Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 16

Почему?

Этот вопрос неизменно повисал в воздухе, и стал уже чем-то вроде условного рефлекса. Постоянного участника их разговора. Ромуальд едва ли не на автомате спрашивал, что тормозит Джулиана? Что мешает ему стряхнуть с себя апатию и инфантилизм? Что, кроме этих чёртовых таблеток заставляет его думать о своей неполноценности? В конечном счёте, люди способны ко всему приспосабливаться. Многие терпят невыносимую боль, многие принимают лекарства, поддерживая в себе жизнь, зная, что купировать болезнь не сумеют, и однажды она их сожрёт. Некоторые живут именно, как приговорённые к смерти, но при этом умудряются сохранять оптимистичный настрой, ищут смысл жизни, берутся за любимое дело и не купаются в своей боли, как царица Клеопатра в молоке. Джулиан именно этим и занимался.

В моменты злости Ромуальд терял ощущение братских отношений и мысленно приходил к выводу, что его эта ситуация убивает не меньше, чем вечного страдальца, а то и больше. Вся тяжесть ложится на его плечи, он бесцельно бьётся, бьётся и бьётся, тянет руку, а её отпихивают и повторяют с завидным постоянством только одно слово. Результат.

Нет уверенности? Нет активной деятельности.

Тогда же накрывало осознанием, что Джулиан его использует, у них не любовь, у них симбиоз, в котором есть один донор и один паразит, живущий за счёт этого самого донора.

В такие же моменты Ромуальд задавался вопросом, почему он продолжает держаться за обречённые отношения, давно изжившие себя. Он мог разом от них освободиться, но, когда приходил к такому выводу, на душе становилось муторно и мерзко, доходило до отвращения к самому себе. Его тяга к Джулиану была странной, поскольку логическому объяснению не поддавалась. Здесь смешивалось огромное количество самых разнообразных чувств и эмоций. Нежная привязанность, некая благодарность за то время, что они провели вместе и вполне могли назвать себя счастливыми людьми, надежда, что однажды всё вернётся на свои места, и Джулиан вновь воспрянет духом, перестав существовать в состоянии живого трупа.

Однажды, да… Когда Ромуальд всё сделает за него.

Казалось бы, эта роль нужна Джулиану намного сильнее, чем Ромуальду. Если первый обитает в неизвестности, то для второго всё уже сложилось благополучно, и можно почивать на лаврах, изредка отсыпая отцу благодарностей за подаренный шанс. Но нет. Именно Ромуальд старался выбить для Джулиана роль, поскольку пообещал. Договор, только что кровью не скреплённый.

«Ты перестанешь убивать себя, если получишь роль в мюзикле?».

«Да».

«Я подарю её тебе».

Он не знал, как этого добиться, но пообещал. Вцепился в собственные же слова, как ищейка в кусок ткани, вырванной из костюма преследуемой жертвы. Восторженный блеск в глазах Джулиана и оживление, коего давно не наблюдалось – этого было достаточно, чтобы повторять обещание раз за разом, хотя при ближайшем рассмотрении вырисовывалась не самая радостная картина.

Походило на открытое использование со стороны Джулиана и дикую наивность со стороны Ромуальда. Единственное, что от него требовалось – это роль, в нём самом никто не нуждался. Ромуальд отгонял от себя такие мысли, предпочитая воздерживаться от однобоких суждений и развешивания ярлыков.

Это временно, убеждал он себя.

Это пройдёт.

Это лишь испытание на прочность, которое нужно пройти с достоинством, продемонстрировав лучшие качества своей личности.

И он старался во благо того, кто когда-то носил статус любимого человека, да и сейчас продолжал делать это, хоть и отнекивался, говоря, что они больше не пара и никогда ею не будут. Не потому, что ему противно, а потому, что Ромуальд рано или поздно перестанет благородствовать и поймёт, что ему необходим другой тип отношений.

– Так почему? – Ромуальд не удержался от повторения вопроса, поскольку в первый раз ответа на него не получил.

– Потому что я не хочу унижаться.

– А я хочу?

– Это твой отец.

– Что с того?

– Не делай вид, что не понимаешь, – огрызнулся Джулиан, поднявшись на ноги и сложив руки на груди. – Для тебя разговор с ним – обычная стандартная процедура, а я буду выглядеть жалко. Только представь себе, как это замечательно. Ничтожество приползло, кинулось в ноги и просит дать ему испытательный срок. Уверен, что он засмеётся и укажет мне на дверь.

