Русские не сдаются (СИ) - "Leka-splushka" - Страница 50

Лимонная долька, которой подавился директор, выскочила изо рта и упала на и без того заплеванный тетрадный лист.

- Опять бобры ваши? – скривился Снейп.

Дамблдор снова закашлялся и махнул рукой на лист, предлагая зельевару прочитать самому.

Как хорошо, что Снейп не любил лимонные дольки. Умер бы в тот же миг, насмерть подавившись магловской сластью.

“Здравствуйте, директор!” – жизнерадостно приветствовал автор письма. – “Мы не хотели отвлекать и извиняемся за беспокойство, но очень нужно узнать, как там профессор Квиррел? Его уже выписали из больницы? У нас его тюрбан и философский камень, вдруг они ему нужны? Мы можем выслать совиной почтой, только скажите адрес. Москито еще ни одного конверта пока не потеряла. Кроме маминой посылки с вязаными носочками. И кому слать? Профессору или его брату?

С уважением, Гарри и Дадли”.

- Это же!.. Поттер! – профессор Снейп был вне себя от злости на противного мальчишку. Они тут все с ног сбились, а он уволок величайшую алхимическую легенду в магловский мир. Да еще предлагает совой переслать лично Волдеморту! На чьей он вообще стороне?!

Директор разблокировал камин и сыпанул туда летучего пороху. Разумеется, было бы весьма опрометчиво доверять сове такое важное дело.

Дадли только дома заметил, что в спешке сборов сунул к своим вещам и тюрбан профессора. Он достал тряпку и слегка ее встряхнул. Интересно, она от сырости не заплесневела?

Вдруг что-то вывалилось из складок и покатилось по полу.

Красный камень. Один в один – философский.

- Вау! Вот что у них за общие дела с Николасом Фламелем были! Он его учил философский камень варить! Гарри! Гарри! Смотри, какая крутая штука!

Мальчишки сразу поняли, какой конфуз приключился – так и ворами недолго прослыть! Они уже упаковали камень в мешочек на ноге Москито, надписанный: “Квиринусу Квиррелу, профессору ЗоТИ, или его брату с затылка”, когда Гарри вцепился кузену в руку:

- Погоди, Дэ!

- Что значит: “Погоди”? Ты чего это, а?

- То и значит! Ну не убудет же от этого камешка! А у меня – пари! Не доживет ведь Теодор до моего седьмого курса! Особенно с таким хозяином! Ну не доживет же! Дэ! Прошу тебя, как брата! Ты же слушал Грейнджер! Ты же знаешь, как делать настой!

- А сам ты что делал? Почему Грейнджер не слушал?

- То есть, ты не против настой сделать?

- Почему?

- Ну, если выясняешь, почему ты должен его готовить, а не я, значит, сам факт готовки отторжения не вызывает, так?

- Гарри, вот ты...

- Дэ! Ну, Дадличек! Дадлипусичек! Дидиккинс! Мамочкина радость!

- Заткнулся! – взорвался Дэ, побагровев, как философский камень.

- Я несу котел?

- Ттысячча черртей! Волоки! Давай свой, золотой.

- Зачем? – тут же остановился Гарри.

- Что б красивше было. Торжественно, важно, сам понимаешь.

- Не-не-не. Котел не для дела – это вложение в золото. Я не для того его покупал, чтобы всякую гадость в нем варить!

- Это не гадость, а настой долголетия!

- Давай твой возьмем, школьный, а?

- Почему мой?

- Потому что свои я все в школу увез, а ты запасливый.

- А золотой – круче.

- А вдруг он его в свинцовый превратит и полностью растворится?! И останемся мы, как дураки – ни золотого котла, ни философского камня!

- Ну, если так подумать... А если он мой котел в золотой превратит и растворится тоже?

- Отдадим твой котел, да и все. А камень, что они себе, новый не сварят, что ли?

- И все ради твоей жабы! Для Рапунцель тогда тоже сварим!

- Конечно! Мы четыре колбочки сварим: Москито, Рапунцель, и две Невиллу пошлем.

- Почему?

- Потому что одну он гарантированно кокнет.

- А.

- Слушай, а Роновому Хаэрсу варить будем?

- Нет. Слишком жирно ему. У него и так крыса живет, как будто каждый день этот настой пьет. Где ты видел таких долгожителей? У Пирса, вон, хомячок два с половиной года пожил и скопытился.

