Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович - Страница 68

- Ты телефон дал. Он тебя вычислит, - произнёс я, - наш Кнорре-Пáсынков.

- Dear, верно... Я ведь реально дал ему номер!.. О, fuck! - он сокрушался. - Ты не под стол хоть прячь. В антресоли хоть, вон, наверх туда!

Я впихнул сумку в хлам ветхой обуви, старомодных пальто и прочего, помещённый над кухней и вынуждавший мой рост склоняться, - на антресоли.

- Так... - хмыкнул Шмыгов. - Good! Ну, увидимся! Он подмётки рвать будет, твой Кнорре-Пáсынков, чтобы взять своё. Он звонит, и я сразу... Вы здесь когда все? - Гость шёл к прихожей.

- К вечеру, - изрекла Береника. - Днём у нас бизнес, Тоша наш в садике.

Он пожал её руку и, со значением, тряс мою.

- Слушай! Кончив с авралом, сходим-ка в бар, мой сэр? Лучше дружбы есть что? Ничто! - подыграл он бровями.

XII Словомахия

- Пап, где ты был всю ночь? - Сын прилип ко мне.

Береника открыла рот, но ушла к телефону. Слышалось: - Да... Естественно...

С сыном, медленно, мы пошли (а я вскачь в душе, не раздевшись, в куртке и в обуви) в комнаты. Всё на месте. Я успокоился... Люстра множилась на стекле, в серванте, в черни рояля и на сашé, что с бисером; два распятия меркли над строем ящиков всяких пряностей и на них - накладные... Верба в кувшине, та, что из Квасовки... Вот наш быт.

Всё изменится! Барахло, накладные, пряности - к чёрту. Следом и мебель. Да и распятия. И - затем - прочь с промежности ни Москвы и ни веси, то есть с окраин. В Центр махнём, в те элитности, где, в немногих ста случаях нуворишей-счастливцев, Библия воплотила прелести жизни. Где 'скот и сикли', также 'рабы' где!.. Впрочем, не в Центр, нет, а в Скородом. Так! Пусть денег больше, чем я рассчитывал, лучше тратиться на родных. Всех - мать с отцом, брата, Анечку - в Скородом (Содом)! Плюс гараж ещё 'ниве' и поновей чему ('мерседес'), чтобы в Квасовку ездить им без меня уже... Всё б успеть... Я был в ужасе, что 'черёмуха', когда рак меня кончит, близится... Нике вверить контроль? нелепейшей, не могущей и шаг пройти, не задев чего? Ника женщина-невпопад. Мы схожи; но мне сложней, мне - первенец... Жертва сыном есть высшая. Авраам мнил сына прирезать из благодарности за рабов, скот, сикли - сходно и я так... Нике нельзя дать то, что добуду, вмиг разбазарит. Деньги - в Швейцарию и с условием регулярных ей выплат. Марку - советником. Фиск налоговой? Но моя смерть поможет (также амнистия 'капиталам' от ЕБээНа). Марка надёжен... Был бы он холост, он бы сошёлся с ней. У них было ведь в юности. Что, оказией? Нет случайного вообще: в мировой лжи схема, план и сценарий. Я, вошь, и то ведом. И сейчас - мой дебют. Успею?

- Папа, где был?

- В Кадольске. У дяди Гоши был на Миусской. Был с дядей Феликсом, кто ушёл.

- Мне, - начал он (я почуял, как он пах детством), - мама купила. Бэтмана.

- Тоша, знаю... - Я чуть не выдал, что наблюдал их подле киоска. - Да-да, конечно. Ты ведь хороший, любим дарить тебе.

Он припал ко мне, видно, свыкнувшись с новым мной за разлукой: - Пап, а где брáтина? Она старая? Старше дедушки?

- Ей семьсот лет. Дедушке - семьдесят.

- Она где-то у нас теперь?

Большеступный, с будущей долговязостью и величием носа как родовой черты, он (задумал я) будет первый без рокового наследства и нашей зауми. Что считалось святым, этичным, гикнется с брáтиной. Я последний, кто заплатил ей, кто, как ни лгал себе, устремлялся к библейским сиклевым ценностям, - пусть не искренне, как Б. Б., но... Близок триумф мой, и вскоре - действием - обнаружу, чтó я таил внутри: виллы, пиршества, Рим, Багамы, эксклюзиор жене, маникюр и гламур, лоск, смокинг и голливудские зубы, Итон для сына, а после Оксфорд (Йель, Гарвард, Принстон), Квасовка, родовая усадьба... Вот кем я стал почти: Квашнинштейном! Вечным Жидом стал! Избранным! - за счёт тысяч незнаемых, но вменённых мне 'братьями', каковых мне любить, мол, по христианству, как назидал Он... Что же, опять Он?! Мне, ещё в хламе, в стоптанной обуви, потному и едомому раком, мне, ещё нищему, никакому, - Бог, Кой до этого не жалел меня, вновь впендюривает любовь-де и не желает, дабы съимел я, чтó мне должны Они за убитого сына - Он с Его Папой, Праотцем Яхве?!