– У тебя странные представления о моём отце.

– Просто я знаю людей.

– Настоящих или тех, что нарисованы твоим воображением?

– Какого хрена ты ко мне прицепился?! – прорычал Джулиан, шумно выдохнув и сжав ладонь в кулак. – Тебе недостаточно того жалкого зрелища, которое разворачивается перед тобой каждый день? Хочется сделать из этого грандиозное шоу с участием зрителей. Так?

– Нет.

– Тогда оставь меня в покое! Отвали. Съеби к чёртовой матери. Ты обещал выбить для меня роль. Ты. Обещал. Я не заставлял тебя делать это. Так почему… – он схватил со стола стакан с остатками воды после недавнего приёма таблеток и швырнул, явно целясь в голову бывшего любовника. – Убирайся.

Ромуальд, и без того находившийся на пределе, с трудом сдерживал эмоции. Ему хотелось подойти к Джулиану и врезать ему со всей силы, но внутренний голос с завидным постоянством напоминал, что тот не вполне здоров, и с ним нужно обходиться мягче, делая скидку на болезнь и симптомы, ей сопутствующие. Джулиан не хотел, это всё его недуг.

– С удовольствием, – процедил Ромуальд сквозь зубы. – Если хочешь, чтобы я убрался, так и будет. Всё для тебя, принцесса.

Джулиан обхватил себя руками и опустился на пол, стараясь успокоиться. Таблетки… Сегодня он повременил с их приёмом, выпил их чуть позже положенного, и вот результат. Вот. Агрессия, которой быть не должно, выплеснулась наружу.

Но Ромуальд сам виноват. Заладил, как попугай.

Роль, роль, роль…

Ему не понять, что чувствует Джулиан. Здоровому человеку никогда не узнать, каково жить на свете с таким недугом. Каково чувствовать себя ущербным и каждый миг своего существования мучиться.

Никогда.

И не нужна никому его показная жалость. Все досыта ею наелись, уже тошнит и наизнанку выворачивает. Достал. Строит из себя благородного рыцаря, а сам только и делает, что грезит наступлением дня, когда Джулиан оставит его в покое, более не будет обременять своими проблемами. Будто он рад, что всё так получилось. Будто это он отчаянно цепляется за осколки своего не совсем здорового сознания, запрещая им демонстрировать истинные, ничем не искажённые события.

Джулиан чувствовал, как по щекам стремительно бегут слёзы, глаза отвратительно щиплет в уголках, но утешать его не торопятся. Напротив. Входная дверь хлопнула, оповещая о том, что Ромуальд остался верен слову. Обещал убраться, и не стал с этим тянуть. Джулиан остался в одиночестве.

К радости Ромуальда долго ждать лифт не пришлось. Стоило только выйти из квартиры, как створки лифта разъехались, пропуская на этаж пожилую пару и предлагая Ромуальду проехать вниз с комфортом, а не сбежать по лестнице так, словно за ним гонится стая волков. Он знал, что гнаться за ним никто не собирается, более того, Джулиан даже порог квартиры переступать не станет, вновь убедив себя в том, что в таком состоянии ему лучше с посторонними людьми не пересекаться. После приступа агрессии накроет осознанием, что проблема того не стоила, он соберёт осколки, вышвырнет их в мусорку и снова начнёт пестовать собственное душевное состояние. Лучше бы он отправил в мусорную корзину не битое стекло, а собственные невысказанные претензии и весь тот хлам, что копился в его мыслях с завидным постоянством.

Ромуальд прижался затылком к стеклянной стене, закрыл глаза и зажал себе рот рукой. Он ненавидел дни, подобные этому. Ненавидел ситуации, в которых его споры с Джулианом выливались в откровенные скандалы. В большинстве случаев, он старался разрешить проблемы миром, уговорами, нежными словами и тихими, спокойными репликами, но когда на него бросались с обвинениями, а ещё напирали на обещание, становилось особенно мерзко, практически невыносимо. Иногда в голову закрадывалось подозрение, что в их тандеме именно Джулиан – разумный человек, а он, Ромуальд, просто идиот, которым каждый может манипулировать, как куклой, вертеть туда-сюда, отдавать приказы и ждать, когда он сделает всё. Принесёт эту несчастную роль и скажет, что теперь она принадлежит Джулиану.