Песнь Лихорадки (ЛП) - Монинг Карен Мари - Страница 60

Я знала, о чем эта песня. Я всегда ее ненавидела. Мама играла мне ее, когда я была ребенком, пела и танцевала по кухне, и я помню, как смотрела на нее и думала: Она РЕХНУЛАСЬ?

Какая ужасная песня! Почему кто-то вообще хочет ее слушать?

Я знала, что она о потере магии. Чуда и невинности. Потере веры в сказку, потому что мы ломаемся под весом ответственности и ошибочных ожиданий от мира. Я знала, как хорошо чувствовала себя, будучи ребенком. Я знаю, как плохо чувствовала себя моя мама, будучи взрослой. Я видела, что взросление делает с человеком, и не хотела ни капли из этого.

В тот день я поняла, что я умнее своей мамы. В день, когда она играла мне песню «Пафф, волшебный дракон». И от этого я не почувствовала себя счастливой, или значимой, или типа ух ты, круто, я реально умная.

Я почувствовала себя потерянной.

Если моя мама не умнее меня, а я завишу от нее, то кто о нас позаботится? Я практически решила, что это моя обязанность - заботиться о ней.

А потом я проснулась в клетке и поняла, что мы живем в мире, полном дерьма.

Мега-мозг. Я родилась с ним. Не знаю как. Не знаю почему. Возможно, Ро имеет к этому какое-то отношение, но если так, она играла с моей матерью еще до моего рождения. Зная Ро, она, возможно, создала меня в ходе какого-то эксперимента, смешивая людей с экзотическими Фейри, которых ловила, и кто знает, может быть, с частичкой Охотника, глазом тритона и лапкой жабы, оплодотворив мою маму в лабораторном сосуде.

Я понятия не имею, почему получилась такой, какой получилась.

Но чаще всего мне это нравится. Мне всегда это нравится.

За исключением таких дней, как сегодняшний. А их не было, не считая той ночи, когда я вернулась в Дублин, и еще другой ночи, когда мне было восемь. Кажется, три реально дерьмовых дня за двадцать лет - это не так уж плохо. О, еще ночь, когда Мак узнала, что я убила Алину. Четыре дня. Упс, день, когда Принцы Невидимых забрали мой меч. Ладно, пять дней. Все равно неплохо. Я наблюдаю за другими людьми. Некоторые плачут над рекламой открыток Холлмарк. Всякий раз, когда ее показывают.

Я потерла глаза кулаками, потом провела пальцами по крыльям носа, который теперь был полностью забит соплями.

Вот что ты получаешь от плача.

Головную боль. И я была так голодна, что могла сожрать лошадь с седлом и прочим.

И мои проклятые волосы снова вились. Это все гребаная влажность.

Я перевернулась, вытащила последний серебристый боб, и уже хотела было заглотить его, но потом подумала еще раз, почистила нос, попыталась вытереть с лица дождь, но он лишь продолжал меня мочить, и съела два протеиновых батончика. Боб был последним, что у меня осталось от Зеркал. Я не могла просто так с ним расстаться.

Я растянулась на спине, промокнув уже до нитки, закинула ноги на стену и сквозь дождь уставилась на камни. Я знала кое-что о потерях: медленная, постоянная эрозия рождает оползень. Превращает холм в бесформенную грязевую массу. Ты должен выяснить, как сохранить дорогие для тебя вещи.

- Шазам, - сказала я стене. - Я вернусь за тобой. Клянусь.

Я сказала те же слова, которые говорила всякий раз, приходя сюда.

И всякий раз я отбрасывала все эмоции прочь, в конце концов поднималась на ноги, расправляла плечи и направлялась прямиком к ломающему грузу ответственности и ошибочным ожиданиям от мира.

Но однажды я этого не сделаю.

42

Желание - это жажда, пламя, которым я дышу 59

Мак

После того, как все остальные покинули книжный магазин, а Бэрронс скрылся в своем кабинете, где я слышала его перемещения, я приглушила внутреннее освещение до мягкого янтарного света, разогрела себе чашечку горячего шоколада и свернулась на честерфильде перед камином. Вымотавшись до предела, я жаждала растянуться и проспать несколько дней, но еще не была готова к тому, чтобы этот успешный день закончился.

