ли изображенное отсылкой к какому-то там направлению какого-то там датского художника, мама чуть не впала в экстаз.