Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович - Страница 48

- Точно! - взвыл Шмыгов.

- Здесь давят честных, гонят духовных, здесь мрак сознания. Здесь священная высота - власть, Кремль, а не Бог, - вёл Марка. - В общем, здесь русскость, здесь Das Russentum. Нации нету. Здесь живут, кто ушёл в иностранцы либо варяги. ('Истинно!' - вторил Шмыгов). Врут, что в глубинах России, там, мол, красоты... Но - где глубины? Где русскость чистая? Я сужу себя; я признался, я недо-русский, даже весьма, признать. Вот сижу с вами здесь на Миусской, бизнес здесь и друзья, дом, офис. Что, я в России? Нет, в беззастенчивом грабеже страны. Мы чужие здесь, вы и я. Тот, кто видел Манэ, предпочёл 'вольво' 'ВАЗу', кто слышал Баха, кто верен Богу, - больше не русский... Я, кстати, значусь подданный Франции и могу хоть сейчас туда. ('Вы счастливец', - Шмыгов постанывал). Я - могу. А что может наш Павел, тысячи схожих с ним образованных, умных, - порченных, стало быть, и не русских в той мере, чтобы в дерьме сидеть и лизать зад ханжеской власти? Им куда? Надо мною пентхаус с вылетом в небо, если волна пойдёт... Я к чему? Приглашение в органы: я налоги скрыл. Но мой офис сгорел, всё сгинуло. Не отдам им свой бизнес - в камеру. А ещё на меня есть урки... Мы не страна отнюдь, мы анал с жёстким сфинктером... Ладно, пьём, друзья!

Шмыгов, взяв бокал, вывел:

- Жоржик, я тоже! Я, размышляя, вынес простейшую, да-с, просТЕЙшую, Жоржик, мысль, что здесь в холе лишь власть: Кремль с присными... Я любил её, стервь в 'берёзовых ситцах'!! Я ль не ходил по ней с октябрятским значком, с партийным?! Как я трудился, строил карьеру! Долго и веруя, камень к камешку. А итог каков? Все поют про 'берёзовый ситец' - весь СеСеСеР поёт! а я слышу: кто-то своё ведёт, рушит хор и всеобщность соц. идеалов. Я просёк: 'ситец' кончился и пошли братки в бескозырках. Но чуть ошибся: эти братки - криминал был, как уголовный, так и кремлёвский. Я слился в Швецию. Когда начали здесь рвать собственность, когда честных снесли на свалку, а пакость вспухла, Шмыгов был у Эуропах. Что там в Европах? - Взявши у Мутина, что приблизился, водку, Шмыгов плеснул себе. - Там жизнь, нужная хомо сапиенс! Будь доход, не вернулся бы... Жоржик, нету России!! Есть лишь Татария, а Россия - кайма её. Вся Россия, - та самая, дескать, донная, - вся вой-дёт в саквояж. Сэр, что она?! Томик Пушкина да Гагарин и водка?! Fuck!.. Любишь 'ситцы' и эту 'синь в реке', привыкаешь к сумбуру, мнишь - это лучшее. А подымешь взор - видишь, где держал голову: под коровьим хвосТОМ-c!! - он взвизгнул. - Я б, раз в год, умилялся Россиюшкой как турист. Хлебы-соли, плясы под водочку - very good. Но срок кончился - к чёрту, судари! У Эуропы! к, так сказать, неподдельным глубинам! к их просвещённости! к живоносным сосцам! В культурные отношения-с, а не в русские шири, где, казакуют, давят разумное! - Углядев в TV храм, Шмыгов выделал кукиш. - ВОТ тебе!! Как вы, Жоржик Георгич, пели нам: юбку вверх, яви на родину? - Он зашёлся утробным, лающим хеканьем.

Марка, глянув на Шмыгова и взяв сотовый, позвонил, объявив нам: - Гёрлы приедут.

Шмыгов поднялся. - Мы помешаем?

- В русской Татарии, - вставил Марка, - есть в саквояж, друзья, невместимое. Это женщина. Объявляю вам: будут девушки.

