Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Млечин Леонид Михайлович - Страница 9

Союзное правительство не обращало внимания на декларации и заявления российской власти. А Ельцин действовал все более самостоятельно, делая вид, что союзного правительства не существует, а он возглавляет самостоятельное государство. Верховный Совет РСФСР заявил, что без его ратификации никакие указы президента СССР на территории России не действительны.

Иногда по политическим соображениям они вроде бы пытались поладить, и наступала видимость согласия и сотрудничества. Но они по-прежнему ненавидели и презирали друг друга.

Михаил Сергеевич плохо представлял себе расстановку сил в обществе. КГБ, видимо, снабжал его утешительными новостями о раздрае в лагере Ельцина. Горбачев довольно говорил своему помощнику Черняеву:

– Песенка Бориса Николаевича спета – у него ничего не получается, от него уже ждут дел. Он мечется. Но даже люди из его ближайшего окружения вытирают об него ноги, кроют его матом, а в парламенте заявили, что не станут при нем стадом баранов…

Михаил Сергеевич еще не чувствовал, какая опасность для него исходит от Ельцина. Или пытался себя утешить?

Борис Николаевич потребовал предоставить ему время для выступления по телевидению. Он вспоминал: «Начались игры с Кравченко, тогдашним теленачальником. То он не подходил к телефону, то выдвигал какие-то условия, то переносил дату записи… Естественно, я начал накаляться… Вот тут у меня и созрела эта мысль. Вы боитесь Ельцина? Ну так получите того Ельцина, которого боитесь!»

19 февраля Ельцин дал интервью в прямом эфире. Сорок минут он говорил о том, что президент Горбачев обманывает страну. Не выполнил ничего из того, что обещал. Развалил государство и довел народ до обнищания.

Ельцин веско произнес:

– Я предупреждал в 1987 году, что у Горбачева есть в характере стремление к абсолютизации личной власти. Он все это уже сделал и подвел страну к диктатуре, красиво называя это «президентским правлением». Стало совершенно очевидным, что, сохраняя слово «перестройка», Горбачев хочет не перестраиваться по существу, а сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам, а России прежде всего… Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку, передачу власти коллективному органу – Совету Федерации республик…

На следующий день Горбачев собрал свое окружение. Настроение после вчерашнего выступления Ельцина было мрачное. Михаил Сергеевич говорил:

– Происходит нечто подобное тому, что случилось в 1987 году. Ельцин энергично взялся за дело, начал менять кадры. Я его поддержал. Но, разделавшись с первой «гарнитурой», он пошел по второму кругу, потом по третьему. У него нет вкуса к нормальной работе. Видимо, ему для тонуса нужно постоянно с кем-то драться. Не случайно понравился Егору Лигачеву своей крутостью, и тот рекомендовал его в Москву. В нем гремучая смесь, способен только на разрушение…

Еще резче Ельцин выступил в Доме кино, где призвал «объявить войну руководству страны. Президент СССР лгал постоянно и завел страну в болото». Борис Николаевич призывал создавать сильную демократическую партию.

Черняев записал в дневник: «Ельцин сказал: „Оставим Горбачеву во-от столечко (показывает пальцами щепотку), хотя он хочет вот столько (показывает руками, широко их разведя). Его место – как у британской королевы“.»

Кадровый пасьянс

Предложение образовать российский комитет госбезопасности представлялось экзотическим. Но интересным. Геннадию Эдуадовичу Бурбулису идея понравилась, он напутствовал Степашина:

– Иди к Ельцину.

Сергей Степашин:

– Я и пошел. Ему тоже эта идея приглянулась, хотя к КГБ относился он тогда сложновато, потому что знал, что они по нему работали. Крючков, конечно, по нему проезжался с Чебриковым в свое время.

Виктор Иваненко:

– Со Степашиным мы сходили к генералу Волкогонову, он был советником у Ельцина. Сходили и к Шахраю, который правовые вопросы решал.

