Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович - Страница 40

СМИ ушли. Он подсел ко мне.

- Пётр Хвалыня.

- Павел Михайлович.

- Ты реально Квашнин?

- Да.

- Знатные стати! Мы именитых, срок будет, выделим. Князь, боярин Квашнин.

- А фон Квашнин?

Он закуривал. - Тренд не тот.

- Ну, а 'ста'? - предложил я. - 'Ста', знак старинного уважения. По традиции, и нейтральнее. За 'графьями' с 'боярами' антипатии классовых и иных свойств. В вашей идее, зиждущей в родовых институциях, ненормально различие кости чёрной и белой. 'Ста' это выход. Вне номинаций вроде 'штурмфюрера', - развлекался я.

Лидер шествия посерьёзнел. - А мы получим власть. Непременно. Шуток не надо.

- Да, ста Хвалыня.

- Ты образованный, но одет не в стиль, - он сказал. - Мы тоже: с нас сними форму - мы все не лучше. Жить Кремль не даст тебе. Мы - дадим.

- Мне никто не даст, кроме... Впрочем, не будем. Ваша цель - гнуть нас, наша цель - выжить. Так, и non possumus, ста Хвалыня.

Он сунул карточку с нечто схожим со свастикой. - Позвони мне.

Крикнули: обратится к нам 'зам. начальника Хаджалиев Э.'... Он, тот самый, я опознал в момент... не майор уже - подполковником... Меня пот прошиб. Лидер шествия всех построил; но с первой фразою в характерном акценте все отвернулись. И я примкнул к ним, глядя на 'зама', чтоб досадить ему: пусть припомнит нас с мальчиком, с моим мальчиком... Он узнал меня, располневший. И я почувствовал, что срываюсь; я был в истерике, нёс хрипя:

- Хаджалиев! Акцент плох! Не разобрать!

Он скрылся, и нам сказали: - Будет вам ваш. Игнатьев, Игорь Степанович.

Красномордый пасмурный русский, выйдя поведал: в мэрии злятся 'за нарушение норм морали этим вот маршем'; 'вас всех проверят', а после выпустят, но, ребята, 'без драк давай'.

- Слава русским!! - гаркнули наци.

Я, двинув в паспортный, обнаружил там толпы и свернул к Хаджалиеву на второй этаж. Буржуазка талдычила ему что-то, он ей: 'Всо сдэлаем, Афият Бекбулатовна'.

- Паспорт! - брякнул я, обернув изумление его в злобу, смытую скрытностью; у них быстры эмоции.

- Зáнат.

- Мне, - я нёс, - мне помогут эти вот в чёрном. Но я уверил их, что проблемы не будет, что подполковник худа не хочет... Кстати уж, что случись со мной - жди недоброго. У них адрес есть, где живёт подполковник... Око за око, а?! - я затрясся.

Час назад он меня бы убил, спасаясь-де от 'бандита'; трупу вложили бы в руку шило. Нынче он трусил. Я блефовал вовсю; они ценят лишь силу. И он поверил мне. Бардакóвцы, шумели СМИ, убивают нерусских; я ж был один из них, как представился. Он снял трубку и на кавказском что-то велел, закончив:

- Сдэлают... Жалко старого в очэрэд... - Отвернувшись, он ждал ярясь, чтоб я вышел.

После майор с лицом, будто я где-то в Нальчике, проводил меня в паспортный, где Лейлá (Мадинá) сказала, чтоб пришёл завтра. 'Нет!' - возразил я. 'Дай', - майор буркнул... Следствие с регистрацией было их в данном случае. А в других как? В óкруге? по Москве? в России? Что, прибирают власть? Мало их лишь на первый взгляд; относительно, в смысле доли, - много, и чересчур... Так Рим погиб. Центры манят сброд, в центры лезущий, чтоб стяжать и владычить. Это опасно. Если мой сын убит, раз они не хотели жить вместе с русскими, - мы вольны жить без них в ответ. Не одни, впрочем, пришлые нам впились в нутро с беспардонностью крыс, объевших нас и налгавших, что мы в дерьме не по их вине, но по общим законам, взявшим да и уславшим нац. достояние, например, на Венеру. Но очень скоро звёздные клиперы (к чему следует потрудиться под, ясно, благостной и единственно верной - вновь! - властью секты Е. Т. Гайдара, бывших парторгов, ныне спасателей пляжа Мáлибу) - скоро звёздные клиперы устремятся к Венере и возвратят всё. Ну, а они, 'шанс этой страны', помогут...

Мне стало худо. Боль нарастала - и сорвалась в скачках нервных мыслей. Как прекратить мир, где сребролюбие, где я слаб и беспомощен? где Марат, поводя пальцем в перстне, вместе с сотрудником МВД ставит мне ультиматумы? где власть ищет содрать с меня всё имущество, чтоб отдать его своим родичам? где живут вполне лишь при банде, клике и партии?