Надежно заперев свои недавние грехи в коробку, я выделила момент, чтобы сесть и пропитаться радостью, что это тот самый день, в который я победила Синсар Дабх.

Во мне больше не осталось другого сознания, плетущего интриги, планирующего, манипулирующего и обманывающего, запугивающего меня бесконечными перспективами ужасных вещей, которые она может заставить меня совершить. Я их совершила. Все кончено. И хоть я нанесла какой-то ущерб, я не К'Вракнула мир.

Я свободна.

Наконец-то одна в своем теле, я чувствовала разницу - и это было невероятно.

В детстве, когда я росла в Эшфорде, Джорджия, чужеродные, живые, подробные звуки и образы часто всплывали в моей голове без видимых причин.

Я напевала музыку, которую раньше никогда не слышала. Я страдала от ностальгии, вызванной мысленными образами потрясающих, роскошных комнат и экзотических земель, которых никогда не видела и даже не догадывалась об их существовании. У меня так часто бывали видения обнаженной прекрасной женщины, смотрящей на меня со страстью и похотью, что я даже начала сомневаться, не подавляю ли в себе лесбийские наклонности.

Но теперь все воспоминания Короля Невидимых ушли, и я чувствовала себя бесконечно светлее и чище. И не лесбиянкой.

Мне больше не приходилось подвергать сомнению каждую свою мысль и чувство.

По крайней мере, сейчас не приходилось.

Хоть часть меня и надеялась, что к Истинной Магии прилагались воспоминания и знания бывших королев, потому что так было бы намного проще разобраться, другая часть меня надеялась на обратное.

И все же, если внезапно в меня начнут просачиваться непрошеные чужеродные мысли, я хотя бы буду знать, откуда они взялись, и мне ни на минуту не казалось, что с ними будет так же тяжело справиться, как с Синсар Дабх.

Во время своего непродолжительного допроса у существа в мире с тремя лунами я поняла, насколько ценю, что Двор Светлых был для Видимых, а Двор Темных - для Невидимых. Воспоминания короля всегда несли в себе какую-то туманную непрозрачность, мужественную темноту. Они были примитивными грубоватыми, изображенными резкими оттенками льдисто-синего, бесцветного белого и чернильно-черного.

Сознание, с которым я столкнулась сегодня, было полной противоположностью: яркое как солнце, лучезарное, нежное, женственное, а цветы на просторном лугу были всех цветов радуги и еще бесчисленного множества оттенков. Там я чувствовала себя правильно. Хорошей. Частью того, что принимала сама Природа.

Я гадала о происхождении Фейри. Гадала, как Видимые могут быть столь безэмоциональными и ледяными, тогда как Магия, которую я чувствовала сегодня, была такой теплой и доброжелательной. Я гадала, всегда ли Истинная Раса была такой, как сейчас, или произошло нечто, изменившее их.

А потом я перестала гадать, потому что Бэрронс вошел в комнату, и мое тело ускорилось от интереса, желания, предвкушения, похоти.

Он прошел мимо меня, легко коснувшись моих волос, и направился к двери.

- Поспи. Тебе это нужно, - вот и все, что он сказал.

Я открыла рот, чтобы спросить, куда он уходит, потом вспомнила все те причины, по которым я никогда не задавала Бэрронсу этот вопрос, и вместо этого сказала:

- Иерихон.

Он мгновенно остановился, развернулся и уставился на меня в приглушенном свете.

- Мак.

- Ты должен уйти? - спросила я.

- Нет.

- Тогда почему уходишь?

Его темный взгляд был непостижим.

- Потому что мы так делаем. Ты и я. Оставляем друг друга в покое.

Чееее? Я замерла, осмысливая сказанное им. Я услышала это совершенно иначе, не так, как он сказал. Я услышала: Вы, мисс Лейн, всегда задавали курс, основные правила, определяли, как мы ведем себя друг с другом. Я строго придерживаюсь ваших гребаных правил.

Я открыла рот, чтобы задать вопрос «А что если я бы хотела это изменить?» Потом осознала заложенную в нем изначально трусливость. Он был гипотетическим, выпытывающим, ищущим заверений, переносящим вес любого решения или обязательства на него. Это все равно что отказ поставить себя по удар, отказ на самом деле сказать ему, чего я хотела от наших отношений.