Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 56

С церковью у гаучо были своеобразные отношения. Те, кто придерживались католической веры, посещали воскресную мессу и исповедовались у падре Антонио. Но были среди гаучо и еретики, и язычники, и инаковерующие, не признающие христианских догм. Данте с детства боялся церковников и, взрослея в таком разношёрстном обществе, впитывал всё как губка. У него сформировалось донельзя пространное восприятие религии. Данте категорически не верил в бога, зато верил в языческие приметы и суеверия и надевал на себя индейские и негритянские амулеты, но семейство Гаспара вынуждало его ходить по воскресеньям в церковь. Данте сопротивлялся всей душой, порой до скандала, но страх потерять расположение этих людей был сильнее. В итоге он сдавался и посещал мессы. Это было невыносимо физически и, чем старше становился Данте, тем больше эта ситуация усугублялась. Находясь в церкви, он ощущал в теле жуткую боль, будто у него лопалась кожа, а после мессы падал, как подкошенный. С волос сыпались искры, а из пальцев и из ушей валил дым. Данте плакал, кричал, настолько ему было плохо, и боялся рассказать об этом даже Клементе. А в следующее воскресенье всё повторялось: он опять шёл в церковь, выдерживал службу и убегал с неё бегом.

Гаспару и Каролине, примерным католикам, такое поведение не нравилось. И однажды Данте подслушал, как Каролина говорила, что жалеет о том, что они взяли его к себе — он или сумасшедший, или одержим бесами; наверное, не зря Сильвио так сурово его наказывал. Данте смертельно боялся, что его прогонят из дома, поэтому старался ничем не выдать себя, а ночами плакал в подушку. Религия индейцев и негров такую реакцию у юноши не вызывала. Напротив, ему нравились их танцы и ритуалы, и Каролина только руками всплескивала, глядя как он заворожённо, часами, слушает звуки африканского барабана или тростниковой флейты, почти войдя в транс. Наступила ночь. На небе не было ни звёздочки. Яркий месяц одиноко плыл за всадником, пока тот ехал по пустынной пампе. Наконец, вдали забрезжили огоньки. Потянуло запахом специй и мяса, жаренного на углях. Поравнявшись с табличкой с надписью «Лас Бестиас», Данте заставил Алмаза двигаться шагом. Миновал кабачок «Кентавры» — основное место сбора здешних пьянчужек, и отпустил поводья. Алмаз шёл тихо, а Данте погрузился в думы об Эстелле. Почему же она всё-таки сбежала? Неужто он ей так неприятен? Данте отключился от реальности, поэтому едва успел схватить поводья, когда на дорогу выскочила молодая пайсана [2]. Юбка доходила ей до пят; пышная грудь была скрыта под нанковой [3] блузой, с одетым поверх неё коричневым жилетом. Данте резко дёрнулся, поставив Алмаза на дыбы. — Табита, ты что совсем больная? Куда ты лезешь? — Никуда не лезу! Я тебя звала целых пять минут, а ты и головы не поднял, — нахально заявила Табита. Не мигая, она смотрела на Данте круглыми, светлыми глазами. — И поэтому надо лезть под копыта? — А если ты по-другому не понимаешь! Я так давно тебя жду! Где ты был? — Не твоё дело, — огрызнулся Данте. Он чуть тронул поводья с целью избежать разборки, но наглая девица не сдавалась. Она преградила Алмазу путь, упершись в него грудью. Данте закатил глаза. — Чего ты хочешь? — Тебя. Я соску-у-училась. Хочу, чтоб ты пошёл со мной. Пойдё-ём! — Не пойду. Я устал. И я тебе уже сказал: между нами всё кончено. — Ничего не кончено! — Табита повысила голос так, что люди стали оглядываться. — Может, созовём сюда зрителей? — разозлился Данте. — Пусть полюбуются какая ты дура. Я сто раз объяснял: девка, которая спит со всеми, мне не нужна. — Когда я спала с тобой, ты так не говорил! А теперь ты меня бросаешь, потому что я нравлюсь другим мужчинам! — выкрикнула Табита, резко задрав голову. Соломенная шляпа её свалилась на землю, и под ней оказались светло-рыжие волосы, кудрявые и растрёпанные.

— Давай, ори громче, а то ещё не все знают кто ты есть. Мне плевать, нравишься ты кому-то или нет. Я не собираюсь ходить с ветвистыми рогами, поищи другого дурака! — Данте смерил девушку зверским взглядом. Ну в конце концов, это невыносимо! Пристала как банный лист!