В новом паспорте я, увидев 'Квашнин' (вот так! здесь не смена фонем и не хилая алтернация, а рывок, vita nova!!), вышел и двинулся к Карнавальной. Я был нетрезв ещё, спотыкался; мысли роились. Господи! Что, со мной или с обществом непрерывный психоз, отчаянье, межеумочность, тягости? Кто соль нации? Хапуны и паскудники, возглашённые 'светом', 'духом новаций'? Или же тяглые, вот такие, как я?.. Хватит! Надо другое. Сыну - науки, образование. Беренике - покой... Родиону помочь, чтоб жил... Диагностику... Vita nova ведь. Имя новое - всё-всё новое.

Так я шёл, затверждая цель и ломая квашнинство, в смысле что русскость... О, русскость, русскость! В чём она? Я считал, что Бог создал мир иудеям; прочей же накипи дал Христа с Его царствием после смерти. Русскость, ишь... Что вокруг неё копья гнуть? Что она? - Промежуточность, сораспятость добру и злу вместе, игрища с совестью, чтоб терзать её в гульбищах и желать царства Божия - но не ранее, чем захапав земное; жажда прельстительных европейских благ - но чтоб сами шли к нам под ханжеский возражанс; петь ближнего - но не дать ему ни клочка; чтить Господа - но за то, что чужое дал. Алчем тайно, верим не веруя, есмь никак. Проще Гамлету: 'быть не быть' не тождественно быть не будучи. Русских нету, нигде: ни в данности, ни в абстрактах 'Царства Небесного'. Труп живой, глюк, иллюзия, наплевавшая в Бога и в человека. Вот что в сей русскости... Хватит! к дьяволу до корней припасть, к коим лез я сменой фамилии! Прикладное квашнинство - вот что мне надобно и что первый шаг к иудейскому раю: к роскоши дома, к пряной жене, к престижности, к образованным детям, сплошь яшахейфицам, и к счастливым родителям. Как легко: Бога чтя, набивай мошну!.. Отыскав в пальто мелочь, я шёл к киоску, чтобы продлить успех. Я Квашнин! Я связал концы, что блуждали с притиснутым, настороженным, как оса у губ, 'с', кой сменился спирантом из корональных, нежно глубоким, множащим 'шиканье'... Пиво туркало; новой порцией я продлю релакс... 'Герр Квашнин!' - произнёс я, и стало сладко. Этот Хвалыня врал: богатырь я? Плечи имеются, но пальто их круглит. Не то пальто, от кваснинского! Квашнину подберу я иной стиль. Пивом отпраздную не кваснинство муторной психики, а квашнинство активности, достижение всепобедных троп избранных и - исход на них! Так что к паре ларьков вблизи шёл я взвинченный и стоял, ожидая, сходно как в первый раз, по пути в МВД ещё, из окошечка пива. Но я ждал долго и за витринами обнаружил ребёнка, прежде чем взял своё.

- Ты кто - девочка? - хмыкнул я.

- Нет, - ответили. - Это мальчик... Мне вам открыть?

- Эй! - бросил я, получив не дешёвое, а немецкое пиво. - Мне бы из наших...

- Павел Михайлович, - голос стал вдруг спокоен, как и рука на тарелочке с мелочью мне для сдачи. - Я угощаю.

- Анечка?!

Я хотел уйти - и не мог. Здесь была повзрослевшая прежде девочка, доморощенный клон от Барби, первая и последняя, по всему, страсть первенца.

- Вы войдёте?

- Да, - я сказал, - Конечно... - Но продолжал стоять.

Эта Анечка занималась гимнастикой в ЦСКА, сын - плаваньем. И до этого знали друг друга: я с её матерью был знаком по работе. Семьи сошлись; благо, жили мы через нечто, схожее с хаосом, что, стремясь от Москвы-реки, просекало две улицы исполинским квадратом с вкрапленным парком, студ. общежитием, гаражами, отелями, диспансером, торгцентрами, речкой, прудом, заправкой, маленьким храмом, цирком из нескольких жёлто-красных шатров на площади, метростанцией и кофейнями. В 90-х мы не встречались. И я одно знал, что отец Анечки, пиквикист в очках, развернул сеть ларьков, а жена его и моя сослуживица в те поры пекла докторскую про аóрист, кажется, в старопольском - труд для новейших дней лишний... Сын ушёл в армию; в девяносто четвёртом, осенью, он был в отпуске с Анечкой, первокурсницей МГУ в тот год. Он попал на Кавказ, в Чечню. Было фото, где его мучат... Я ей сказал тогда: 'сгинул без вести'. Она долго справлялась: где пропал, что и как? Я был холоден, неучтив, невежлив, даже молчал в ответ. Года три ходил сломленный. Пил. Сгорал. Бизнес дурно вёл. Не сиял позитивом, важным в торговле. То есть сейчас, я знал, лучше было б уйти.