Ржачка Шмыгова, павшего на диван (был пьян), не мешала мне вспомнить, что и действительно много в женщине, что всё сущее - предикат её, а она назначение. Тайный план лишь о ней.

- Я, Феликс... - Марка, встав, сунул руку в карман (а в другой руке он держал сигарету). Медленно он прошёл к окну и назад, обогнув рояль. - Я люблю мою родину. Как иначе? Родина - мать для нас.

Шмыгов сел и следил за хозяином, а очки и прилизанный волос бликали.

- Пусть Татария и в ней тупость, хамство, невежество, негатив и бардак; злой бардак вперебив с угнетением - мать должны любить, верно? - мучил он Шмыгова, поводившего рюмкой и подтверждавшего. - Русь вскормила нас... дала деньги, в конце концов... Феликс, совестно - ну, признайтесь, друг! - хаять родину, матюгать её. Вы, как явствует, из Европы - в Россию, что вас приветила. Сколько вас, у которых цель хапнуть - и живо смыться? Вас легионы. Грабьте мать-родину. Но любите. Но притворитесь, что как бы любите то, что грабите. Будьте то есть приличны, как вы стараетесь в тех Европах. Там вам позволили бы такое? Здесь же вы гнусно родину хаете.

Шмыгов, всхлипнувши, снял очки.

Марка выпустил носом дым сигареты и отошёл к окну. - Жалко, Феликс, и стыдно. Нет любви к родине. Заплевали реликвии, обсыкают красоты. Все это делают... Мы не можем ценить своё. Мы на поисках Шамбалы и Европ всегда, то есть в грёзах, слепы на данность, ищем поверх её, в воздусях, где, мол, Дух Святой. Мним, что нет его ни в одном ином месте, лишь над Россией, мол, штаб-квартира этого Духа... - Смяв сигарету, он двинул к бару выбрать бутылку; пёс затрусил ко мне, а потом и к Калерию. - Дух навис и довлеет, как выражаются, - Марка съёрничал. - Есть священный край, Палестиной звать, - а в Руси, дескать, Дух Святой. Там-де прах - а тут истина... Разве это не образ мысли безумцев? Меньшее давит, взять полнолуние, а тут Дух Святой в постоянной Своей Полноте над нами?.. Плохо, Квас, - он продолжил, тихо приблизясь, выпив из горлышка. - Мне труднее, чем Феликсу. Он беглец по верхам, бонвиван и стяжатель. Он - твой друг Феликс - что, англосакс, коль с 'Роллексом' при английских манерах? Прямо уж! Русский в дым. Водку жрёт, умиляется, грезит - полный авось то бишь. Прибыл выпросить, ни за что ни про что, кейс долларов. Мнит, куплюсь, что ли? Так, что ли, Феликс?

Скрипнул диван в углу, и фигура Калерия бурно взвилась. - Идём, Филей! Тут дирьмо, кексы кислые!

- Сядь пока, - бросил Марка. - Я, Феликс, жид, чтоб знал. Ты стежок провёл - я весь лапоть сшил.

- Damn... Вы шутите? - Шмыгов нервничал. - Как обманывать, с кем я пью и друга?! Здесь в сучьей Раше...

- А через день бы вас, - вставил Марка, - не было б ни в Москве, ни рядом, дай я вам тысячи. Но я, может быть, дам-таки... - Он умолк. - Нет, не всё дам, но кое-что дам... Феликс, куда вы? Вам ли, друг, Англия? Да на вас мета русскости; вас за месяц разденет ваш Агатончик . Хаете родину. Значит, в Англии вам бы дали, что ни попросите? А вот здесь не дают богатств, в 'сучьей' Раше, так? Но Россия-то, Феликс, вы как раз! Я еврей всего... Как меня угораздило в русскость? в сброд астигматиков ко всему, что норма? Мне бы работать в сытенькой радости; ведь я made себя! Мне бы сесть в самолёт - и в Лондон, и на Монмартр к веселиям. Но я здесь вдруг. Смысла ищу, глянь, маюсь. И ведь тоска во мне прямь славянская, как у Ницше, всё счастье Запада отдававшего за дар русской печали... Где мне быть? - Марка сзади прошёл к дивану, сбив с ног собачку, чтобы плеснуть коньяк в рюмку Шмыгову. - Быть не с вами здесь, а с людьми из правительства или бизнеса сеть плести, как добыть много сиклей, планы сговаривать, как и что оттянуть себе. Отдыхать бы мне в казино с VIP-залом, где афродитки, или в театре. Я же здесь с вами... Ибо я сам такой. - Он умолк, выпил рюмку и, утвердив её на рояле, взял сигареты.