— Если ты меня бросишь, я пойду и утоплюсь, — Табита упёрла руки в бока. — Да делай ты что хочешь! Иди и топись! А лучше иди сразу в район Красных фонарей, там тебе самое место! — Данте привстал с седла и, держась на стременах, грубо толкнул девицу рукой. Табита упала на землю. Данте пришпорил Алмаза и ускакал прочь, оставляя за собой тучи пыли. После встречи с назойливой Табитой настроение Данте было испорчено окончательно. Он спешился возле чистенького уютного домика, что за пять лет не изменился ни на йоту. Любовно погладив Алмаза, счистил с его боков комья грязи, расчесал гриву и поставил его под навес. Насыпал овса, налил воды и вошёл в дом. Внутри было тихо и аппетитно пахло жареным мясом. Сняв сапоги, Данте прокрался в гостиную. Древние часы с кукушкой пробили полночь. Надо бы перекусить и идти спать. Но Данте не мог сосредоточиться — Эстелла стояла перед глазами. Полчаса спустя юноша уже лежал у себя в комнате — небольшой, но уютной, с синими стенами и узкой кроватью. Насест для Янгус располагался тут же. Данте поселил птицу рядом с собой, не желая с ней расставаться. Каролина протестовала, предлагая отправить Янгус жить с курами, но Данте упёрся, грозясь в случае отселения Янгус в курятник, отселиться туда вместе с ней. Каролина уступила, и теперь Янгус, как полноправная хозяйка комнаты, горделиво восседала на насесте, поводя чёрно-алым хвостом. Сейчас птица дремала, щёлкая клювом и распушив все свои перья так, что превратилась в большой мохнатый шарик. А Данте всё думал и думал, глядя в темноту. Так чего же испугалась Эстелла? Юноша находился в смятении, в груди горел пожар. Воспоминания о мягкой ручке, которую он целовал, о запахе фиалок, которым благоухало платье Эстеллы, о её робкой, неумелой ласке, сводили Данте с ума. Эстелла другая, особенная, не такая, как Табита. Она не будет висеть у него на шее и предлагать себя. Наверное, она сочла его поведение дерзким. Табита подняла бы Эстеллу на смех, если бы узнала, что та испугалась Данте так, словно он насильник. Вспомнив о Табите, Данте поморщился, перевернулся на живот и уткнулся носом в подушку. Нет, пока он не знал сущности этой девицы, она не вызывала в нём раздражения, но Данте никогда не видел её невестой или женой. Табите уже исполнилось двадцать. Она славилась разгульным образом жизни, поэтому брать её замуж никто не торопился. Она была глупа как пробка и навязчива как репей, но Данте она веселила, пока однажды он не застукал её в кабаке в обнимку аж с двумя кавалерами. И она стала ему резко неприятна. Вот ещё, не хватало, чтобы над его рогами смеялся весь посёлок! На Табите свет клином явно не сошёлся, были кандидатки и гораздо лучше. На одну из них — симпатичную девицу по имени Пия Лозано, что жила по соседству, намекали Каролина и Гаспар. Данте отшучивался, предлагая Пию Лозано в жёны Клементе. Тот в ответ разворачивался и уходил, долбанув дверью. Данте удивлялся, но не принимал это близко к сердцу. Клементе в последнее время замкнулся в себе и ходил мрачнее тучи. Данте попытался как-то его разговорить, на что получил совет: не лезть не в своё дело. И Данте этому совету последовал. Когда захочет, Клементе сам расскажет. Несмотря на развитую интуицию, Данте обладал плохой памятью на события, касающиеся других людей, и не заострял внимания на мелочах. Вплоть до того, что мог забыть произошедшее два часа назад. Навязываемая ему невеста Пия Лозано не пробуждала в Данте чувств. Он не любил худых девушек, а у Пии отовсюду выпирали кости, и он за глаза прозвал её «смертью». Про Табиту можно было и не думать, она этого не стоила. Но, надо отдать ей должное, она многому его научила, хоть и не являлась первой девушкой в его жизни.

А первой была Томаса — роскошная женщина из «Фламинго» — заведения, расположенного в районе Красных фонарей, куда пару раз они наведывались с Клементе. Томаса — крутобёдрая и пышногрудая мадам чуть за тридцать — любила юных мальчиков и пирожные с кремом. Она учила Данте курить сигары и целоваться по-французски и заплетала ему волосы в косичку. После пары-тройки раз, эта вульгарная бабенция Данте до смерти надоела.