Маг и его кошка - Лис Алина - Страница 35

— Нет. Я не мучил! Кровавая жертва нужна, только если просишь силы. И раньше… мать всегда делала это одна.

Северянин говорил что-то похожее. О том, что большинство культистов — балаганные шуты. Вроде Орландо и Альберто. И что Черной плевать на любые обряды.

— Но ты знал!

Брат отводит взгляд:

— Знал. Она любила повторять, что делает это ради меня. Чтобы я стал герцогом. И тогда, одиннадцать лет назад, с Риккардо. И потом…

— Потом?

— Бесплодие Руфины, — он называет имя моей первой мачехи. — И Лукреция. Мать не хотела, чтобы у герцога еще были сыновья.

Холодно. Отчего мне так холодно?

— И… моя мама тоже?

Джованни кивает, упирается в решетку в струпьях ржавчины. Когда отодвигается, на лбу остаются рыжие полосы.

— Прости, Фран… если сможешь.

— О боги, какой ужас, — шепчу я, пряча лицо в ладонях.

Изабелла Вимано. Злой демон семьи Рино. Страшная расплата отцу за то, что завел любовницу.

— Я помню, как она была другой, — тихо говорит брат. — Очень красивой и доброй. Ненависть и сила меняют людей.

Я вцепляюсь в решетку, подвигаюсь ближе к нему. Ржавчина пачкает пальцы.

— Зачем все это было вчера? О чем вы хотели просить Черную?

Кривая скорбная улыбка:

— Мать решила, что мне пора стать герцогом. Чтобы сразу решить все проблемы.

— Проблемы?

— Ты с твоими угрозами, — он загибает палец. — Затем Элвин Эйстер, — еще один палец. — И сам отец.

— И ты согласился?!

Брат пожимает плечами:

— Я трус, да. Всегда боялся с ней спорить. Можешь меня презирать.

Странно, но во мне нет презрения. Только жалость.

— Что с нами будет, Фран? Ты знаешь, что сделает отец?

Качаю головой. Я не знаю. После рассказа Элвина о событиях в храме мне захотелось оказаться на другом конце города — таким сумрачным стало лицо родителя. Не принесла облегчения даже мысль, что этот гнев предназначен не мне. Потому я не спорила, когда отец приказал выйти вон и заперся с магом.

Там я ничем не могла помочь. И меня никто не стал бы слушать.

— Не знаю, что он решит. Элвин требует, чтобы вас отдали ему. Он — тайный дознаватель храма.

Северянин признался, что действует по поручению храма, еще тогда, на рассвете. Я сперва удивилась, а потом подумала, что это многое объясняет.

Стояло стылое утро. Факел догорел, но было уже совсем светло. Я металась между рыдающим Риккардо, к которому внезапно вернулся разум, и оглушенным Джованни. Элвин посмотрел на мою бестолковую беготню, перерезал веревки на руках Риккардо и пошел связывать пленников. Когда очередь дошла до Орландо, сперва раздел его, швырнув мне гору тряпья:

— Вроде размер вашего братца. Пусть прикроет срам, дитя природы.

Я одевала Риккардо, уговаривая повернуться и просунуть руки в рукава, как маленького, Элвин вязал узлы и вслух рассуждал, какова вероятность, что мой брат хоть что-то соображает после одиннадцати лет заключения в теле птицы. Небо над головой медленно наливалось голубым.

Мага отчего-то очень забавляло, что все происходит в храме, и он цитировал священные Заветы к месту и не к месту, целыми кусками. Помню, как сердило это меня, но я решила не вступать в перепалку.

Когда мы оба закончили, я спросила, что делать с пленниками. Он подмигнул:

— Не волнуйтесь, сеньорита. Собираюсь как следует позаботиться о заблудших душах. Да и про тела не забуду.

Как раз после этих слов я заволновалась. Потребовала, чтобы все мы немедленно направились в Кастелло ди Нава. Он в ответ, как всегда, лениво насмешничал, а я все больше заводилась…

Спор разрешил приход святого отца. Тогда северянин наконец и признался, что тайно действует по поручению храма.

Это напугало меня. Официя храмовых дознавателей славилась нетерпимостью к служителям Черной, переходящей в запредельную жестокость. Я не хотела, чтобы брата сожгли на костре после долгих пыток, и начала еще усерднее настаивать на передаче решения герцогу. Он, как господин этих мест, имел право карать и миловать.