Как?! Ведь УПЛАЧЕНО!! Авраам не смог - а я смог-таки! Я пожертвовал сыном, чем явил, что лоялен Им, что готов за рабов-сикли-скот на многое! Мне внушается приз вообще не брать?! Отчего-то я нужен Им?.. Впрочем, я ли? Да не уж не рубль ли, что мне вдруг выпал? Бог, значит, мытарь, чтоб контролировать голь, как я?! То есть там у них власть, герои, руфи, бобдиланы, яшахейфецы, Сорос в роскоши, а у нас - катавасия вкруг Христа? Ну, а мы всё же спросим: Он, столь нас 'любящий', что ушёл? почему не стерпел понять, что мучения, Им приятые лишь на сутки, здесь у нас вечны? Да ради 'малых сих' в онкологиях пусть остался бы! Или снова трёп, что - потом всем рай и что мучатся для добра, мол? Нет как бы 'малых сих' в муках, коих Ты бросил, - но есть Квашнин близ денег? То есть, нужней убеждать быть нищим, чем бедных чад спасать? Пусть их мучатся? через тернии к звёздам?! Что, ближе сытые, кто накрещивают лбы, ведая: их кошель - против слов Твоих?.. Мудрый, Ты не пеняешь им, что мошна их полнёхонька, ведь сие, мол, издержки дел подражать Аврааму, предку святому, чтоб 'хорошо' было с сиклями, со скотом и рабами. Ты их не трогаешь. Знают сытые: Ты сошёл кончить с бунтами, дав рабам и отверженным вместо жизни - смесь из 'любви' с 'потом' в Царстве Божием. А в меня Ты вцепился, ибо я ни в 'любовь' не влип, ни в 'потом', но, промежник, я внутрь Тебя попал! Как бы я паразит, глист в Боге! Поедом ем Тебя, и, когда Ты повалишься, я возрадуюсь и пойду вперёд! Ибо чувствую, что есть место, где не ступал Твой след и не ступит и - где ответ на всё!

- Для чего убивают, пап?

- Убивают?

- Да, убивают.

Вот оно!

Значит, Бог в моём сыне, как до того был в девке, а после в Шмыгове?!

Вот оно!!

Я дань отдал, а Ты с укором: с чадом милуешься, гад стя-жатель-ный, ну, а первенца-то запнул, как писано, что продаст отец сына? Ишь, 'убивают'... Это не сын сказал - Ты в нём сунулся! Ждёшь, как выкручусь, кем прикинусь: вралем, ханжою? или сорвусь, шепча, что проблема недетская? умолчу, зачем грохнули Каин - Авеля, Сталин - Троцкого, а мой друг - лейтенантика и раз пять на дню СМИ про трупы?..

Что убивают? А - в том нужда Тебе. Да, Тебе нужда. Жизнь под лозунгом 'плоть мертва' - Твой финт. Дух и плоть как враги - это Твой трюк. Смерть плоти - цель Твоя. Не курьёз пары выродков, а нужда Твоя! От начал казня плоть потопами (ибо 'мёртвая') и неистовством избранных на 'евеев и хананеев' в древних сражениях, Ты сим держишься. Ты внушаешь нам 'не убий' без продыху, чтобы помнили про 'убий' и длили их до полнейшего обращения жизни в мёртвое (мол, 'духовное'), до 'последнего целованья' Ф. Достоевского, - ибо смерть есть святое! Ты изрек: 'плоть мертва и не пользует', - что величит смерть как путь святости! Цель Твоя - это Жизнь гнать, чтобы терзались 'жить земной жизнью', вроде Игнатия-страстотерпца или Плотина. Ибо зачем Жизнь, коли словá суть жизнь человеков, как наставлял Ты. Каждый порыв наш Ты обу-словил, чтобы, повергнув нас, Самому взрастать. Ибо в слове источник Твой и без слов Тебя нетути, 'Слово Бог бе', как Ты представился. Чтят 'последнее целованье' как ритуальность: мёртвых целуют, чтоб констатировать: плоть мертва в Твою славу, как и хотел Ты, Бог некрофильный!

Так я с Ним бился - рваными мыслями.

Но не этого ждал Господь, не уклончивых стрел в Свой адрес, а - как я сам убил. Оба ждали: сын мой у ног моих - и Он, Бог, Кто желал сокрушить меня, дабы я, срезонировав от Его 'не убий', отказавшись от брáтины, от богатств, от спасения из слов в Жизнь, вновь поверил в загробие. Карциномная тварь не вела себя как внушалось, чтоб сдохнуть нищей? Да! Я был сам с усам! И я знал ответ, Им Самим заведённый со времён оно, от побиения, может быть, филистимлян, после вещаемый непрестанно. Я произнёс Ему, а вернее, двоим: и сыну: