Сильнее смерти - Голсуорси Джон - Страница 46

Джип вернулась на свое место возле кровати. Какая ирония! Единственным ее желанием было освободиться, и вот она оказалась главным виновником его болезни! Если бы не она, ничто не угнетало бы его мозг; он даже мог быть еще неженатым! Его пьянство, долги, даже эта девушка - может быть, и всему этому виной тоже она? Она собиралась освободить и его и себя - и вот итог! Неужели есть в ней нечто роковое, что всегда приносит несчастье мужчинам, которых она встречала в жизни? Она причинила горе отцу, мосье Армю, Росеку, собственному мужу. А до замужества - сколько людей искало ее любви и уходило от нее несчастными? Подойдя к зеркалу, она долго и грустно вглядывалась в свое лицо.

ГЛАВА XX

Через три дня после своей неудавшейся попытки уйти от Фьорсена Джип написала Дафне Уинг; она сообщила ей о болезни Фьорсена, упомянула о коттедже близ Милденхэма, где, если Дафна пожелает, можно удобно устроиться и укрыться от любопытных; в конце письма Джип просила разрешения возместить убытки, связанные с расторжением контрактов.

На следующее утро она увидела в своей гостиной мистера Уэгга. Он стоял посреди комнаты, держа в руке цилиндр, обвитый креповой лентой; на руках у него были черные перчатки. Он глядел в окно, словно желая воскресить в памяти Джип ту теплую ночь, когда луна бросала таинственные отблески на подсолнечники, а его дочь танцевала в саду. Ей хорошо была видна его толстая красная шея, отложной воротничок, повязанный черным галстуком поверх сверкающей белой рубашки. Протягивая руку, она сказала:

- Как поживаете, мистер Уэгг? Очень мило, что вы пришли!

Мистер Уэгг обернулся. Он выглядел явно озабоченным.

- Надеюсь, вы в добром здравии, мэм? У вас здесь прекрасный уголок. Я сам без ума от цветов. Всегда увлекался ими.

- Цветы в Лондоне - большое утешение.

- Да-а-а. Мне кажется, вы могли бы выращивать здесь георгины. - Отдав дань savoir faire {Хорошему тону (франц.).} и смутному желанию немного польстить ей, он перешел к делу: - Моя дочь показала мне ваше письмо. Я решил не писать вам: в таких деликатных делах я предпочитаю говорить лично. По-моему, вы крайне любезны, если учесть ваше положение. Я сам тоже всегда стараюсь поступать по-христиански. Жизнь преходяща; никогда не знаешь, когда наступит твой черед. Я сказал дочери, что пойду и повидаюсь с вами.

- Очень рада. Я надеялась, что вы придете. Мистер Уэгг откашлялся и продолжал:

- Я не хочу говорить ничего плохого в вашем присутствии о некоем лице; тем более, что, как видно из письма, человек этот болен; но, право же, не знаю, как мне поступить в создавшемся положении. Мне неприятно думать о деньгах в связи с этим делом; но в то же время моя дочь потерпела убытки, очень серьезные убытки. Мне приходится думать о чести своей семьи. Имя дочери - это мое собственное имя; и, должен сказать, я пользуюсь уважением, - как исправный прихожанин, кажется, я уже говорил вам. Иногда, уверяю вас, я чувствую, что не могу совладать с собой, и только вот... вы... если позволено будет сказать, только вы удерживаете меня в границах.

Его руки в черных перчатках то сжимались в кулаки, то разжимались, ноги в огромных сверкающих ботинках нервно переступали. Джип смотрела на эти ботинки, не решаясь взглянуть ему в глаза, а он продолжал разглагольствовать то о христианстве и чести, то о деньгах и мирских делах, то возвращался снова к своей обиде, то заговаривал опять о Джип.

- Пожалуйста, мистер Уэгг, позвольте мне сделать то, о чем я просила. Я была бы несчастлива, если бы не могла помочь хоть чем-нибудь.

Мистер Уэгг высморкался.

- Дело весьма деликатное, - сказал он. - Даже и не знаю, что велит мне долг. Право, не знаю..

Джип взглянула на него.

- Самое главное - избавить Дейэи от страданий, не правда ли? - сказала она.

Лицо мистера Уэгга приняло такое выражение, словно он подумал: "Страдания? Предоставьте страдать отцу!" Но он колебался, В его маленьких глазках мелькнуло на мгновение что-то вроде мужского восхищения, он отвел глаза и кашлянул. Джип сказала мягко:

- Доставьте мне удовольствие!

Мистер Уэгг в замешательстве поглядел на ее талию. Он ответил, всячески стараясь смягчить голос:

- Если уж вы так ставите вопрос, я, право, не знаю, как и отказаться; но совершенно между нами - я не могу изменить своего мнения обо всем этом".

- Разумеется. Очень вам благодарна; потом вы мне сообщите. А теперь я не буду отнимать вашего времени. - И она протянула ему руку.

Мистер Уэгг взял ее руку и немного помедлил.

- Да, да, я как раз условился о встрече, - сказал он, - с одним джентльменом в Кэмпден-Хилл. Он начинает работать с двенадцати. Я никогда не опаздываю. Всего доброго!

Проследив глазами, как его квадратная черная фигура исчезает в воротах и как он важно застегивает свои глянцевитые перчатки, она пошла наверх и тщательно вымыла лицо и руки.

В течение нескольких дней Фьорсену становилось то хуже, то лучше; но, видимо, кризис миновал, и теперь с каждым часом опасность уменьшалась. После двух недель безупречной жизни не оставалось ничего другого, как, по словам доктора, "подышать морским воздухом" и "избегать всяких предрасполагающих причин". Джип выключила из его обихода все эти причины, в том числе и самое себя; пока он был еще слаб, она могла держать его в руках. Но она пережила несколько горьких часов, прежде чем послала за ребенком, Бетти и собаками и окончательно решила поселиться в своем доме. Долги Фьорсена были уплачены, включая тысячу фунтов Росеку, были возмещены убытки Дафне Уинг.

Девушка поселилась в коттедже, возле Милденхэма, где никто ничего не знал о ней, и коротала время в одиночестве и страхе, облачившись в черное платье и украсив золотым кольцом средний палец на руке.

Август и первую половину сентября Джип и Фьорсен провели возле Будэ. Страсть Фьорсена к морю сдерживала его и не давала проявлять свой нрав. Он пережил сильный испуг, а такой испуг нелегко забывается. Они жили на ферме; общаясь с простыми людьми, он показывал себя с лучшей стороны, а лучшие его свойства могли даже восхищать. Он все время старался оторвать свою "русалку" от ребенка, оторвать для себя одного, увести куда-нибудь на поросшие травой склоны, на скалы или на пляж. Для него было великим наслаждением находить каждый день какую-нибудь новую бухточку, где они могли купаться и греться на солнце. Она и вправду была похожа на русалку, когда сидела на покрытом морскими водорослями камне, опустив ноги в воду и расчесывая пальцами мокрые волосы. Если бы она любила его! Но хотя на лоне природы ей было легче с ним, сердце ее никогда для него не раскрывалось, никогда не трепетало при звуке его голоса и не билось сильнее от его поцелуев. Она часто заглядывалась на ребенка, и даже такой себялюбец, как Фьорсен, замечал, что выражение ее глаз в эти минуты бывает совсем другим, чем когда она смотрит на него.