- Ну ладно, где варить будем? На чердаке или в подвале?

- Лучше на чердаке: если бабахнет – только крышу снесет. А в подвале – может весь дом сложиться. Папа заругается.

- Гарри, мой мальчик! Что же вы с Дадли не сказали сразу, что камень у вас?

- Да мы только дома заметили, когда он из тюрбана вывалился. Хотели сразу его совой профессору переслать. Но потом... – Гарри как-то замялся. – Засомневались, кому слать. Ну, профессору или его брату? Если мистер Квиррел – мастер по ЗоТИ, то логично же предположить, что мастер алхимии – его брат, так ведь? Ну, нельзя же быть профи во всех сферах, да?

- А почему ты решил, что профессор Квиррел, вернее, его, гм, брат – мастер алхимии?

- Так нам... мы сразу узнали, что у него дела с мистером Фламелем. Мы-то думали, они наркотики варят, а они варили философский камень! А потом профессор его к голове привязал и так лечился. Только зря он сразу в больницу не пошел.

- Действительно, – закашлялся директор. – Напрасно.

Леди Августа завтракала с внуком и племянницей, когда на спинку свободного стула спикировала крупная полярная сова со странным узором на крыльях. Это было необычно. Утренняя газета уже прибыла, а писем Лонгботтомы сегодня не ждали. Так уж вышло.

Иногда леди Августа ненавидела свою Родину. Привычка, обычай, менталитет – не афишировать свои дела и не лезть в чужие. Англичанин должен сохранять невозмутимость в радости и шутить, когда все плохо. Англичанин. Должен. Кому был должен ее бедный сын? Кому и когда задолжала она?!

Когда Френк был здоров и полон сил, он все время был занят делами Ордена.

Когда с Френки случилась беда, она одна обивала пороги и плакала в круглой башне директора Хогвартса. Молила о помощи, но помощи было взять неоткуда. Никто не мог помочь.

И никто не хотел приближаться к чужой беде, словно они вдруг стали заразными. Словно превратились в нечисть, ворующую удачу.

Все реже приходили открытки на Рождество. Все чаще хорошие знакомые стыдливо отводили взгляд при встрече.

И со временем остались только Гризельда, Минерва да профессор Дамблдор.

Никто из Орденцев, которых так расхваливал сын, так и не сподобился навестить его в больнице.

Тони Долохов рассказывал, что в России принято навещать больных и приносить им апельсинов в avos’ke.

Не ошиблась ли она с выбором? Почему они все ведут себя так, словно стыдятся ее сына? Словно это он виноват в том, что сидит у окна с пустыми глазами и не отзывается на собственное имя?!

И вот – письмо. От кого?

- Это мне, бабушка, – Невилл торопливо проглотил кусок тоста.

- От кого это?

- Гарри и Дадли. Я тебе о них рассказывал.

- Их сова, насколько я помню из твоих рассказов, белого цвета.

- Ну, перекрасили...

- Внук! Как ты можешь быть таким легкомысленным? Ты же знаешь, что на тебе лежит ответственность за весь род Лонгботтомов!

- Прости, бабушка...

- Ох, Невилл, – одновременно вздохнули женщины.

Леди Августа достала волшебную палочку и проверила посылку простеньким заклятьем. Скорее всего, это и впрямь детская переписка. Но лучше проявить осторожность, чем потом кусать локти.

Результат был неожиданный. Что?.. Что это может быть?!

Ясно одно – вреда в этом нет...

Но отклик, словно у амулета, сделанного лично Уоффлингом! Или у зелья, сваренного Фламелем... Неужели, небо услышало ее молитвы?!

- Невилл, открой, только...

- Только я прикрою, и руками не лезь. Заберешь у совы и все, – поднялась со стула тетушка Энид.

Посылка тихо позвякивала. Сова недовольно ухала, наблюдая, как мальчика оттесняют от стола. Она взлетела, покружилась по комнате и приземлилась на плечо Невиллу, ободряюще боднув его в щеку тяжелой головой. Жест вышел такой кошачий, что Невилл не смог не погладить Москито, как Мяулза – старого кота Алисы, который разбойничал по округе, когда юные Лонгботтомы только оказались в Мунго. Потом кот постарел и умер. Это была первая смерть, которую встретил Невилл в своей жизни. И перенес он ее очень тяжело. Бабушке даже пришлось вызывать семейного доктора, мистера Страйза.