Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга - Страница 3

«Облачный конь» сгорел ночью на рейде Порт-о-Ранго.

На пристань сбежалась толпа – в основном экипажи стоящих в гавани кораблей, летучих и морских. Галдя и потрясая кулаками, глядели они на огненные столбы, в которые превратились все три мачты «Облачного коня».

Летучий корабль погибал в одиночестве: гребные буксиры уже растащили прочь легкие плоскодонные корабли. И это спасло их от страшнейшей из бед, когда прогремел взрыв и над палубой «Облачного коня» фонтаном взлетели горящие обломки досок.

Никто не пытался тушить огонь. Бесполезно. Надводные части летучих судов делались из славийской ели и таумекланской бальзы. Легкие-то они легкие, но как горят! А бальзу еще и натирают франусийской мастикой, чтоб не впитывала влагу… да уж, полыхнет – не погасишь!

Черно-красные столбы над обреченным судном казались демонами. Злобными демонами, дожирающими корабль. Демоны сжимали в объятиях мачты, давились скатками парусов и плевались снопами искр. Человечины демонам не досталось. По толпе ходил говорок: на корабле было всего двое леташей, оба прыгнули за борт и спаслись. Дело понятное: на летучих кораблях команды маленькие, не то что на морских. Капитан Джанстен оставил пару вахтенных, остальные на берегу ночевали перед завтрашним взлетом.

А вот лескаты, лескаты… горе-то какое, все четыре тварюшки в трюме погибают! На рейде не положено лескатов в трюмах держать, но на рассвете «Облачный конь» должен был встать под погрузку, а потом – сразу в небо. Вот капитан Джанстен и велел с вечера забрать животинку из общего загона…

Отчего беда-то стряслась? Ведь леташи больше погибели своих душ боятся огня на борту. На летучих судах нет даже камбуза. Небоходы знают, что может натворить искра, угодившая в смесь водорода и кислорода. Вон как рванул гремучий газ, скопившийся меж палуб «Облачного коня»!

Неужели вахтенные посмели раскурить на борту трубки?

В это не верил никто из тех, кто столпился в порту. Из уст в уста (шепотом, только шепотом, ни разу вслух!) летело: «Эдон Манвел!.. Больше некому… Капитан Джанстен не захотел, чтобы «Облачный конь» вошел в эскадрилью эдона Манвела – и теперь «Облачный конь» горит…»

Но эти перешептывания были невесомы, как пена на гребнях волн, потому что эдон Манвел ду Венчуэрра был не из тех людей, о ком безопасно болтать…

Там, где пристань дразнит море языком волнолома, молодая черноволосая женщина отчаянно рыдала на груди высокого рябого леташа. Она голосила что-то неразборчиво, выла, била мужчину кулаками по широкой груди. А он придерживал ее за плечи и бормотал непослушными губами:

– Погоди, Мара… Успокойся, Мара…

Но глядел мимо женщины – туда, на пляски огненных демонов над кораблем.

Мужчина в черно-синей рубахе моряка обернулся к знакомому леташу:

– По кому баба убивается? Разве на борту люди были?

– Она – пастушка, – мрачно ответил леташ.

– А-а, – понимающе кивнул моряк и, сняв с пояса флягу, протянул женщине. – Глотни, авось полегчает!

Хотя он был моряком и доверялся только волнам и ветру, но все же знал: пастушка сейчас чувствовала боль и отчаяние четырех погибающих тварей. Вместе с ними заживо горела.

Женщина взяла флягу, глянула на нее непонимающе. Затем взгляд пастушки прояснился, она жадно припала к горлышку, сделала несколько больших глотков и, оглушенная крепчайшим «зубодером», вновь припала к плечу своего рябого спутника – уже молча…

А на волноломе сидел невысокий, щуплый старик. Обхватив руками седую голову, до крови закусив губу, он мучительно, безнадежно раскачивался из стороны в сторону, словно заклиная боль. Он был погонщиком обреченных лескатов – и страдал так же, как и пастушка…

Гибель судна завершилась на рассвете. «Облачный конь» повалился на левый борт и осел, как сугроб весной. До пристани донеслось шипение: вода заливала огонь. И клубы пара закрыли от людских глаз агонию уходящего на дно корабля.