Недавний заместитель начальника главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота генерал-полковник Дмитрий Антонович Волкогонов был избран российским депутатом и решительно поддержал Ельцина. Разносторонне одаренный человек, он защитил докторские диссертации по истории и философии.

Сергей Михайлович Шахрай, молодой юрист из Московского университета, тоже избранный российским депутатом, стал главным советником Ельцина по правовым вопросам. Борис Николаевич вначале очень нуждался в Шахрае. В его отсутствие чувствовал себя неуверенно. Шахрай показал свою нужность умением и желанием работать. Со временем он станет вице-премьером. И утратит высокую должность, преждевременно решив, что звезда Ельцина закатилась…

Виктор Иваненко:

– Познакомили меня с Геннадием Эдуардовичем Бурбулисом. Он очень долго беседовал со мной. Очень цепко, внимательно. У него такой пронизывающий взгляд. Меня оценивал, расспрашивал, откуда я, кто я и так далее. И так стала постепенно рождаться идея российского КГБ как инструмента защиты государственного суверенитета молодой российской демократии. Мы с депутатами-чекистами, с Большаковым и Никулиным, с участием Степашина сели писать протокол об образовании российского КГБ, который должны были подписать с союзной стороны руководство КГБ СССР, а с российской стороны – президент России и другие должностные лица. Текст протокола оттачивали месяца три.

– Должны ли вы были об этом доложить своему начальству на Лубянке? Или общались с российскими депутатами по своей инициативе?

– Я написал докладную записку руководству комитета госбезопасности, что есть смысл поддержать такое предложение, учитывая, что нам надо встраиваться в демократические процессы, а не противостоять им. Через своего начальника, генерала Межакова, передал записку первому заместителю председателя Гению Евгеньевичу Агееву, бывшему секретарю парткома КГБ.

– И какой была реакция?

– Записку мою восприняли на удивление благосклонно. Я получил одобрение: продолжай эти контакты, продолжай! От КГБ СССР подключились правовое управление и помощник председателя комитета по правовым вопросам Сергей Васильевич Дьяков. Началась совместная работа. Готовили протокол и приложения к нему о разделении полномочий между КГБ Союза и будущим российским КГБ. Мучились над каждым словом. Искали формулировки, которые всех устроят.

Сергей Степашин:

– Первое. Мы сели разрабатывать концепцию будущего комитета госбезопасности России. Второе – задумались над кандидатурой на роль руководителя республиканского комитета. Организовали мне встречу с Крючковым. В том самом кабинете, где я потом полтора года проработал…

– Войдя в здание на Лубянке в первый раз, вы испытали какие-то особые чувства? Страх, благоговение?

– Сегодня бы, наверное, испытал. А тогда время было другое. Мы были убеждены, что строим новое демократическое государство. Мы никого не боимся, мы смелые… Надо было жить в то время, чтобы понять, о чем я сейчас говорю. Это словами не объяснишь. Со мной прекрасно побеседовали, угостили чаем. Сели за длинный стол, он так и остался, по-моему, в этом кабинете. Сидели вдвоем, потом подошел его помощник. Хорошая, теплая встреча. Он умел к себе расположить, Владимир Александрович, покойник. Мягко, интеллигентно побеседовали. В первой беседе четкого ответа я не получил: ни да, ни нет. А потом Крючков дал зеленый свет, и начался подбор кандидатов.

Нужного человека искали долго.

В списке кандидатов на пост первого председателя КГБ России фигурировал и весьма заметный в ту пору Олег Данилович Калугин, потомственный чекист и некогда самый молодой генерал в КГБ. Его привечал Юрий Владимирович Андропов и сделал начальником управления «К» (внешняя контрразведка). Потом Калугин впал в немилость и был сослан первым замом в ленинградское управление.

Он считал себя жертвой интриг Крючкова, и в перестройку откровенно рассказал о своей работе в комитете. Краснодарцы избрали Калугина народным депутатом СССР. Но недавние коллеги на Лубянке восприняли его обвинения как измену чекистской корпорации.