Чумные (СИ) - Сиряченко Максим Николаевич - Страница 23

Нил не заметил, что Эрик уже ушел, оставив юношу в грустной, мрачной задумчивости.

После того, как дверь закрылась за Ванессой, ей пришлось закрывать замок в абсолютной темноте. Уже слыша щелчки ключа, она думала о том, как будет спускаться по лестнице без света. Тьма была кромешной, она не становилась темнее, когда девушка закрывала глаза.

- Давайте руку. - Раздался рядом голос Филиппа. - Я провел здесь месяц, могу ходить хоть с закрытыми глазами. А лампа есть внизу.

Ванесса протянула руку куда-то вперед, на голос лекаря, но не нашла ничего, кроме пустой темноты. Потом чья-то рука в кожаной перчатке взяла ее под руку и повела вниз, поддерживая и не давая оступиться. Девушка чувствовала своим боком плащ и плечо алхимика, которое оказалось далеко не таким тонким, как казалось со стороны. Это немного уняло в ней страх, усиленный царящей вокруг темнотой. На секунду Ванесса попыталась представить, что алхимик, спускавшийся с ней по лестнице, одет в парадную белую одежду, под ногами у нее не поскрипывающие деревянные, а мраморные ступени, и все вокруг залито белым светом. Эта мимолетная картинка на миг вспыхнула перед ее глазами необыкновенно ярко, как будто существовала на самом деле, и так же быстро пропала.

После того, как идиллический образ исчез и реальность явственно предстала перед ней, Ванесса почувствовала, что именно отличает нынешнюю каюту капитана от прежней. Запах болезни, чумы, запах ядреный, густой и удушающий, ждал ее на конце спуска, как стелившийся по низинам туман.

- Одну минуту. - Сказал ей на ухо Филипп и отпустил ее руку, оставив ее одну в темноте. Сначала это ее чуть-чуть испугало, все-таки стоять одной в кромешно темной комнате с таким запахом... и раздававшимися у дальней стены хрипами было страшновато.

Однако минуту ждать не пришлось. Почти сразу вспыхнули искры трутницы, занялась лампадка, блеснули диким огнем в отступающей тьме не то глаза, не то стеклышки в маске лекаря. Ее огонь осветил прикрученный к полу стол, два сундука, шкаф с книгами и картами, тоже прикрученный. У дальней стены стояла кровать, на ней - накрытый белым покрывалом горб, который еле заметно вздымался и опускался в такт хриплому дыханию капитана. Ванесса, только увидев кровать со своим больным отцом, тут же устремилась к ней почти бегом.

Сильная рука лекаря схватила ее за локоть. Не грубо, скорее предостерегающе и укоризненно. С той же укоризной блестели и его глаза, а может быть, стекла.

- У вас есть перчатки? - Спросил он. Совсем как лектор перед вскрытием.

- Да, сейчас...

Девушка ползла в суму, звякнули бутылочки с препаратами. Рука Ванессы, вмиг ставшая негнущейся и холодной, нашарила пустой кармашек, в котором должно было лежать то, что она искала и чего не оказалось. Видимо, это отразилось на ее лице, потому что Филипп тут же снял перчатки и передал ей. В неровном свете лампадки его руки показались ей мертвенно-бледными.

- Берите. Вернете после осмотра, не теряйте времени.

Ванесса кивнула, стараясь взять себя в руки. Эти самые руки у нее похолодели и тряслись, как осиновые ветки с листочками от сильного ветра, этими руками она приняла у Филиппа перчатки. На мгновение коснулась его рук, холодных, но спокойных. Разумеется, он почувствовал, подумала она.

- Спокойно. - Подтвердил ее догадки лекарь. - Помни, это всего лишь болезнь. Все болеют, даже твой отец.

Эти простые слова и то, что алхимик наконец-то перестал обращаться к ней вежливо, как к старшей или как к знатной даме, придали ей недостающих сил. Перчатки Филиппа были ей велики. Ванесса глубоко вдохнула пропахший чумой воздух, заранее зная, что он не заразен. Воздух пах гноем из бубонов, поэтому ей и нужны были перчатки, чтобы не дотронуться до него и не заболеть тем же. Она должна была об этом догадаться. В сердце ей кольнул тоненький шип ущемленной гордости - она привыкла быть лучшей в своем деле, и этот ее прокол задел самолюбие девушки. Но чувство вышло слишком незаметным и незначительным на фоне беспокойства за отца и страха увидеть, что же за этой простыней, увидеть, что источало этот ужасный гнойный запах.

