Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 49

Однажды вернувшись, Зимобор обнаружил Игрельку, сидевшую в клети в обществе какой-то незнакомой девицы вятичского рода. Об этом говорила ее прическа — на висках перед ушами были выложены вроде как петли из волос, на которых лежали вятические височные кольца, причем дорогие, из серебра. По три кольца с каждой стороны были вплетены в ее волосы, еще три были пришиты к венчику из красно-синей тесьмы — маленькие, похожие по форме на простые перстеньки, но тоже серебряные. Девица была высока, стройна, лет восемнадцати на вид, и хорошо одета — в две вышитые рубашки, яркую поневу с красной и синей клеткой, лисью шубу и меховые сапожки. Под распахнутой в тепле шубой были видны ожерелья из хрустальных и сердоликовых бусин, на руках гостьи виднелось несколько серебряных колец. Короче, девушка была не простая.

Как только Зимобор вошел, девушка-вятичанка сразу бросила на него значительный взгляд — по-видимому, она знала, кто это, и смотрела как на давнего знакомого. От этого он и сам удивился, что не помнит ее. Хотя если бы знал, то не забыл бы. Это было не такое лицо, которое можно увидеть и забыть. Нельзя сказать, чтобы вятичанка была такая уж красавица. Лицо ее, смугловатое, с несошедшим летним загаром, было немного грубовато, рот велик, темно-серые глаза слишком близко посажены — но в то же время это лицо выглядело умным и значительным. В девушке чувствовались такие жизненные силы и самообладание, что она казалась очень привлекательной и без красоты.

— Здоров будь, князь Зимобор! — Она тут же вскочила и поклонилась.

Игрелька, видя это, неохотно сползла со скамьи и поклонилась тоже. Она все время старалась показать Зимобору, что едет с ним против воли, но он не обращал внимания — вот привезет ее Ранослав домой, сыграет свадьбу, пусть сам потом и воспитывает.

— Здравствуй, красавица! — Зимобор несколько удивился. — Ты откуда такая взялась? Какого рода?

— Роду местного, вятичского, из-за Угры. Дворик у нас там. — Вятичанка улыбнулась. Она держалась так свободно и приветливо, как будто они век были знакомы и от этого знакомства она ждала только хорошего.

— А к нам зачем?

— Да вот, мимо шла, подружку увидела, дай поговорю. — Девушка кивнула на Игрельку: — Подружка моя опять просватана, везут ее за леса, за долы, за быстрые реки. Не придется мне у нее на свадьбе поплясать.

— А хочешь, мы и тебя возьмем, — радушно предложил Зимобор. — Такая красавица нигде лишней не будет, а у меня в дружине женихов еще хватает. Вон боярин Красовит хотя бы!

Красовит фыркнул и отвернулся.

— Я еще остался! — Коньша тут же выскочил вперед.

— Не знаю, как отец решит, как братья рассудят. — Девушка улыбнулась такому обилию женихов. — Любят они меня, берегут, видишь, до сих пор не отдают никому. Разве что ты сам, князь Зимобор, посватаешься.

Корочун хмыкнул: смелая девка!

— У меня есть невеста, — ответил Зимобор. — Может, другой кто приглянется?

— Других мне не надо. — Девушка покачала головой, и на Зимобора вдруг повеяло какой-то скрытой, но мощной угрозой от ее выразительного лица. — Смотри, может, еще передумаешь. Будешь в гостях у нас, поглядишь, как богато живем, — и передумаешь.

— Где же вы так богато живете? — спросил Ранослав. — Мы бы зашли.

— Мы пришлем за вами, как время будет. Вы ведь вверх по Угре теперь поедете?

— Поедем.

— Как будете мимо нашего села проезжать, мы вам навстречу вышлем. Не минуете нас.

— Как скажешь... — только и ответил Зимобор. Во всем этом было что-то странное. Сама Игрелька посматривала на свою подругу с каким-то смутным беспокойством, и никто в клети не подавал голоса, пока вятичанка беседовала с князем. Даже боярин Даровой молчал, забрав бороду в кулак и переводя значительный взгляд с девушки на Зимобора.

Тем временем надо было разгружать привезенное — не все давали белками, иные платили льном, медом или зерном на ту же цену. Замерзшие кмети пошли отогреваться в баню, боярыня с челядью собирала на стол — в доме поднялась суета, обе девушки исчезли. Зимобора не оставляло смутное ощущение, что со странной, слишком смелой и богато одетой вятичанки не следует спускать глаз, но она пропала из виду, и, как ни странно, ему самому уже казалось, что ее и не было, что она ему привиделась среди бела дня.

— А где гостья ваша? — все же спросил он у боярыни Долгуши под вечер. — Здесь ночует или к себе ушла?

— Гостья? — Боярыня остановилась. Красная и распаренная возле печи, она и сейчас что-то жарила, чтобы накормить припозднившуюся дружину Любиши, ходившую в эти два дня по реке Вороновке.

— Ну да. Если не здесь живет, не страшно на ночь глядя одной ходить? Вон, волки воют.

Из близкого леса и впрямь доносился волчий вой. Издалека он казался красивым, как песнь самого лунного света, но Зимобор представлял себе, какой жутью он наполняет, если встречаешь ночь посреди леса и знаешь, что здесь есть еще кое-кто более опасный и голодный, чем ты сам.

— Лютава-то? — с сомнением ответила боярыня. — Да не знаю, где она. За ней не уследишь. Глаза отводит да уйдет, а куда — и следу за ней нету.

— Да она ведунья, что ли? — Зимобор обрадовался, что девушка-вятичанка ему не померещилась, и понял, почему она показалась такой странной.

В ней действительно было нечто, роднившее ее с Дивиной, — дыхание Леса.

— Конечно, а кто же? — Боярыня пожала полными плечами. — Весь их род с Лесом знается.

— Они ведуны?

— Отец-то ее — старый князь Вершина, что за Угрой сидит, мать не знаю, у него жен-то десяток было, — ответила боярыня. — И дочерей десяток. К нам сюда две, бывает, ходят, Лютава да меньшая, Молинка. Той, правду сказать, уж год не видно, может, замуж отдали куда...

— Ну, дела, вяз червленый в ухо... — Зимобор чуть не сел. — Ребята! Коньша! Знаешь, к кому ты в женихи набивался? Это, говорят, угренская княжна была.

— Да ну! — Кмети даже перестали жевать.

— Вот она с чего к тебе-то сваталась! — сообразил Жилята. — Если она княжна, то Коньша ей, ясен пень, не пара.

— Чтой-то у них княжны по лесам бегают без присмотра? — заметил Радоня. — И правду купцы говорят — дикий народ эти вятичи! Все не как у людей!