Птицедева - Гамаюнова Светлана Геннадиевна - Страница 53

Про крабиков я сразу позабыла, как меня Карен обнимать начал. Люблю его, пусть и принц он, но мой. Хорошо так с ним, с любимым.

По любовь. Вероника

Свадьба и спела свое, и отплясала. Все дипломатические церемонии были соблюдены. Гости со всех близлежащих и даже далеко лежащих королевств и княжеств поприсутствовали на бракосочетании наследника Словении. Тетушки Лотты и мои сестры по крови – я их теперь так чувствовала – поприсутствовали на свадьбе невидимыми тенями, негоже им было показываться на люди. Радовались они событию невероятно. Я, наконец, познакомилась с остальными друзьями Лотты по «Приюту нужных путников». Они прибыли парами, а именно: Стефания и Борислав, Себастьян и Есения; Клевенс и Святослав, а также Чеслав, единственный, кто до сих пор не обзавелся своей половинкой. С ним мы много танцевали, а Михел, который бегал то с камерой, то с фотоаппаратом и был страшно занят, как-то странно поглядывал на наши с Чеславом танцы. Он сам только пару раз выпустил аппаратуру из рук и пригласил меня на танец. Танцевать, как положено, не умела, но тело не подвело, двигалось как надо. Прибыли также Кощей и Василиса Премудрая. Всех впечатлила компания Горыныча: пусть он и был в человеческом обличье, но прибыл с двумя своими подружками, Аленушкой и Марьей Моревной. Удивительно колоритная троица. Горыныч умудрялся при этом делать мне комплименты и все приглашал то прогуляться в сад, то съездить к нему в гости. Девушки нервничали. Спас ситуацию Михел, предложив устроить им фотосессию на природе. Ему удалось утащить эту троицу подальше от дворца, где Горыныч воплотился в себя – огромного трехголового змея, а девушки позировали на его фоне, обнимая то за могучую шею, то пристраивались в красивых позах на крыле. Проникнувшись своей неповторимостью и прочувствовав любовь подруг, Змей возгордился, подуспокоился и больше ко мне не приставал, а все внимание уделял своим подругам.

Ветры натащили экзотических фруктов и цветов, и весь зал был украшен орхидеями. Подарков самых разнообразных было огромное множество, впору было музей подарков открывать. Лаки таки всучил Лотте то ведро жемчуга, что она не взяла во время их первого путешествия на океан, а Бриз подарил им обезьянку, уж не знаю зачем, но публика таких животных ранее не видела и тоже впечатлилась. Было многолюдно, весело, столы ломились от яств. К вечеру танцевали кто как желал, а перед самым отбытием молодых на остров состоялся первый в истории Второй Земли фейерверк. Лилит постаралась. Вот уж удивила, так удивила. Люди, хотя их предупреждали, что ничего опасного не будет, пытались сначала разбежаться и спрятаться, но потом долго не могли прийти в себя от неимоверного зрелища. Я, конечно, видала фейерверки и покруче, этот был любительский, но очень хороший и дорогой. Молодец Лилит! Она прибыла не одна, а с Ветром Перемен. Он был молод, красив, счастлив и весел, и только присмотревшись, было заметно, что он тихо ревновал ее ко всем смотревшим на нее с восторгами особям мужского пола. Но, как умный Ветер, привыкший за столько лет к ее воздыхателям, оставлял свои эмоции в себе и просто радовался, что в этот вечер она была с ним.

Второй день свадьбы после отбытия молодоженов на остров прошел спокойно, а время ближе к вечеру Кощей превратил в совещание для задействованных в переселении лиц. Выпитое вино благотворно подействовало на процесс мышления, и во время обсуждения было высказано много интересных идей. Свадьба удалась, одним словом.

Я же вечером в воскресенье захотела вернуться на Буян. Тянуло меня туда, не зов души, а зов тела, хотелось посидеть возле Алатырь-камня, все-таки столько лет мое тело не покидало остров, привязалось оно к нему.

Только было я собралась раскланяться и отбыть с тетушками -сестрицами, как рядом оказался Михел и напомнил, что они обещали взять его на денек с собой. Этот хитрец поймал тетушек в благодушном состоянии на свадьбе и уговорил их пофотографироваться на берегу моря. Они и согласились; особенно сильно хотела запечатлеться, конечно, Алконост. А что, живут столько лет, разные художники писали их образы кто во что горазд, кому как видится, и ни одного достоверного изображения. И еще, мол, он, Михел, обещал Кота пофотографировать, так как он фотогеничная личность. На тетушек Михел смотрел уважительно и в разговоре, между прочим, заметил, что устал от суеты, хочется в тишине и покое о жизни подумать. Они и растаяли. Женщины же они в конце-то концов, хотя одна из них точно кремень, вы поняли кто. Тетушки (все не привыкла их называть сестрицами) подхватили нас, махнули крыльями, и мы оказались на острове.

