Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 10

Тогда Ромуальд ещё не знал, что штиль его покинет, а в прогнозе погоды появятся на постоянной основе ураганы и бесконечные штормы. От привычной жизни не останется и следа, Джулиан окажется в стенах психиатрической клиники, и на то, чтобы вытащить его оттуда, придётся положить полгода своей жизни. А потом ещё три года, только теперь уже не на борьбу с системой, а с последствиями «первоклассного» лечения.

Он не мог бросить Джулиана теперь, но даже не знал, какая нота занимает лидирующую позицию в данном убеждении. Вряд ли жалость, потому что именно она в отношении Джулиана не зарождалась. Скорее, здесь боролись за лидерства два возможных чувства. Либо любовь, либо ответственность за чужую жизнь. Как невозможно оставить в беде человека, с которым дружишь много-много лет, а он оказывается на краю. И вроде понимаешь, что далеко не всесилен, но продолжаешь тянуть его наверх, не понимая, как кому-то в голову пришла мысль: отпустить руку, позволив упасть на самое дно. Причём именно упасть, не опуститься, а спланировать стремительно.

По всему выходило, что после оглашения диагноза-приговора все бывшие знакомые именно так с Джулианом и поступили. Они столкнули его вниз, и только Ромуальд продолжал удерживать, сжимать ладонь и пытаться, чувствуя, что все его попытки не более чем камешки, отлетающие от стены.

После выписки Джулиан сменил место жительство. Теперь он не только время от времени наведывался к Ромуальду, а жил с ним в одной квартире на постоянной основе. Ромуальд при этом не мог сказать, что многое качественно изменилось, когда речь заходила именно об их отношениях. Пусть мировоззрение Джулиана подверглось воздействию со стороны болезни, врачей и таблеток, приносивших больше вреда, нежели пользы, пусть он изменился, став более осторожным, замкнутым, сосредоточенным и удивительно молчаливым, но… Он и раньше не отличался взрывным характером.

В былое время их взаимодействие изредка разбавлялось сексом, теперь этот пункт сам собой завял, не оставив о себе напоминаний, а отношения любовного плана превратились в братские. Почти. С небольшой поправкой. У братьев в анамнезе не бывает любовной привязанности друг к другу. У Джулиана когда-то была, у Ромуальда оставалась по сию пору, но он нередко одёргивал себя, напоминая, что его чувства сейчас – дело десятое. Он может повторять, как любит Джулиана по сотне раз на день, но вряд ли что-то изменит своими словами. Иногда любовь исцеляет, конечно, но в их случае данная несовершенная методика оказалась бессильной.

Джулиану нужен был стимул, чтобы не мириться с болезнью, не вбивать себе в сознание уверенность в том, что теперь он ничтожен. Ему требовалось основательно встряхнуться, посмотреть на сложившуюся ситуацию под другим углом и вернуться к работе. Победить болезнь, доказав окружающим, что так просто его не уничтожить.

Кажется, эта уверенность жила только в мыслях Ромуальда, Джулиан к борьбе не стремился. Былая удачливость его несколько разбаловала, потому теперь он не мог побороть тот ворох проблем, что свалился на него и заставил сделать переоценку ценностей. Понять, что у всего есть цена, и прошлое везение стоит чем-то уравновесить. Да, неприятно, шокирующе, ужасно, но не смертельно. Не приговор. С этим можно жить.

Иногда вселенское отчаяние, которое потоком лилось в разговорах с Джулианом, доводило Ромуальда до состояния бешенства, и он готов был крушить всё вокруг, однако потом всё равно возвращался, и снова начинались уговоры, попытки убедить и стремление заразить оптимизмом, которого у самого-то почти не осталось.

Заручившись поддержкой семьи, Ромуальд мог бы чувствовать себя более или менее счастливым, но так получилось, что старшее поколение семьи Эган и Челси не особо благоволили его отношениям и не одобряли попыток ухватиться за прошлое. Это подкашивало сильнее, чем перепады настроения у Джулиана, его же слёзы, переходившие в прилив радости, что исчезала практически моментально. Иногда он всё же улыбался, но делал это вымученно, словно ради галочки и удовлетворения Ромуальда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Смотри. Видишь, я улыбаюсь. А теперь отвали от меня и не мешай мне тонуть в моём собственном монохромном мире боли, отчаяния и слёз.