Святой отец неожиданно поддержал мой призыв. Помню странную досаду, смешанную с уважением, во взгляде Элвина. И слова, застрявшие отравленной иглой:

— Как вы полагаете, сеньорита, отчего истинные адепты Хаоса такие уроды? Да потому, что их внешняя оболочка соответствует сути. Думаете, это Черной нужны кровь и муки? Черной плевать. Просто чтобы стать вратами Хаоса, надо сперва уничтожить в себе все человеческое. Служение Таре, истинное служение, которым занимался ваш братец, — дорога без возврата. Рано или поздно он закончит так же, как его матушка. Чудовищем.

Я смотрю в несчастное лицо брата и не вижу чудовища. Он действительно ни в чем не виноват — жертва беспредельной материнской любви и такого же беспредельного эгоизма. Я способна понять его, как никто другой.

Я принимаю решение.

Замок плохо смазан, и ключ заедает, открыть получается не с первого раза. Распахиваю дверь. Джованни не торопится выходить из камеры, словно боится поверить в близость свободы.

Протягиваю ему плащ:

— Завернись и скрой лицо. Пошли, у нас мало времени.

В спину нам летят крики. Пленники проклинают и умоляют открыть двери, но мы не оборачиваемся.

За стенами замка ждет оседланная лошадь. Солнце в зените, ни облачка на темно-синей лазури небес. Безмятежная осень Вилесских предгорий.

Я отдаю брату кошель с деньгами. Тот далеко не так увесист, как хотелось бы, но это все, что у меня есть. Подумав, снимаю сережки. Золото можно продать.

Он пытается вернуть мне украшения:

— Не надо.

— Нет, возьми. Обещай, что уедешь далеко-далеко. Туда, где тебя не найдут дознаватели! И что никогда больше не подойдешь на полет стрелы к служителям Черной.

Он обнимает меня, прижимается щекой к щеке. Шепот на ухо:

— Обещаю. Береги себя, Фран. И… держись подальше от Элвина Эйстера.

— Это еще почему? — мне совсем не хочется следовать этому совету.

Брат вздрагивает, выпускает меня из объятий:

— Не знаю. Просто предчувствие.

— Не ревнуй, — я улыбаюсь. — Он мне совсем не нравится.

Брат запрыгивает в седло.

— Прощай, Фран, — тихо говорит он и пришпоривает лошадь.

Я смотрю ему вслед до тех пор, пока мир вокруг не растворяется в потоке горячих соленых капель.

Intermedius

Уго

Он потянулся и с отвращением сел на грязном тюфяке. Почесал укус блохи. Из отхожего угла пахнуло нечистотами, и Уго скривился. В давящей тишине подземелья хорошо было слышно, как в соседней камере на таком же тюфяке стонет и ворочается Альберто.

После того, как сукин сын Джованни Вимано сбежал, Уго со злости избил соседа.

Он давно мечтал это сделать. Выскочка и нытик Альберто бесил до желания пустить ему кровавые сопли еще в университете.

Драка вышла недолгой, и закончить Уго не дали. Как только прознали? Прибежали два мордоворота из числа особо преданных герцогу воинов. Сунули несколько раз Уго кулаком в лицо и под дых, оттащили сокамерника, и теперь Альберто занимал бывшее узилище Джованни.

При мысли об ублюдочном сыночке посвященной ладони сами собой сжались в кулаки. Джованни всегда был самым хитрым из них. Уго слушал, как тот вешал лапшу на уши этой тупой высокомерной стерве — своей сестре, и все думал — вмешаться или не вмешаться? Промолчал. Надеялся, что Вимано не оставит соратников в беде. Что ему стоило оглушить Франческу, когда она открыла камеру, и выпустить всех? Проклятый ублюдок!

Уго очень надеялся, что герцог от души высечет потаскуху. Так, чтобы стерва еще долго не смогла сидеть.

Все вокруг вызывало омерзение, все бесило. Темнота, сырость, духота, нытье Орландо и Альберто. И особенно полная неизвестность, что будет дальше.

Поначалу свет заставил болезненно сощурить глаза. А затем Уго услышал хорошо знакомый ненавистный голос:

— Доброй ночи, друзья. Как вам гостеприимство герцога?