Кабинет диковин - Чайлд Линкольн - Страница 46

– Я изучаю историю кабинетов диковин девятнадцатого века.

Старая дама остановила на Норе взгляд и сказала:

– Весьма интересная тема. И возможно, очень опасная.

Глава 11

Специальный агент Пендергаст лежал на больничной койке. Лежал он совершенно неподвижно, если не считать движения глаз. Он проследил за тем, как Нора Келли вышла из палаты и закрыла за собой дверь. После этого Пендергаст взглянул на стенные часы. Ровно девять вечера. Подходящее время для того, чтобы начать.

Он вспомнил каждое слово из рассказа Норы, пытаясь восстановить для себя тривиальные детали или случайные замечания, на которые мог не обратить внимания при первом прослушивании. Однако ничего такого он не нашел.

Визит девушки в Пикскилл только подтвердил его самые мрачные опасения. Он с самого начала считал, что Ленг убил Шоттама и поджег дом. Агент ФБР был также уверен и в том, что Ленг приложил руку к исчезновению Макфаддена. Видимо, Шоттам, написав и спрятав письмо, потребовал у Ленга объяснений, и тот его убил, скрыв очередное преступление поджогом.

Однако на другие, более важные вопросы он пока не имел ответов. Почему в качестве базы для своих исследований Ленг избрал именно Кабинет диковин Шоттама? Почему он предложил свои услуги работным домам за год до убийства Шоттама? И наконец, куда после пожара он перенес свою лабораторию?

По опыту других расследований Пендергаст знал, что серийные убийцы действуют весьма небрежно, оставляя множество улик. Однако Ленг от них существенно отличался. Строго говоря, он не являлся серийным убийцей. Кроме того, ученый был чрезвычайно умен. Несмотря на общее неблагоприятное впечатление, которое он на всех производил, о нем толком никто ничего не знал. И это можно считать его главной характеристикой. О Ленге следовало узнать как можно больше, и вся информация хранилась в ворохе книг и документов, заполнявших больничную палату. Однако одной исследовательской работы здесь явно недостаточно.

Другим серьезным препятствием на пути расследования была нехватка объективности в ведении дела. Он воспринимает все это слишком лично, слишком эмоционально. Если не удастся взять себя в руки и восстановить свойственную ему дисциплину мысли, дело кончится провалом. А допустить провал он не имеет права.

Настало время отправиться в путешествие. Пендергаст обвел взглядом массу книг и географических карт, громоздящихся в его палате на пяти хирургических тележках. На прикроватном столике лежала всего одна, но зато самая важная бумага – подробный поэтажный план Кабинета диковин Шоттама. Пендергаст взял документ и внимательно на него посмотрел, чтобы запомнить все – даже самые мелкие – детали. Часы отсчитывали секунду за секундой. Наконец он вернул пожелтевший листок на столик.

Время. Но прежде чем отправиться в путь, следовало что-то сделать с окружающим его невыносимым шумовым фоном палаты.

После того как его состояние было переведено из «тяжелого» в «стабильное», он потребовал переправить его из больницы Святого Луки в госпиталь Ленокс-Хилл. Это старинное здание на Лексингтон-авеню обладало самыми толстыми стенами во всем городе, за исключением его «Дакоты». Но даже здесь палата полнилась разнообразными звуками. Блеяние датчика уровня кислорода в его крови, шепот сплетничающих медсестер в коридоре, шипение и писк телеметрических приборов, храп страдающего воспалением миндалин пациента в соседней палате, шорох и постукивание в трубах принудительной вентиляции. Положить конец этим звуковым помехам он не мог, однако для их подавления у него имелись иные возможности. Эти возможности открывала игра ума, которую он придумал сам, несколько видоизменив древние методы медитации монахов-буддистов Бутана.

Пендергаст закрыл глаза и представил в уме шахматную доску на деревянном столе, стоящем в озере желтого света. После этого он создал двух игроков. Первый игрок сделал первый ход, второй ответил. Начался шахматный блиц. Ходы следовали очень быстро. В каждой партии постоянно меняли стратегию: ферзевый гамбит, дебют четырех коней, венский гамбит...

Мало-помалу наиболее отдаленные звуки начали исчезать.