2

– После треволнений прошедшего дня капитан Гайдж опустил «Портовую девчонку» на воду юго-западнее небольшого, покрытого лесом острова, почему-то не значащегося в лоции. Капитан Гайдж решил, что это одна из ошибок картографов. Все мы, небоходы, знаем, как подло могут подвести карты.

Посетители таверны «Попутный ветер» (судя по сине-белым рубахам, сплошь леташи) согласным ворчанием ответили рассказчику: мол, верно, картографы – дармоеды косорукие, всех бы их покрошить на корм для лескатов…

Невысокий щуплый старик обвел таверну спокойным, проницательным взором темных глаз и продолжил:

– Альбинец Гайдж был толковым капитаном, стоянку выбрал засветло. Хорошая нашлась стоянка: бухточка, закрытая от ветров. Капитан собирался послать четверых леташей осмотреть остров. Если там все мирно, он собирался разбить на берегу лагерь и побаловать команду горячей едой с костров…

Слушатели заулыбались. В полете они ели всухомятку – и ценили такие простые радости жизни, как миска горячей похлебки во время береговой стоянки.

– А только рано альбинец строил планы, – вздохнул рассказчик. – Не успел он шлюпку на воду спустить, как «Портовую девчонку» сотряс страшный удар. И тут же пастух закричал из «мокрого трюма», что днище пропорото наискось чем-то острым, вода прибывает, тяжело ранен один из лескатов…

– А сколько всего лескатов было у капитана Гайджа? – с джермийским выговором спросил краснолицый леташ.

Слушатели на него заворчали. Но рассказчик не рассердился.

– Пять, – пояснил он. – Четыре по бортам, один кормовой… Капитан Гайдж погнал леташей в трюм, пластырь заводить на пробоину. А сам вместе с погонщиками потянул лескатов вверх. Что за опасность ни подстерегала внизу – уходить надо было в небо.

Слушатели закивали.

Старик мягко пошел от стола к столу. Он дружелюбно глядел в глаза подвыпившим леташам, и каждому посетителю казалось, что этот седой человек рассказывает свою историю только для него.

– Поднялись быстро, но невысоко. Лескаты беду почуяли, вверх рванули, как их дикие предки делали. Но зависли почти над водой. В воздушный поток не попали – паруса, стало быть, без работы. А лескаты слышат боль раненого собрата, слышат страх пастуха. Уперлись – ни вверх, ни вниз. Тут капитан Гайдж посмотрел за борт – и ахнул…

Рассказчик замолчал, оглядел столы. Его поняли совершенно правильно: тут же старику были протянуты четыре кружки с пивом. Сказитель взял одну, неспешно промочил горло и повел речь дальше:

– Ходит кругами по бухточке гигантская рыбина. Вроде как рыба-меч, но не меньше шхуны будет. А меч – как бушприт, да зазубренный, да страшный… Ходит по поверхности, от злости подпрыгивает, в воздух взвивается.

– Ишь ты! – не удержался курносый рыжий парнишка – то ли юнга, то ли молоденький леташ. И тут же схлопотал от соседа подзатыльник… нет, точно, юнга!

– Но и та беда была бы – полбеды, – сурово заверил слушателей старик. – С небес донесся грозный клекот. Закинул капитан голову – и видит: парит над ним птица. Да такая здоровенная – ну, с двух грифонов будет, не меньше!

– Ну, уж и двух! – не удержался, влез в разговор трактирщик, протиравший за стойкой оловянные кубки. – Я видел грифона в Берхагене, когда была коронация. Наследный принц на грифоне ехать изволил…

Старик замолчал. Обернулся к трактирщику. С удивлением и недовольством воззрился на земного торгаша, который вмешался в беседу небоходов.

Трактирщик почуял общее раздражение и набросился с тряпкой на подвернувшийся под руку кубок.

Старик выдержал укоризненную паузу и вернулся к своей истории:

– С двух грифонов, не меньше. Такая в каждую лапу схватит по человеку и унесет. А на клюв глянешь – и сразу поймешь, что она этим клювом не орехи щелкает. Сразу не напала: присматривается к добыче. Южнее Кораллового Пояса не каждый день летучие корабли встречаются. Но за этой милой птичкой атака явно не пропадет… Едва капитан об этом подумал, как пташка поднялась повыше – да и ринулась сверху вниз на «Портовую девчонку». А только капитан успел уже крикнуть боцману, чтоб взвел копьемет. Сразу крикнул, как только птицу увидал.