Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 48

— Вот дала она тебе венок, в знак своей помощи и своей власти над тобою, — продолжала Старуха. — Но ведь у всякой палки два конца, по любой дороге в обе стороны идти можно, и любая веревочка если одного к другому привязывает, то ведь и тот другой к первому привязан тоже. Не только она, и ты тоже за вашу веревочку можешь потянуть.

— Как — потянуть? — еле слышно спросил Зимобор.

— Есть у тебя ее венок. Венок — знак воли девичьей, красоты и права выбора. Кому она свой венок отдает — значит, любит. А парень если венок примет и надвое разорвет — значит, любовь принимает. Вспомни-ка, ты ведь с другой девицей так обручался?

— Да, — Зимобор вспомнил венок Дивины, который она дала ему, а он разорвал на исходе купальской ночи.

— Из-под власти венка и Дева выйти не может, потому что она-то и есть из всех дев первая. — Старуха улыбнулась. — У кого ее венок, того она любит. Кто ее венок порвет — тот и ее суженый. Ты венка, вижу, не порвал. Хочешь от нее уйти и любовь ее с себя снять — найди другого, кто возьмет ее венок и с ним ее любовь.

— Другого! — Зимобор опешил. — Да где же я такого найду! Да какой же дурак согласится...

Он запнулся. Не так давно он сам и был таким «дураком» (это еще как поглядеть), который добровольно взял венок вилы и еще себя не помнил от радости.

— Да ведь она не каждого примет, — тихо добавил он. — Где же я найду такого удальца, который и сам захочет вилу полюбить, и ее достоин будет?

— На всякого ловца зверь найдется, — Старуха кивнула, — а на всякого зверя — ловец. Тот, кто ей под пару будет, сам тебя найдет. Венок его позовет. А пока держи его при себе и помни: отдашь венок, воевать будешь уже своими силами, она тебе больше не помощница. Не боишься?

— Сам справлюсь! — Зимобор решительно засунул венок опять за пазуху. — Не маленький! Спасибо, мать! — Он встал и поклонился: — Наставила ты меня на ум и жизнь мою спасла, что бы я без тебя делал!

— Да благословят тебя Род и Макошь! — Старуха тоже встала. Звездные искры на ее волосах погасли, и у нее был немного растерянный вид, словно она задремала и не помнит, что в это время происходило. — Да! — окликнула она Зимобора, который уже сделал шаг к двери. — Игрельку не забудь!

В нескольких дневных переходах от Верхневражья Жижала впадала в Угру. Угра, приток Оки, сама была довольно большой рекой, прихотливо изгибавшейся в своем долгом пути меж лесов и болот, имела много притоков, которые, в свою очередь, имели свои притоки. Перед смоленским полюдьем лежала примерно половина ее длины, верховья. Ближний берег еще принадлежал кривичам, а за Угрой уже начинались леса, вплотную примыкавшие к владениям вятичей. Вятичи жили и на Угре, хотя их еще тут было немного — как и вообще население здесь было не слишком обильное. Между землями кривичей, тяготевшими к верховьям Днепра, Западной Двине и выходам на Варяжское море, и землями вятичей, жившими на Оке, тянулись огромные лесные пространства, почти не обитаемые. Благодаря лесам и тому и другому племени пока было куда расти и расширяться, и в местах соприкосновения жили в основном мирно. Хотя всякое случалось...

В переходе от устья Жижалы стоял городок Селибор. Смоляне были готовы к тому, что придется снова осаждать его, но ворота были открыты, местный старейшина выехал навстречу и охотно кланялся, когда ему показали князя.

— Заходи, будь милостив, Зимобор Велеборич, милости просим! — приговаривал он. — У меня места много, и тебе, и боярам, и воям хватит. А кому не хватит, у мужичков пристроим. Тебе баню сперва или на стол сразу собирать?

Это выглядело несколько подозрительно, но пока никаких подвохов вроде бы не было. Городок был чуть больше Верхневражья, и род старейшины Даровоя жил здесь издавна, а к нему уже подселялись то ремесленники, то охотники, то бортники, постепенно образовав население городка. Жители и пахали ближние поля, и пасли скотину, и продавали свои изделия жителям сел, а добычу — заезжим купцам. Понимая, что после голодных годов князьям понадобится срочное увеличение доходов, боярин Даровой был готов к выплате дани и воевать ни с кем не собирался. Он только не знал, откуда ему ждать даньщиков — с Днепра или с Оки. К своему удовольствию, Зимобор успел первым, и, услышав про обычное «по белке с дыма», боярин Даровой сразу замахал руками: о чем разговор, конечно! А вот как тебе, князюшка, караси в сметане, нравятся ли? Сама хозяйка-боярыня готовила, своими белыми ручками!

— А умный мужик! — Даже Красовит одобрил. — Все бы такие были!

Смоляне оказались не единственными гостями в городке. На боярском дворе уже жили арабские купцы, приехавшие с Юлги и держащие путь на Днепр. Скупали они, разумеется, меха, расплачиваясь серебром и стеклянными бусами. Причем, как шепнул Зимобору хозяин, этого серебра у них еще оставалась неподъемная уйма.

— У тебя, может, тоже купят, что ты собрал, — добавил Даровой. — Спроси, почем возьмут, может, оно и выгоднее.

— Нет, я сам на Греческое море отвезу или хоть в Велиград[14] , там франкам продам, тоже хорошо выручу. — Зимобор покачал головой. — А здесь им продавать — нашли дурака!

В Селиборе решили еще задержаться. По всем окрестностям Зимобор разослал десятки собирать белок в селах. Два или три села оказались вятичским — выговор жителей несколько отличался от кривичского. Вятичи жили и в самом Селиборе. Их женщины носили на голове не круглые кольца с подвесками, как у кривичей, а с зубчиками в виде лучей, но других отличий в образе жизни или занятиях между кривичами и вятичами не наблюдалось. Видя, что местный боярин договорился со смоленским князем и никаких разорений не будет, жители вполне спокойно отдавали по белке — не такой уж это и расход в самом-то деле, этих белок умелый охотник за зиму целую сотню набьет. И после этих разъездов смолянам было гораздо приятнее возвращаться хоть и в набитый битком, но теплый дом, где у радушного Даровоя всегда готова баня (воды и дров в лесу не занимать), накрыт стол, тем более что боярыня Долгуша была большая охотница стряпать.

— Век бы у вас жил, матушка! — вырвалось однажды у Красовита, от которого вообще-то трудно было дождаться доброго слова.