Когда последняя партия завершилась вничью, Пендергаст отправил шахматы в небытие и, создав мысленный образ четырех игроков, рассадил их вокруг ломберного стола. Он всегда считал бридж более благородной и тонкой игрой, нежели шахматы, но сам играл редко, не находя достойных партнеров. Началась игра, и каждый ее участник видел лишь свои тринадцать карт, посвятив все интеллектуальные возможности разработке стратегии для предстоящей схватки. Пендергаст слегка развлекся, внося некоторую неразбериху в игру и посеяв недопонимание между партнерами.

К концу первого роббера все посторонние звуки полностью исчезли и в его уме воцарилась глубокая тишина.

Настало время для путешествия в лабиринтах памяти.

Еще несколько минут интенсивной концентрации в тиши, и он ощутил, что готов окончательно.

Пендергаст увидел мысленным взором, как поднимается с кровати. Он казался себе легким и воздушным, словно призрак. Затем он увидел себя идущим по больничным коридорам, спускающимся по лестнице и пересекающим обширный вестибюль госпиталя. Еще через несколько секунд агент ФБР увидел себя на широких каменных ступенях. Но это уже были не ступени больницы. Сто двадцать лет назад в этом здании находилось учреждение, именовавшееся «Нью-Йоркский приют для чахоточных».

Пендергаст некоторое время постоял на ступенях, вглядываясь в наступающую темноту. К западу от него, где-то между Центральным парком и Верхним Ист-Сайдом, он увидел свиноводческие фермы, заросшие бурьяном пустыри и скальные выступы. Там и сям виднелись группы лачуг. Хибарки жались друг к другу так, словно плечом к плечу им было легче противостоять непогоде. Вдоль авеню стояли газовые фонари, порождая у своего подножия небольшие пятна желтого света. Здесь, вдали от оживленного центра, фонари располагались очень далеко один от другого.

Открывающийся перед ним ландшафт находился словно в легком тумане, и его деталей Пендергаст не видел. Впрочем, подробности жизни этой части Нью-Йорка не имели для его целей никакого значения. Однако запахи Пендергаст ощущал хорошо. Здесь пахло дымом, сырой землей и навозом.

Он сошел со ступеней, свернул на Семьдесят шестую улицу и двинулся на восток, в сторону реки. Эта часть Манхэттена была заселена несколько плотнее. Новые каменные строения вытесняли старые щитовые лачуги. По засыпанной сеном мостовой катили экипажи. Мимо него молча шли люди. Мужчины были облачены в длиннополые сюртуки с узкими лацканами, а женщины носили турнюры и шляпки с вуалью.

На следующем углу он сел в трамвай, заплатив за поездку до Сорок второй улицы пять центов. На Сорок второй он поднялся на подъемник, идущий по Третьей авеню вплоть до Бауэри. Эта поездка обошлась ему в двадцать центов. Столь экстравагантная цена дала ему возможность прокатиться в поистине царском вагоне с занавесями на окнах и роскошными креслами. Паровоз почему-то именовался «Шаунси М. Депью». Пока поезд неторопливо полз на юг, Пендергаст неподвижно сидел в своем обитом вельветином кресле. Мало-помалу он начал допускать звук в свой новый мир. Вначале Пендергаст услышал стук колес на стыках рельсов, а затем и болтовню пассажиров. Их всех волновали проблемы тысяча восемьсот восемьдесят первого года: здоровье президента и предстоящее изъятие из раны пистолетной пули, итоги прошедшей в первой половине дня парусной регаты на Гудзоне и поистине чудесные целительные свойства магнитного одеяния «Уилсония».

Во время путешествия неизбежно возникали пробелы в виде темных, туманных дыр, поскольку об этом времени Пендергаст не располагал полной информацией. Блуждания в мире памяти никогда не были до конца объемными. Многие детали истории и повседневного быта навсегда канули в Лету.

Когда поезд добрался до южной части Бауэри, Пендергаст вышел из вагона. Он некоторое время постоял на платформе, изучая окрестности. На сей раз агент ФБР делал это более внимательно. Эстакада дороги шла не по центру улицы, а вдоль домов, и тротуар под ней покрывали скользкая пленка пролитой нефти и слой золы.