На Буяне сразу почувствовала себя лучше, но даже утром пошла гулять сама, надо было прочувствовать, кем же я теперь стала, что во мне сильнее: кровь бессмертных перворожденных, мое ли сознание или то, что получилось в результате взаимодействия. Гуляла, гуляла, так ничего и не нагуляла, кроме аппетита.

После обеда ко мне присоединился Михел. Он уже отснял птицедев и Кота и был очень доволен материалом.

– Уникальные снимочки вышли, жаль, просмотреть нормально смогу только на Первой Земле, – приговаривал Михел и, посмотрев на меня, предложил:

– Пойдем к морю. Там ракурсы интересные получаются. Мечтаю тебя снять.

– Нет, фотографироваться не буду, мне расслабиться надо.

– А знаешь, какие романтические фото в расслабленном виде получаются? Я так и вижу тебя, твои волосы, развевающиеся на ветру, поморников и брызги океана в кадре.

Но я была непреклонна: не хочу, и все. Я в себя еще не пришла от этих переселений душ и тел. Они как будто не совместились между собой, не притерлись, что ли. То тело само по себе норовит двигаться, то сознание представляется в чистом виде, свободное от материальной оболочки. Странно так чувствую себя. Разобранная я по частям, не до снимков мне.

– Хорошо, нет проблем, – согласился Михел. – Пойдем погуляем у моря, а то скоро вечереть начнет, тут быстро темнеет. Пойдем.

Он взял меня за руку, помогая прыгать по камням, и потянул к краю моря, к камням и холодным волнам. Воздух был пронизан таким любимым мной сейчас запахом моря, водорослей, можжевельников, рыбы и соли. Начинался отлив и на поверхности появлялись брошенные океаном обитатели. Они пытались удержаться, спрятаться на дне в углублениях между камнями, сохранить свою драгоценную жизнь.

– Совсем как мы: волна удачи отошла – и мы ищем укрытие, чтобы переждать время до очередного прилива. Но им легче, прилив для них все равно настанет, и они знают, когда это произойдет, а мы?

Прилетел Посвист-Хладовейв черных одеждах – ледянящий души Серверный Ветер,сын могучего Стрибога; он остудил мое лицо и успокоил своим легким, неожиданным прикосновением.

– Спасибо за заботу,Хладовей, – сказала я тихо.

– Не за что, мы все любим тебя, пусть ты изменилась, но мы все любили тебя, Лебедушка, и будем любить. Мы одной крови.

Ветер растрепал мои волосы и, разобрав их на отдельные пряди, набросил их на лицо, создавая легкую вуаль, закрывающую меня от проницательных глаз.

– Расскажи мне о себе,- попросил Михел.

Отпустив руки, он аккуратно дотронулся до моих волос, убирая их с лица. Прилив адреналина волной пробежал по сосудам. Что это со мной? Не пойму!

Мы устроились на камнях и молча смотрели на стальные, мерцающие, ледяные волны. Вскоре начало темнеть, вышла луна, а мы также сидели и молчали. Михел набросил на меня свою куртку и прижал к себе, а я не вырывалась, мне было уютно, ия молчала.

«Я бы и рассказала о себе,- думала я,- а что, с чего начать и чем закончить? Что рассказать этому мальчику, который на двадцать лет моложе меня? Моложе меня на целую жизнь. Почему же он интересует, волнует меня? Возможно, притягивает к себе своей влюбленностью теперь и в мой образ. Немного похожее я уже проходила в своей прошлой жизни. Зачем тебе, Вероника, опять повторение былого? Или тебе нравится его непосредственность, жажда счастья, повышенный интерес ко всему прекрасному, что он видит вокруг, и его умение заметить это прекрасное среди обыденного? Возможно, талант, который просматривается во всех работах. Или признайся себе: его облик молодого, чувственного, сексуального тела будоражит твою немолодую кровь? А, Вероника? Я строго поправила сама себя: «Тогда уж будоражит кровь не сорокалетней дамы, а кровь кто знает сколько вековой старухи. Не смешно».