Ванесса подошла к кровати вплотную, встала над ней, и с облегчением увидела, что Филипп сделал то же самое. Глупо пытаться его переплюнуть, подумала она. Он слишком многое знает, и уж точно часов практики у него больше, да и теории тоже. От этой мысли девушка испытала облегчение. Ну и что, что она не лучшая? Филипп поможет, если она где-то промахнется или допустит ошибку, обязательно поможет.

Алхимик взялся за край простыни и посмотрел в глаза Ванессе, как бы желая убедиться, что та готова. Ей показалось, что в его глазах (стеклах?) она увидела проблеск надежды, и вместе с тем сочувствия и извинения. Она кивнула ему, и его рука бесшумно сняла покрывало с Солта. Девушке показалось, что в один миг ее легкие забило песком и молотым перцем.

Ее отец лежал на спине, голый по пояс, с мокрыми повязками на лбу, груди, шее и животе. Они закрывали половину торса и головы, и то, что они не смогли скрыть, лишило Ванессу остатков смелости. Крупные, налитые кровью и гноем бубоны выглядели, как растущие под кожей морские желуди, и кровь, как и гной в них, была черно-красного цвета. Гнилого, мертвого цвета, который одним своим видом убивал любую надежду.

Справа, откуда-то невероятно далеко, раздался голос Филиппа. Наверное, из другого мира. Что он говорил, Ванесса не расслышала, пока на плечо ей не легла его рука. Тогда ей показалось, что ее схватил своей холодной рукой мертвец, и девушка еле сдержала крик.

- Знаю, тяжело. - Сказала белая маска напротив ее лица. - Тем более, это твой отец. Но сейчас не время...

- Все нормально. - Ответила Ванесса скорее самой себе. Ее голос еле заметно дрожал. Потом уже повернулась к Филиппу. - Есть у нас одна болезнь... С бубонами. Она лечится.

- Смотри дальше. Этого мало.

Голос Филиппа ясно давал понять, что иначе не выйдет. И Ванесса это понимала, тем более что она не сказала всей правды насчет бубонов. Та известная ей болезнь протекала с образованием красных, болезненных сгустков под кожей с желтым гноем. Но они не наливались красно-черной кровью, их не распирало от черного гноя, и их не было так много. Страшно много, безумно много.

- Вот так. - Сказала девушка самой себе, сдвигая повязку со лба отца, освобождая глаза. Ее рука все еще тряслась, когда она взяла лампадку и поднесла ее поближе к лицу Солта, но уже не так сильно. Она слышала те слова, которые он говорил в бреду, и от каждого слога ее сердце болело, билось в груди и кричало, как будто его истязали кнутом:

- Опять на войну, три года на войне. Когда же она закончится... Война, три года на войне, баллисты, стрелы, кровь, война!..

Ее рука приподняла веко Солта. Ванесса увидела, что глаз испещрен выпирающими черными сосудами. Черными...

В свете близкой лампадки они казались стеклянными, девушка поняла, что ее отец в беспамятстве. Склонившись так близко над ним, она чувствовала его дыхание, ощущала чудовищный чумной запах, который шел изо рта, слышала натужное биение его сердца. Неожиданно глаз капитана шевельнулся, пелена беспамятства несколько спала. Но только немного. Теперь и Филипп расслышал слова своего капитана, не только Ванесса.

- Ванесса, дочка, как же она выросла. Три года прошло... Ничего, скоро война закончится, баллисты-стрелы не свистят, не свистят, не кричат больше. Скоро папа будет дома, скоро...

На глаза ей навернулись слезы, и Ванесса с трудом проглотила горький ком, вставший ей поперек горла, смахнула прозрачные горошины с уголков глаз. Где-то там промелькнула мысль, что нельзя плакать при Филиппе, при чужом для нее человеке, но ей было слишком трудно сдержаться. Одна слезинка капнула на кожу ее отца, и Ванесса нежно ее смахнула. Она почувствовала какое-то напряжение через перчатку на ровном месте, там, где не было бубонов. Пригляделась и почувствовала, как по ее спине бежит холодок.