Периодически даже приходило на ум, что Джулиан устал от его вечного общества. От попыток накормить, от прикосновения к руке, от успокаивающих речей, от редких и поразительно целомудренных поцелуев. Всего лишь мимолётное прикосновение, и даже не важно: к щеке, к виску или к сухим, чуть потрескавшимся губам.

Кажется, все эти действия были Джулиану одинаково неприятны, а то и отвратительны. Когда Ромуальд просто потянулся, чтобы обнять его без задней мысли, Джулиан решил вывести соседа по квартире – а теперь его иначе именовать не получалось – на откровенный разговор и посоветовал найти себе кого-нибудь, если действительно есть такая потребность. Фактически, одобрял присутствие в их жизни постороннего человека, заявив, что ревновать не станет, а поймёт, почему сделан такой выбор.

Он говорил это осознанно и вполне уверенно, словно заранее продумал и взвесил, прежде чем высказать вслух. Оттого становилось тошно вдвойне. Ромуальд продолжал уверять себя, что отношения – это не обязательно постель. И если тот, кого он любит, не способен удовлетворить его в сексуальном плане, значит, он сможет справиться самостоятельно, не устраивая из некогда общей кровати проходной двор. Не меняя партнёров с завидным постоянством в попытках отыскать ту или того, с кем можно избавиться от скопившегося напряжения, а потом указать на дверь и снова засыпать, обняв Джулиана.

Любить одного человека, спать с другими?

Он нередко слышал подобное из чужих уст, но не мог применить к себе. То ли правда слишком верным оказался, то ли просто умел одёргивать себя, не совершая глупостей, то ли…

На этом у него заканчивались варианты, и он переставал в тысячный раз шерстить историю своей жизни и, возможно, любви. То есть, в своих-то чувствах он как раз нисколько не сомневался. А вот чужие мотивы склонен был ныне ставить под сомнение, однако на откровенный разговор Джулиана не вызывал, понимая: честного ответа не дождётся. Его запутают сильнее, чем прежде, а ничего вразумительного не скажут. Если раньше Джулиан откровенничал с ним, то теперь склонен был хранить всё внутри, не позволяя окружающим помочь или хотя бы попытаться это сделать. Ещё один привет из прошлого, именуемого лечением в клинике. Вытаскивать из Джулиана признания приходилось долго и мучительно, едва ли не устраивая ритуальные танцы. Ещё год назад Ромуальд готов был на это, теперь устал и практически перестал насильно лезть со своими расспросами.

Он тряхнул головой, отбрасывая от себя глупые мысли, наполненные тленом, и потянулся за салфеткой, чтобы вытереть пальцы, испачканные томатным соусом. Челси закончила раздавать указания подчинённым, отправила вместо себя кого-то из менеджеров, закрыла ноутбук и всем своим видом демонстрировала готовность к конструктивному диалогу. Делала вид, что действительно согласна внимательно выслушать и принять во внимание пожелания младшего брата. Ромуальд готовился к очередной гневной отповеди и мыслям о том, что был, видимо, на грани отчаяния, если допустил мысль о пособничестве со стороны Челси.

– Решил пообщаться с семьёй? – поинтересовалась Челси, подцепив один кусочек и поднося его ко рту.

Для них с братом подобные встречи были нормой. Никаких обсуждений повседневных событий, излишних нежностей, поцелуев в щёку. Сухой тон, как снежная крупа, брошенная в лицо, колкая, словно царапающая. Не сказать, что Челси младшего брата ненавидела, но особой любви к нему не питала, их союз с детства можно было назвать деловым. Пока другие братья и сёстры играют вместе, доводя родителей до истерики своими многочисленными шалостями, Челси и Ромуальд держались на расстоянии друг от друга и не жалели о такой расстановке сил. По сути, им даже в школе пересекаться не доводилось, поскольку они отправились в разные учебные заведения, что тоже считалось плюсом. Не было лузеров и лидеров в пределах одной семьи, как это часто бывает. Каждый занял свою нишу и пошёл по своему пути.