Шмыгов встал с зажигалкою, но грифон, ухватив его за штанины, начал трепать их.

- Я как юрод, - вёл Марка. - То ли мне, думаю, всё отдать, все сикли, сто миллионов... да хоть бы вам, друг. Вы согласитесь взять миллионы?

Рухнув на корточки, Шмыгов обнял пса с криком: - Вы идеал мой!! Я бы хранил их, все ваши деньги, в знак нашей дружбы... Верите? Я вот так же... Как я хотел бы вам, дорогие, дать много денег! Видите, плáчу... - Бра освещали скошенный взор его, и растрёпанную прядь волоса, и испарину, и схватившие шерсть пса пальцы. - Плáчу... Вы шутите. Но... мне всё равно.

- Это мне, - Марка виснул над гостем, - мне всё равно, мой друг. Это я могу дать-не дать. Вы - не можете. Вы пижон, шарлатан, пройдоха. Я же... Я русский. Я деньги проклял. Я вдруг ослеп на них. Покорил Град Земной - а он пуст внутри. Для чего же мне деньги? Я их отдам... В казну.

Шмыгов, всхлипнув: - О, Жорж Матвеевич... - вдруг взорвался истерикой, отшвырнувши грифона. - Не отдавайте их!! Пожалеете!! Мне ль не знать, кто и сотне рад?! Миллионы - СТОЛЬкие деньги... Не представляете!! Ведь на них можно в Лондоне, позабыв эту грязь, жить! в чистеньком обществе! И иметь цимус жизни! Я бы хоть завтра же на Таити, чёрт!.. - Он схватил Марку зá руку. - Мне отдайте, если вам незачем! Что там Пашка ваш и казна? Fuck! Мне, мой друг!! Потому что и мне, и вам польза, так как с моим, сэр, знанием я уверен, вы, пару лет спустя, образумитесь в подневольном труде, клянусь... а в конце вас ждёт пенсия в тридцать долларов... ОбраЗУмитесь, уверяю вас! (Вновь грифон, раздражён его экзальтацией, подбежал и, рыча, ухватил его за штаны). Пшёл! Вон, сраный хищник!! - взвизгивал Шмыгов и продолжал выть: - Случай имеете всё вернуть, дав мне! Потому что я вмиг верну ваши деньги; я вам клянусь в том! Павел порукой, мы с ним друзья... ПШЁЛ!! - дёрнулся Шмыгов (пёс поволок прочь клок от штанины). - Я ведь зачем к вам? Мне б двести тысяч, под договор один, из которых я сделаю малость прибыли-с. Тысяч сорок... Ах, вам смешно, смотрю, что я ради сей мелочи?.. А смешно, то и дали бы, хренов Жорж иудейский! - Взявши бутылку, выпив с гримасой, Шмыгов икнул. - Всё!.. Ну вас... Вы не дадите... Шмыгов собаку съел, он не мальчик... Вы - не дадите. Я вам расхныкался... Соблазнили, да? Посмеяться? Вам интересно, как люди мучатся?.. К чёрту всех!! - Он повёл замутнённый взор вдоль меня снова к Марке, молча курившему. - Я вам фарс? цирк? флэшмобы?.. Ссуду, Жорж! Умоляю!! Честь дворянина... и всё такое. Я вам верну, прошу... - Он икнул.